Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

С дисциплиной и разумной инициативой у Юрия Владимировича всегда был полный порядок, поэтому он даже намеком не выдал своё разочарование. Похвалу за послушание и новые инструкции Ломоносов получил лично от сэра Альфреда Милнера. Английская делегация отбыла 21 февраля, а на следующий день в полдень Николай II выехал в Могилев, где срочно понадобился своему начальнику генштаба. Едва затих стук колес царского поезда, заговор вступил в силу. Сценарий, согласованный до мелочей и утвержденный на многочисленных совещаниях, дождался реализации. Ломоносов отвечал, как бы сегодня сказали, за логистику: где блокировать царский поезд, как привести его в расположение войск Северного фронта генерала Рузского, а там уж Николай Владимирович разберется с самодержцем. Сообщив Бьюкенену, как быстро и незаметно он сможет добраться до Пскова, используя лесозаготовительные узкоколейки, Юрий Владимирович отдыхал перед дорогой, сидя пассивным слушателем на совещании заговорщиков в посольстве Британии(*), лениво потягивая шотландский виски, рисуя на бумаге загогулины, напоминающие кривошипно-шатунный механизм паровоза, вполуха слушая перебранку посла Британии с Путиловым.

— Алексей Иванович, — выговаривал Бьюкенен олигарху тихо и мягко, зеленея при этом от злости, — жадность приведёт вас совсем не туда, куда вы так стремитесь. У нас были конкретные договоренности. Потрудитесь их выполнять! Рабочие ваших заводов — главный запал тщательно подготовленной бомбы. Поэтому ни о каком отступлении от первоначальных планов не может быть и речи.

Путилов, краснея, старательно подбирая английские слова, а потому медленно и зловеще цедил в ответ сквозь зубы.

— Так я как раз и говорю, милейший, именно про конкретные договорённости! Мои заводы стоят уже неделю. А это, позволю вам напомнить, — 160 предприятий и трестов оборонного значения! Мне было обещано, что за каждый день стачки я получу известную компенсацию. И где? Где, я вас спрашиваю?

— Вы прекрасно осведомлены, Алексей Иванович, — Бьюкенен перешёл на шёпот, — о причинах наших временных финансовых затруднений. Но это не повод что-либо менять или сворачивать.

— Ошибаетесь! — Путилов вскочил на ноги, задрал голову так, что казалось, его бородка клинышком сейчас проткнёт лорда насквозь, — я могу немедленно вернуться в заводоуправление и подписать все требования бастующих! Уже завтра рабочие встанут к станкам! Что или кто помешает мне это сделать?

Бьюкенен медленно встал, а на его застывшем лице вдруг появилась мелкая, как рябь в пруду, гадливая улыбка.

— Никто! — согласился он и сделал шаг навстречу олигарху, — но рабочие, возвращаясь со смены, смогут неожиданно узнать из вечерних газет, что владелец завода Путилов не выплачивал зарплату, потому что его собственный Русско-азиатский банк по его же распоряжению не профинансировал производство вовремя. А потом рабочие расскажут въедливым газетчикам, как заводоуправление лично рекомендовало им объявить стачку. С флагами, с плакатами, со сжатыми кулаками, но не против хозяина, а против царя…

Бьюкенен сделал ещё шаг навстречу заводчику и тот, наткнувшись на стоящее сзади кресло, упал филейной частью на мягкие подушки. Посол Великобритании навис над олигархом и железным тоном произнёс, будто вбил гвоздь в темечко Путилова:

— Патриотическая общественность узнает, как фронт умывался кровью из-за нехватки снарядов и пушек, а путиловские станки замирали на время, пока хозяин думал, на сколько процентов поднять зарплаты рабочим. Сорванные поставки, завышенные цены, подкуп ревизоров… Всё документировано. Никто не забыт, и ничто не забыто! Союзник России по Антанте — правительство Великобритании, узнав о таком коварстве, немедленно арестует на лондонской бирже ценные бумаги вашего холдинга «The Russian General Oil Corporation», сосредоточившего в своих руках контрольные пакеты акций почти всех российских нефтепромышленных компаний. Банки Сити и Уолл-стрит расторгнут соглашения на обслуживание счетов и предъявят к оплате векселя, введя рестрикции на операции всех организаций, хоть как-то связанных с вами. На следующее утро после столь смелого поступка вы проснётесь голым и босым, а в дверь вашего дома на Мытнинской набережной постучит генерал-прокурор Добровольский…. Вы готовы к такому крутому изменению судьбы, Алексей Иванович? — елейно закончил Бьюкенен.

