Судьбы и фурии - Лорен Грофф

– Рада это слышать, – откликнулась Матильда. – Я не нанимаю любителей.

– Единственное, что вызывает у меня сомнение, так это то, что ваш случай больше напоминает личную месть, – сказала девушка. – А это липкое дело.

– Ну и прекрасно. Убийство – это слишком просто, – сказала Матильда.

Девушка улыбнулась.

– Мне нравится, когда в даме присутствует мужская твердость.

– Я не дама, – сказала Матильда. Она уже чувствовала себя уставшей от этого непонятно флирта и выпила кофе до дна, так что вполне могла уйти.

Матильда встала.

– Подождите, – сказала девушка.

Она вдруг закатала рукава рубашки, вывернув их, что сразу придало ей профессиональный вид. Сняла лохматый парик, обнажив коротко стриженные, как у парня, темные волосы. Сняла сережки и накладные ресницы. Теперь перед Матильдой был совершенно другой человек, собранный и строгий. Она выглядела, как выпускница математического факультета.

– Почти бондовский уровень перевоплощения, – отметила Матильда. – Потрясающе. Готова побиться об заклад, это каждый раз обеспечивает вас работой.

– Обычно, – сказала девушка. Она выглядела смущенной.

– А как насчет дельфина на груди?

– В юности я была глупой.

– В юности мы все были глупыми, – сказала Матильда. – Но выглядит аппетитно.

Они улыбнулись, глядя друг на друга через стол, усеянного пыльцой.

– Хорошо, – сказала Матильда. – Вы приняты.

– Милая, я больше чем принята, – сказала девушка, наклонилась вперед и сжала руку Матильды – чуть дольше, чем было необходимо, чтобы расставить все точки над i.

Моя еда – мой гнев, скорблю,Что мне придется голодать.

Эти были слова Волумнии из шекспировского «Кориолана». И она, с ее железной выдержкой, куда интереснее самого Кориолана.

Но, увы, никто не пойдет в театр, чтобы посмотреть пьесу под названием «Волумния».

ОБЛАКА РАСТАЯЛИ, и день за окном наполнился солнечным светом.

Матильда только устроилась работать в интернет-компанию, на тот самый сайт знакомств, который позже должны были продать за миллион долларов. Она проработала в галерее три года. Каждое утро она жмурилась, сжимала зубы и вдыхала поглубже, заставляя себя передвигать ноги и идти по дорожке к зданию. Каждый день чувствовала на себе взгляд Ариеля. Выполняла свою работу. Она работала с художниками, контролировала их, отправляла им открытки ко дню рождения.

Представляя ее кому-нибудь, Ариель всегда говорил:

– Это моя протеже. Когда-нибудь именно Матильда займет мое место и будет управлять всем этим.

Лицо Луанны при этих его словах всегда вздрагивало, как от укола булавкой.

А потом наступил день, когда к ним из Санта-Фе прилетел какой-то нервный художник. Ариель повел его на долгий ужин, а когда они вернулись, Матильда все еще сидела в темном офисе и составляла копию каталога для выставки. Она подняла взгляд и замерла. Ариель стоял в дверях, наблюдая за ней. Затем подошел ближе. И еще ближе. Положил руки ей на плечи и начал их массировать, прижавшись к ее спине.

После долгого ожидания конца, она была даже немного разочарована его выбором: невероятно мерзкий и вульгарный жест.

Она встала и со словами «С меня хватит» прошла мимо Луанны, которая наблюдала за ними издалека, демонстрируя все накопившееся в ней отвращение. Она нашла новую работу всего за несколько дней, так и не сказав Ариелю, что из галереи ушла навсегда.

Но в то утро на новом месте Матильда никак не могла сосредоточиться на работе. В конце концов она отпросилась, и босс следил за тем, как она уходит, прищурившись за стеклами очков и кисло поджав губы.

В парке листья клена посверкивали на свету позолоченными прожилками. Матильда гуляла так долго и чувствовала себя такой потерянной, что, когда пришла домой, ее колени подкашивались, а на кончике языка осела непонятная горечь. Она достала одну полосочку из пачки в двадцать штук, которую прятала в полотенцах.

Пописала на нее. Подождала. Выпила полную бутылку воды.

Она повторяла процедуру снова и снова, и каждый раз полосочка терпеливо повторяла ей «да» плюсиком.

Она скомкала полосочки и швырнула в пакет, а пакет засунула так глубоко в мусорное ведро, как только могла.

Она услышала, как вошел Лотто, и поскорее ополоснула покрасневшее лицо и глаза холодной водой.

– Привет, детка! – крикнул он. – Как прошел день?

Он болтался рядом, рассказывая о прослушивании, какой-то рекламной ерунды, в которой он, честно говоря, даже не хотел участвовать, потому что это, в конце концов, просто унизительно, зато он видел там парня из сериала, который шел в конце семидесятых, может она помнит его, забавный тип с вихром и оттопыренными ушами?

Матильда высушила лицо, зачесала пальцами волосы и примеряла перед зеркалом улыбку до тех пор, пока она не перестала казаться ей такой пугающей. Она вышла, все еще в пальто, и сказала:

– Я собираюсь сходить за пиццей.

– Средиземноморской?

– Ага.

– Обожаю тебя до мозга костей.

– И я тебя, – ответила она, не поворачиваясь.

Она закрыла входную дверь и опустилась на ступеньки лестницы, ведущей в квартирку леди наверху, а затем откинулась на спину и закрыла руками глаза.

Что же ей делать, что делать, что?!

Нос Матильды потревожил сильный запах чьих-то ног. Она увидела на ступеньках рядом с собой пару поношенных вышитых тапочек.

На Матильду смотрела Бетти, соседка сверху.

– Пойдем, – сказала она со своим чопорным британским акцентом.

Словно во сне Матильда последовала за ней наверх. Кошка прыгнула на нее, точно маленький клоун. Квартира старой леди оказалась на удивление чистой, пожалуй, даже слишком чистой, обустроенной в стиле середины века. Стены были ослепительно-белыми. На столе стоял букет из листьев магнолии, на каминной полке пылали три бургундские хризантемы. Все это было, мягко говоря, неожиданно.

– Присядь, – сказала ей Бетти, и Матильда села, а сама хозяйка исчезла в квартире. Спустя пару мгновений она вернулась с чашкой горячего ромашкового чая. LU Petit Écolier Chocolat Noir[53].

Попробовав его, Матильда тут же мысленно вернулась на школьный двор, к свету, брызжущему сквозь листву деревьев в полумраке, и к острому перу своей ручки.

– Не могу винить тебя. Я тоже никогда не хотела детей, – сказала старушка, глядя на Матильду поверх своего длинного носа. К ее губам прилипли какие-то крошки.

Матильда моргнула.

– Я жила в то время, когда мы толком и не знали ничего. И выбора у нас не было. Я принимала душ с лизолом. Какой ужас, правда? В мое время над магазинчиком жила одна леди с очень тонким ножом. Это было ужасно. Я хотела умереть. Да и могла, в общем-то, с легкостью. Но вместо этого я обрела дар бесплодия.

– Господи, – сказала Матильда. – Я, что, говорила вслух?

– Нет.

– Тогда откуда вы узнали? – спросила Матильда. – Я сама толком не уверена…

– Считай, что это моя особенная способность, – сказала Бетти. – Это видно по тому, как женщина себя ведет, как она ходит. Я много раз попадала в неловкое положение, открывая эту правду тем, кто не очень-то хотел ее знать. Не самый приятный сюрприз. В твоем случае мне совершенно ясно, что срок около двух недель.

Они просидели вместе до вечера. Матильда разглядывала хризантемы, а о чае вспомнила, только когда он почти остыл.

– Прости меня, – сказала Бетти. – Но, с моей точки зрения, ребенок – не худшая вещь в мире. У тебя есть муж, который тебя обожает, работа и место, где можно жить. Тебе на вид уже почти тридцать, возраст вполне приличный. Ребенок не станет худшей вещью в этом доме. Я могла бы приглядывать за ним время от времени, у меня была няня шотландка, я у нее многому научилась, стишкам например. Энити-фенити-фикети-фег. Ой, нет, прогуляюсь по полю из редьки[54]. так правильно? Буду портить его печеньем, когда он, конечно, сможет есть печенье. Да, определенно, это будет не худшая вещь.

– Это будет худшая вещь, – сказала Матильда. – Это будет нечестно по отношению ко всему миру. И к ребенку. И, кстати, мне только двадцать шесть.

– Двадцать шесть! – воскликнула Бетти. – Да твое чрево уже почти что антиквариат! Твои яичники уже начинают портиться. Да и потом, ты, что, думаешь, что родишь какого-нибудь монстра? Гитлера? Ради бога, посмотри на себя! Ты выиграла генетическую лотерею!

– Вы смеетесь, – сказала Матильда. – Но мой ребенок родится на свет с когтями и клыками.

Бетти уставилась на нее.

– Я просто хорошо скрываю свои, – пояснила Матильда.

– Не мне тебя судить, – сказала Бетти.

– Это точно.

– Я могу тебе помочь, – добавила она. – Не спеши рвать на себе волосы. Я тебе помогу. Ты не останешься с этим один на один.

– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, Я ДУМАЛ, ПРОШЛО УЖЕ МИЛЛИОН ЛЕТ, – сказал Лотто, когда она вернулась с коробкой пиццы в руках. Он был так голоден, что не взглянул на нее, пока не съел подряд четыре куска.