Секретный фарватер - Леонид Платов

— В этом-то и был расчет.

Да! Никаких особых сооружений! Ничего, что могло бы привлечь внимание сверху или с берега!

Корабли стояли в ковше впритык. Но посредине, между речным пароходом и одной из барж, был оставлен неширокий проход.

— Вот тут он и стоял, этот «Голландец»! — вскричала Виктория.

— Где же он?

— Быть может, на дне ковша?

— Ну, что вы! Ковш слишком мелок.

По трапу адмирал и офицеры гуськом перешли на палубу парохода.

Отсюда хорошо были видны топливный и водяной трубопроводы, проложенные между плитами стенки. Оказалось, что соединительные рожки подведены низко к воде. Это указывало на то, что в ковше происходила зарядка не надводных кораблей, а именно подлодок.

Внутри парохода всё говорило о пребывании здесь людей и об очень поспешном их уходе. Краны в душевой и прачечной были открыты. Повсюду валялись консервные банки, осколки посуды, пустые бутылки из-под вина. Крышка рояля была откинута.

Селиванов обратил внимание на то, что на ломберном столике разбросаны игральные карты. Он поднял одну из них и недоверчиво провел кончиками пальцев по ее рубашке.

— Считаете, что крапленые? — усмехнулся Рышков.

Селиванов смущенно закашлялся:

— Да, глупо, конечно, товарищ адмирал. Но вроде бы не верится, что даже между собой такие прохвосты честно играли в карты.

Но каким образом удавалось «Голландцу» незамеченным проникать в ковш и покидать его?

Это происходило, понятно, ночью. Надо думать, что по сигналу с моря немецкое командование мгновенно затемняло гавань, объявляя воздушную тревогу. Приближаются бомбардировщики противника!

На самом деле у бонов — «Летучий Голландец».

Конечно, Цвишен, входя в гавань, дает позывные. Иначе его могли бы принять за вражескую подлодку и запросто расстрелять. Но это чужие, условные позывные. Он, так сказать, представляется под одним из своих псевдонимов. Вдобавок и псевдоним этот известен всего двум-трем лицам в Пиллау.

Впрочем, внимание всех в гавани отвлечено. Где же бомбардировщики противника? Огни выключены, бинокли на кораблях и на берегу подняты к небу. Тем временем длинная тень проскальзывает мимо бонов, мимо стоящих на рейде и у пирсов кораблей, поворачивает в глубь гавани, к ковшу № 7. Потом с осторожностью втягивается в узкий проход между полузатопленной баржей и речным пароходом. Всё! Дошла! Притаилась!

Отбой воздушной тревоги!

Утром заброшенный ковш, свалка кораблей, выглядит как обычно. Ветер слегка раскачивает разорванную сеть. И даже чайки по-прежнему неутомимо снуют под нею.

— Однако этому Цвишену не мешало бы прибрать после себя, подмести по углам веничком.

— Некогда ему было.

— Не только некогда, — заметил Рышков. — Он был совершенно уверен в том, что Винету подорвут после его ухода. Не так ли, Николай Дмитриевич?

Все оглянулись на Грибова, который стоял у иллюминатора и задумчиво смотрел на воду.

— Возможно, — сказал он без особого энтузиазма.

— Ах, только возможно?

— Смущает все-таки, что стоянка неудобна для подводных лодок, — поддержал Грибова командир порта.

— Наоборот. Это как раз главная улика, — возразил тот. — В Пиллау, как вы знаете, при немцах размещался учебный отряд подплава. Соответственно была здесь и превосходно оборудованная стоянка для подлодок. Но ведь «Летучий Голландец» стремился уединиться. Так что ковш номер семь подходит… И всё же, товарищ адмирал, еще не доказано, что подлодка, находившаяся в ковше, была именно «Летучим Голландцем».

— Вам хочется, Николай Дмитриевич, — сказал сердито Рышков, — чтобы Цвишен оставил свою визитную карточку на столе.

— Пожалуй. Но не на столе, а в воде.

Грибов присел на перевернутую табуретку.

— Давайте рассуждать хладнокровно, — сказал он. — Нельзя же искать как попало в этой куче хлама. Надо знать что искать. Вспомните, как Цвишен уходил отсюда, если это был Цвишен.

— Второпях.

— Да, накануне падения Пиллау. Но до этого готовился к какому-то походу — с «последним пассажиром» на борту! Я лично считаю, что «Летучему Голландцу» предстояло пересечь Атлантический океан. Значит, он должен был взять с собой побольше горючего, продовольствия и пресной воды. Каждый грамм груза был на учете.

— Ну и что?

— А то, что Цвишен, по-моему, постарался освободиться от всего лишнего. Ищите на дне ковша это лишнее. Найдете, и я соглашусь с вами, что ковш номер семь и есть Винета.