По пунцовому лицу Путилова побежали белые пятна, он попытался вскочить на ноги, но рухнул обратно в кресло, наткнувшись на плечо лорда. Посол Великобритании, наклонив голову, прошипел на ухо олигарха по-русски:

— Слушай меня внимательно, туземный мусор! Ты будешь поступать, как мы предпишем, говорить, что мы продиктуем и делать это только тогда, когда соизволим отдать соответствующую команду. Всё остальное время ты будешь преданно смотреть мне в глаза и громко поддакивать. Спорить со мной, проявлять недовольство или более того — не подчиняться — недоступная роскошь для аборигена, будь он хоть трижды миллионер. Я доходчиво изъясняюсь?

Путилов испуганно скользнул взглядом по сторонам — проверить, не наблюдает ли кто за ним, есть ли свидетели его позора. Кажется, все заняты своими делами, никто ничего не заметил. Председатель Думы Родзянко, председатель Военно-промышленного комитета Гучков, князь Львов, кадетский вождь Милюков, бывший министр иностранных дел Сазонов, генерал Поливанов что-то оживленно обсуждают за соседним столом. Товарищ министра путей сообщения Ломоносов уснул в мягком кресле. В трех шагах примостился посол Франции, но он что-то торопливо пишет в блокнот и полностью поглощён этим занятием…

Проводив русского заводчика долгим тяжелым взглядом, французский дипломат Морис Палеолог ехидно улыбнулся и продолжил заносить в дневник свои мысли:

"По культуре и развитию, французы и русские стоят на принципиально разном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете: из ста восьмидесяти миллионов жителей сто пятьдесят миллионов неграмотных. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества."(**)

Ах, эти утонченные, изысканные французы! Какой слог! Какая непосредственность! “Увидеть Париж и умереть!” — восторженная аристократическая формула стала мрачной действительностью для десяти тысяч русских солдат из сорокатысячного экспедиционного корпуса царской армии, сражавшегося за Францию в Шампани и Арденнах. Особо отличилась русская инфантерия под Реймсом, не допустив прорыва немецких дивизий в направлении Парижа. Русскими костями устлана земля под Верденом. А эстет и бонвиван Жорж Морис Палеолог в это время капризно морщит носик и пальчиком небрежно указывает “этим русским варварам” на их место в конюшне. И он не одинок! Тысячи иностранных акционеров петроградских банков, среди которых преобладали свободолюбивые французы, неистово приветствовали в чужой воюющей стране вольницу печати, стачек, манифестаций, дезертирства, беспощадно подавляемую в своем доме. Им подпевала дипломатическая рать и компрадоры российской столицы, имя которым — легион!

Соратники Путилова по нелегкому, но доходному делу — перекладыванию национального достояния Отечества в частные карманы — под патриотические лозунги нагло вывозили за бесценок то немногое, что давали воюющей стране недра и земля, ежегодно удваивали свой капитал, беспроблемно кочевали из Ниццы в Петроград и обратно, несмотря на близость фронта. К 1917 году они объединились в три самодеятельные организации — земский и городской союзы и Центральный военно-промышленный комитет. По состоянию на 1 февраля эта гоп-компания получила от военного министерства заказы и финансирование на двести сорок два миллиона рублей, а выполнила только на восемьдесят. Причины такого потрясающего частно-государственного партнерства в оборонной сфере объяснял “земгусар” князь Трубецкой: