Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В произведениях Цветаевой имеются парные аппозитивные сочетания со словом верста: взгляд-верста, матерь-верста, паперть-верста, скатерть-верста. Первое представлено в поэме «Царь-Девица», где оно обозначает взгляд Мачехи, которая в союзе с нечистой силой преследует Царевича:
Что за соглядатай
Мерит даль зыбей –
Выше голубятни,
Раньше голубей.
Нет такой вершины,
Чтоб тоске – крута!
Лучше всех аршинов –
Черный взгляд-верста
(П.: 20).
В этом контексте черные глаза – это глаза, способные причинить вред, сглазить, погубить. Сочетание взгляд-верста обусловлено как семантикой дальности (даль зыбей, нет такой вершины), так и семантикой измерения (мерит… лучше всех аршинов). Несомненно, что сочетание взгляд-верста обусловлено не только семантическими связями (и в естественном языке, и в идиостиле поэта), но также фразеологическими и словообразовательными связями, а именно выражениями мерить глазами, смерить взглядом, глазомер. Противопоставление версты аршину раскрывает контекстуальный смысл фразеологизма мерить на свой аршин, в котором элемент свой аршин интерпретируется как верста, т. е. мера, указывающая в идиостиле Цветаевой на бесконечность.[79] Ту же самую обусловленность можно наблюдать и в употреблении слова верста ‘взгляд’ вне парного сочетания:
Не слышит Царевич
Тех дивных речей.
Глубь сонную мерит
Верстою очей
(П.: 38).
Здесь внешние языковые связи выражены словом мерит, положением слова верста в перифразе верста очей ‘взгляд’. Речь идет о спящем Царевиче-гусляре, поэтому все предложение, представляющее собой тройную перифразу, можно перевести словом спит. Однако такой перевод с языка художественного на обычный снимает смысловые приращения. В данном случае взгляд человека, который спит, естественно, с закрытыми глазами, интерпретируется как взгляд внутрь (в глубь) Имея в виду мифологически отнесенную синонимию сна и смерти, широко отраженную в языке (ср. заснуть вечным сном и т. п.), взгляд, обращенный внутрь, т. е. во внутренний духовный мир, творчество, может быть понят как взгляд за пределы земного бытия. Поскольку сон Царевича отключает его от восприятия реальности и в этом смысле разлучает его с Царь-Девицей (Не слышит Царевич / Тех дивных речей), становится ясно, что значение слова верста здесь соотносится со значением тех верст, которые в произведениях Цветаевой разлучают любящих: любящие разлучены погруженностью в духовную сферу бытия, в творчество как бытие абсолюта.
Три других парных сочетания представлены в стихотворении из цикла «Ханский полон»:
Ни таганá
Нет, ни огня.
Нá меня, нá!
Будет с меня
Конскую кость
Жрать с татарвой.
Сопровождай,
Столб верстовой!
– Где ж, быстрота,
Крест-твой-цепо2к?
– Крест-мой-цепо2к
Хан под сапог.
Град мой в крови,
Грудь без креста,
– Усынови,
Матерь-Верста!
– Где ж, сирота,
Кладь-твоя-дом?
– Скарб – под ребром,
Дом – под седлом,
Хан мой – Мамай,
Хлеб мой – тоска.
К старому в рай,
Паперть-верста!
– Что ж, красота,
К Хану строга?
– К Хану строга?
Память долга!
Камнем мне – Хан,
Ямой – Москва.
К ангелам в стан,
Скатерть-верста!
(II: 57–58).
Размышляя об исторических судьбах народа и внутренне переживая их, Цветаева передает словом верста в его абстрагированно разделяющем значении отказ от подчинения насилию. Разделенными здесь оказываются воля личности (лирической героини) и историческая реальность. Конкретно-чувственный образ такого разделения предстает во второй строфе дорогой с верстовыми столбами – дорогой, уводящей героиню от завоевателей. В четвертой, шестой и восьмой строфах, где парные сочетания строго параллельны друг другу композиционно и синтаксически, а значит, и взаимно обусловлены, образ разделяющего расстояния абстрагируется в символах рождения и смерти (матерь, в рай, к ангелам). Сочетание паперть-верста может означать на конкретно-чувственном уровне образа длинную вереницу нищих у церковной паперти, подобно тому как словом верста обозначена вереница коней в поэме «Молодец». Возможна интерпретация этого сочетания как обозначающего дорогу, заполненную нищими, или, на уровне абстракции, дорогу, ведущую к нищете, а поскольку цель движения представлена словами к старому в рай, то и к смерти. Но смерть эта мыслится как обретение себя в слиянии с абсолютом. Имплицитно значение смерти заключено и в сочетании скатерть-верста, в котором слово скатерть, внешне обусловленное фразеологизмом скатертью дорога, выступает как обозначение савана в связи с явно выраженным в строфе смыслом смерти (камнем, ямой, к ангелам).
Смыслы ‘путь’, ‘бесконечность’, ‘творчество’, свойственные слову верста в разнообразных контекстах, сопрягаются со значением ‘мера работы, труда’:
Ты – стоя, в упор, я – спину
Согнувши – пиши! пиши! –
Которую десятину
Вспахали, версту – прошли,
Покрыли: письмом – красивей
Не сыщешь в державе всей!
Не меньше, чем пол-России
Покрыто рукою сей!
(II: 312).
В этом примере из цикла «Стол» Цветаева, обращаясь к письменному столу, употребляет слово верста, соединяя те приращения смысла, которые оно получает в ее поэзии, с древним, близким к этимологическому значением ‘борозда пашни от поворота до поворота’. При этом Цветаева объединяет языковую метафору-штамп творческий путь, закрепившуюся в языке XX в. с традиционной перифразой пахарь слова, основанной на библейском символическом уподоблении проповедника пахарю.
Значение ‘мера работы, труда’ представлено здесь в развернутой метафоре, которая уже в значительной степени абстрагирует смысл ‘много’. Этот смысл совсем освобождается от своего «пространственного» происхождения в стилистически сниженном выражении Верста – делов-то (П.: 94). Это выражение может быть, в принципе, применимо к любой ситуации, обозначающей множество (гиперболически – бесконечное множество) предстоящей работы. Однако более широкий контекст из поэмы «Царь-Девица» мотивирует употребление слова верста в этом значении тем, что в данном случае предстоящая работа – полет персонифицированного Ветра, оседлав который, Мачеха-ведьма устремляется в погоню за Царевичем и Царь-Девицей:
«Ой, родимый, погоди, никак не сяду!»
– Сиди, мать моя, сиди, сиди, не падай!
До низов-равнин –
Не вершок-аршин!
Уж не ссорься лучше с Ветром ты старшим!
«Говорят тебе, дурак, сидеть неловко!»
– Нет, уж некогда – годить! Верста – делов-то!
Не одна краса,
Что твоя коса!
Не одной тебе, чай, в верности клялся2!
(П.: 94).
Этот контекст, противопоставляя бесконечно большое расстояние малому («Прямо в небо норовит, лесной шишига!»; Не вершок-аршин; Верста – делов-то), выявляет еще один