— Понял вас. Водолазы?

— Да. Прошу вызвать водолазов.

Это оказались вчерашние знакомые Виктории. Но при адмирале они держались по-другому. Только краснолицый балагур все же не удержался, сказал:

— Для вас, товарищ майор, со дна морского что угодно достанем. Самого Нептуна притащим за бороду.

— Как раз Нептун не требуется, — сухо заметил Селиванов.

Почти сразу водолазы обнаружили на дне ковша шесть торпед, уложенных в ряд.

Они были подняты и осмотрены.

— Вот это и можно назвать визиитной карточкой Цвишена, — удовлетворенно сказал Грибов. — Вспомните, что он обычно избегал ввязываться в бой. Еще более осторожным полагалось ему быть, имея на борту этого таинственного «последнего пассажира», лицо, по-видимому, высокопоставленное. Вот почему Цвишен взял с собой только две торпеды — для защиты, а не для нападения, а остальные шесть оставил в ковше.

— Взрыватели у торпед вывернуты, — доложил командир порта.

— Само собой. Во избежание несчастных случаев при выгрузке и сбрасывании в воду. Если бы это была обычная подлодка, она выгрузила бы свои торпеды у хорошо оборудованного причала, а потом их отвезли бы на склад. Но здесь работа производилась личным составом подлодки и, несомненно, ночью… Да, товарищ адмирал, я убедился!

Глава 4. Сигнал предельно напряженных нервов

Итак, бывший Пиллау «просеян через сито».

Правда, «Летучий Голландец» в нем не обнаружен, на дне ковша лежат только торпеды. Подводной лодке удалось уйти — по-видимому, перед самым штурмом Пиллау. Приняв на борт загадочного «последнего пассажира» или без него, это осталось, к сожалению, неизвестным.

Зато Винета найдена, Рышков и Грибов могут быть довольны.

Но Виктория не была недовольна.

Объяснить ощущения ее не так-то просто. Но вот пример, который, быть может, подойдет. Вообразите, что вы вошли в темную комнату и остановились на пороге или даже прошли до середины. Не слышно ничего, вокруг мрак. И все же вы уверены, что здесь находится еще кто-то. Быстро щелкаете выключателем. Так и есть! По углам сидят люди и смотрят на вас.

Виктория испытывала подобное нетерпеливое и в тоже время боязливое ожидание. Она перешагнула порог темной комнаты, прошла до ее середины, но внутри тихо по-прежнему. А выключатель на стене никак не удается найти.

Мистика? Ничуть. Просто сигнал обостренно чутких, предельно напряженных нервов…

Прохаживаясь взад и вперед по салону офицерской столовой в ожидании торжественного обеда (затея Рышкова), Виктория попыталась рассказать о своих сомнениях Селиванову. Тот удивился:

— Считаете, что Цвишен обронил или забыл что-нибудь в ковше? Исключено! Как я понимаю Цвишена, он не из тех людей, которым приходится обращаться в бюро утерянных вещей. Что вы! Такой пройдоха, опытнейший диверсант!

— Лоуренс тоже был опытнейший! — сердито ответила Виктория. — И, между прочим, забыл в поезде чемодан со рукописью своих мемуаров. Потом ее пришлось восстанавливать по памяти.

— К столу, у столу, товарищи! — позвал Рышков.

Начался обед, за которым шумно чествовали Селиванова и Викторию.

После обеда к ней подошел Грибов.

— Что это вы такая невеселая? — сказал он, испытующе глядя на нее. — Переутомились? По собственному опыту знаю: иная большая победа ощущается не сразу… А мы с Ефимом Петровичем завтра обратно в Ленинград. Полетите с нами?

Вместо ответа Виктория протянула ему заявление на имя адмирала Рышкова с просьбой продлить командировку.

— Продлить?.. Зачем?

— Даже не знаю, ей-богу, как сформулировать… Это не соображения… Догадки, скорее, но… Мне, в общем, кажется, Николай Дмитриевич, что в Балтийске, помимо игральных карт и торпед на дне, осталось что-то еще от «Летучего Голландца»…

Она запнулась.

— Продолжайте! — Грибов с интересом смотрел на Викторию.

— По-моему, есть какие-то факты, неопределенные, расплывчатые, не понятные до конца. И тем не менее они давят, не дают покоя.

— Что же это за факты?

— Первый: Балтийск, бывший Пиллау, отстоит от Калининграда, бывшего Кенигсберга, на расстоянии всего пятидесяти километров.

— Ну и что из того?

— Но ведь штурман Летучего Голландца был родом из Кенигсберга! И семья его продолжала жить там. Вот вам второй факт.