Судьбы и фурии - Лорен Грофф

– Ну, теперь можешь пойти домой и сообщить всем, что я жива.

– Да уж, я убедился, – усмехнулся он. – Во плоти. Я слишком голоден, чтобы вести машину. Накормишь меня?

Она вздохнула:

– У меня есть только мороженое. Фисташковое.

Он последовал за ней на кухню, и пока она накладывала для него мороженое, он увидел какой-то конверт в голубой чаше с помидорами. Чолли всегда был жаден до вещей, которые ему не принадлежали. Однажды Матильда застукала его в собственном кабинете за чтением забытых ею набросков.

– Руки прочь, – сказала она. – Это не тебе.

Они вышли на веранду и разместились с мороженым на теплых камнях.

– Знаешь, на самом деле я давненько слежу за тобой, – сказал Чолли. Он рыгнул и воткнул ложку в землю.

Матильда вспомнила его лапы на своих запястьях на той вечеринке, это жадное выражение у него на лице. Или тот момент, когда он один раз засунул язык ей в ухо.

– Да, мы все знаем, что ты извращенец, – сказала она.

– Нет. То есть, вообще-то, да, но нет. Я говорил о другом. Ты знаешь, что я однажды следил за тобой? Еще в Вассаре, мы тогда не были знакомы. Вы с Лотто только начали встречаться, и я знал, что с тобой что-то нечисто. Я проследил за тобой до самого города.

Матильда застыла.

– Было странно наблюдать, как новая подружка моего лучшего друга садится в какой-то лимузин. Не знаю, помнишь ли ты этот момент, но я помню. Я проследил за авто и увидел, как ты вышла из него и вошла в какой-то дом. Я сидел в забегаловке напротив. Ты помнишь тот ужин?

– Такое не забудешь, – сказала она. – Ты даже тогда был жиртрестом. По-моему, ты никогда не был в хорошей форме, Чолл.

– Ха. В любом случае ты вышла тогда на улицу в ужасном прикиде. Прозрачная блузка, юбка, больше похожая на пластырь. И с тобой был мужик. Мужик с уродливым лицом, который шарил у тебя под юбкой. И тогда я подумал, хм. Мой приятель, Лотто, он ведь лучший человек на земле, верный, преданный и добрый, мы прошли вместе огонь и воду, он был мне дороже любого родственника, это если забыть про то, что он, мать его, гребаный гений. Не думаю, что тогда об этом все знали, но в нем это было, точно было. Его харизма. Его мягкость и способность принимать людей такими, какие они есть. Это большая редкость, знаешь ли. Он никогда, никогда никого не осуждал. Большинство людей вечно осуждают других, хотя бы про себя, ворчат и ворчат, но только не Лотто. Он всегда пытался найти в любом что-то хорошее. И он был добр ко мне. Моя семья была сборищем садистских засранцев, и я бросил старшую школу в середине выпускного класса, просто потому что хотел сбежать от них, и Лотто был единственным, кто не отвернулся от меня. С того момента как мне исполнилось семнадцать, дом Лотто стал моим. И вот, выяснилось, что девушка этого потрясающего типа и моего самого лучшего друга тайком трахается с каким-то старым хреном. И я поехал домой в полной готовности рассказать моему лучшему другу, что его девушка – потаскуха, потому что, ну в самом деле, кем надо быть, чтобы так поступать с Лотто. Наверное, тот, кто готов ради развлечения повесить щенка, не знаю, какая-нибудь девушка, которая согласится выйти за него замуж только ради денег. Но ты каким-то образом опередила меня. Или я просто заснул, не помню. Когда я вышел из комнаты и увидел вас вместе, не смог ничего ему рассказать. Не в тот момент. Потому что я видел, что он уже попался на крючок и заглотнул его так глубоко, что, если бы я ему все рассказал, он вышвырнул бы меня, а не тебя.

Матильда щурилась, разглядывая марширующих по бетону муравьев. Чолли ждал, но она ничего не говорила.

– Так что я решил притормозить, дождаться момента и вогнать нож тогда, когда этого будут ждать от меня меньше всего.

– Прошло двадцать четыре года. Он умер раньше, чем ты смог это сделать, – мягко сказала она. – Как жаль. Настоящая трагедия.

– Ошибаешься, – сказал он.

Она подняла взгляд, уставившись на розового, потного Чолли. Ей вдруг вспомнился последний месяц перед смертью Лотто. Вспомнились его угрюмость и неразговорчивость. То, как он избегал смотреть на нее. Она попыталась выудить из памяти тот момент, когда они собирались вместе с Чолли в последний раз до его смерти. И внезапно перед ней всплыл вечер в галерее Ариеля, когда Лотто притащил ее туда на посмертную выставку Натали, всплыли гигантские железные скульптуры с кричащими лицами и галерея, похожая на мрачный сказочный лес.

Тогда она была уверена, что прошло уже достаточно времени и ей не нужно опасаться Ариеля. Но затем какой-то симпатичный официантик пролил красное вино на ее шелковое платье и ей пришлось уйти, чтобы удалить пятно, а когда она вернулась, место ее мужа уже занял этот странный робот с его лицом, мужчина, который больше не улыбался, глядя на нее, не говорил ей блестящих комплиментов и который затем впал в такое волнение.

И примерно между тем, как Лотто поцеловал ее в лоб, а затем с подноса упал бокал и словно в замедленной съемке выплеснулся на ее платье, и тем, как она вернулась из уборной, Чолли успел рассказать ему о ее связи с Ариелем.

Мир зашатался у нее перед глазами.

Чолли увидел, как осознание проступило на ее лице, рассмеялся и сказал:

– Я выложил последнюю карту, малышка. Это была долгая партия.

– Почему? – спросила она.

– Ты отняла его, – сказал он быстро и скрипуче. Он поправил очки на носу и сложил ладони. – У меня не было никого, кроме него, и ты отняла его. К тому же ты всегда была дрянью, которая его не заслуживает.

– Я имею в виду, почему сейчас? Почему не десять, не двадцать лет назад? – спросила она.

– Мы оба знаем, как наш общий друг любил вагины. Любую и все. И, увы, моя дорогая, я всегда знал, что твоя когда-нибудь состарится. Станет огромной, вялой и дряблой. А затем и менопауза. А ведь бедняга Лотто всегда так хотел ребенка. Если бы ты сошла со сцены, он бы мог у него появиться. Ведь мы все всегда хотели, чтобы он получал именно то, чего хочет, не так ли?

Матильда была в состоянии, близком к тому, чтобы убить Чолли ложкой. Она встала, вошла в дом и захлопнула за собой дверь.

Четыре часа спустя, сидя на кухне, она увидела, как Чолли вышел на подъездную дорожку. Давно стемнело, но свет она не зажигала. Вместо ужина она открыла бутылку вина, которую Лото много лет назад подарил какой-то продюсер. Вино было дико дорогим, с дымком, завивающемся на кончике ее языка.

Когда бутылка опустела, Матильда встала, поднялась наверх, в кабинет мужа. Его монетное дерево потемнело без ухода, повсюду валялись раскрытые книги, стол был все так же завален бумагами.

Она опустилась в кожаное кресло и провалилась в ямку, продавленную годами и весом Лотто. Она откинула голову, прислонившись к стене. В этом месте стена сияла, начищенная затылком Лотто. Она взглянула в окно, у которого Лотто провел так много часов, провалившись в свои фантазии, и ощутила, как ее заполнил какой-то странный темный шум. Она вдруг почувствовала себя огромной, размером с весь этот дом, увенчанной луной. Ветер свистел в ее ушах.

[Горе – это впитавшаяся боль, абсцесс души. Гнев – искра. Упав в эту боль, она может вызвать страшный взрыв.]

Она сделает это ради Лотто.

– Это будет даже весело, – громко сказала она в пустоту дома.

НАСТУПИЛ ДЕНЬ ВРУЧЕНИЯ ДИПЛОМОВ.

Холмы заливало пурпуром, солнце было терпким и вязким.

Процессия продвигалась даже слишком быстро, так что все слегка запыхались и смеялись без умолку.

В толпе зрителей промелькнула мрачная, неулыбчивая физиономия Чолли.

Матильда не стала сообщать дяде о своем выпускном. Но она с радостью пригласила бы водителя, хотя и не знала его настоящее имя. С Ариелем она не общалась с той самой последней поездки в город. Как только последний чек попал к ней в руки, контракт был выполнен. Так что на выпускной к ней никто не приехал. Ну и ладно. Она в любом случае никого не ждала.

Они влились во внутренний двор и принялись слушать долгие речи, сдобренные шутками, в которые она, впрочем, все равно не вникала, потому что в шеренге перед ней стоял Лотто и все внимание Матильды сосредоточилось на его розовом ухе, которое ей очень хотелось взять в рот и пососать. На сцену она вышла под вежливые аплодисменты, Лотто – под всеобщий рев.

– Наверное, это ужасно – быть таким популярным, – сказала она чуть позже, после того как все бросили в воздух шапки и они, найдя в толпе друг друга, поцеловались.

Перед сборами они успели быстро перепихнуться в его комнате в общежитии. Копчик Матильды упирался в твердую поверхность стола. Когда раздался стук в дверь, они сдавленно рассмеялись.

– Я как раз иду в душ, – крикнул Лотто. – Выйду через пару сексунд!

– Что?

Голос принадлежал Рейчел, его младшей сестренке. Она стояла в коридоре.

– Черт, – прошептал Лотто, заливаясь краской. – Секунду! – заорал он, и Матильда впилась зубами в его плечо, чтобы не рассмеяться.

Когда Рейчел вошла, Лотто уже кашлял и ругался под холодным душем, а Матильда, стоя на коленях, укладывала его туфли в картонную коробку.