Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник) - Жорж Сименон

Такое было вполне возможно. Узкие коридоры, винтовые лестницы, где носилки бьются о перила…

Зазвонил телефон за стойкой из красного дерева. Началась суета. Торопливые распоряжения.

К Мегрэ подошел управляющий.

– Миссис Мортимер-Левингстон уезжает. Только что позвонили сверху, чтобы забрали ее багаж. Машина уже пришла.

Мегрэ слабо улыбнулся.

– Каким поездом? – спросил он.

– Она летит на самолете в Берлин из аэропорта Бурже…

Не успел он закончить, как в холле появилась американка в сером дорожном пальто, с сумочкой из крокодиловой кожи. Она шла очень быстро, но уже перед вращающейся дверью не выдержала и обернулась.

Чтобы она хорошо его видела, Мегрэ с трудом встал с кресла. Он готов был поклясться, что она кусала губы, поспешно выходя из отеля, и нервно жестикулировала, отдавая распоряжения шоферу.

Управляющего куда-то позвали. Комиссар остался стоять один возле фонтана, который внезапно начал работать. Должно быть, его включали в определенное время.

На часах было десять утра.

Он еще раз усмехнулся про себя и тяжело, но осторожно опустился в кресло, поскольку при малейшем движении его рана, напоминавшая о себе все чаще и острее, причиняла боль.

– Слабых игроков удаляют с поля…

Потому что это было именно так! После Жозе Латури, которого посчитали слабаком и вывели из игры, нанеся три ножевых ранения в грудь, настала очередь миссис Мортимер, которая тоже была чересчур впечатлительной. Ее отправляли в Берлин. С ней еще милосердно обошлись!

Оставались сильнейшие: Петерс Латыш, одевавшийся бесконечно долго, Мортимер-Левингстон, который вряд ли утратил свой аристократический лоск, и Пепито Моретто, наемный убийца.

Все они, связанные невидимыми нитями, готовились к удару.

Враг был здесь, среди них, в центре постепенно оживающего холла, неподвижно сидящий в плетеном кресле, вытянув ноги и ощущая на лице брызги от фонтана, издающего приятное журчание.

Кабина лифта бесшумно остановилась.

Первым появился Петерс Латыш, одетый в шикарный костюм цвета корицы, с сигарой «Генри Клей» в зубах.

Он чувствовал себя как дома. Он платил за этот комфорт. С непринужденным видом, уверенный в себе, он побродил по холлу, время от времени останавливаясь и заглядывая в витрины, которые крупные торговые дома выставляют в фешенебельных отелях; прикурил от протянутой посыльным спички, посмотрел на табло с последним валютным курсом и остановился в трех метрах от Мегрэ возле фонтана. Поглядев на золотых рыбок, которые казались искусственными, стряхнул пепел с сигары в бассейн и направился в сторону библиотеки.

Глава 11

Суматошный день

Бегло просмотрев несколько газет, Петерс Латыш задержал внимание на старом номере эстонского «Ревалер Боте», видимо оставленном кем-то из клиентов.

Около одиннадцати часов он снова закурил сигару, пересек холл и отправил посыльного за своей шляпой.

Благодаря солнцу, освещавшему половину Елисейских Полей, на улице было достаточно тепло.

Латыш вышел без пальто, в серой фетровой шляпе и медленным шагом дошел до площади Этуаль с видом человека, который просто решил прогуляться.

Мегрэ следовал за ним на коротком расстоянии, даже не стараясь быть незаметным. Повязка сковывала движения, поэтому ему наслаждаться прогулкой было сложно.

На углу улицы Берри комиссар услышал в нескольких шагах от себя тихий свист, однако не придал этому значения. Свист повторился. Тогда он обернулся и увидел инспектора Дюфура, который, отчаянно жестикулируя, пытался дать понять своему шефу, что у него есть важная информация.

Инспектор стоял на улице Берри и делал вид, что рассматривает витрину аптеки, так что со стороны казалось, что его жесты адресованы женской восковой голове, одна щека которой была основательно покрыта экземой.

– Иди сюда! Давай! Быстрее.

Дюфур был одновременно расстроен и возмущен. Он битый час бродил вокруг «Маджестика», применяя самые изощренные уловки для конспирации, а комиссар одним махом выдал его с головой!

– Что случилось?

– Еврейка…

– Вышла из отеля?

– Она здесь. И поскольку вы заставили меня подойти, теперь она нас видит.

Мегрэ огляделся по сторонам.

– Где она?

– В «Селекте». Сидит внутри. Смотрите-ка, занавеска шевелится…

– Продолжай наблюдение.

– Мне уже не прятаться?

– Можешь даже выпить аперитива за соседним столиком, если хочешь.

Потому что на той стадии, которой достигла борьба, играть в прятки было бессмысленно. Мегрэ продолжил свой путь, обнаружив Латыша в двухстах метрах впереди: тот даже не воспользовался заминкой, чтобы сбежать из-под наблюдения.

Да и зачем ему было это делать? Партия разыгрывалась по новым правилам. Теперь противники видели друг друга. Почти все карты были биты.

Петерс дважды прошелся от площади Этуаль до Круглой площади, и теперь Мегрэ изучил его внешность вплоть до мельчайших деталей, окончательно разобравшись в его характере.

Это был худощавый подвижный мужчина, по сути, более утонченный, чем Мортимер, но из другой породы аристократов, выходцев из Северной Европы.

Комиссар уже имел дело с несколькими подобными типажами, и все они были интеллектуалами. Те из них, с кем он общался в Латинском квартале во время своей так и не оконченной учебы на медицинском факультете, были непонятны его практичному уму.

Он хорошо помнил одного из них, худого светловолосого поляка, начавшего лысеть уже в двадцать два года, мать которого у себя на родине работала уборщицей, а сам он в течение семи лет ходил на лекции в Сорбонну в ботинках на босу ногу, съедая в день всего по одному яйцу и куску хлеба.

Он не мог позволить себе купить готовые конспекты, поэтому ему приходилось заниматься в публичных библиотеках.

Он не интересовался ни Парижем, ни женщинами, ни французским характером. По окончании учебы ему предложили место на крупной кафедре в Варшаве. Пять лет спустя Мегрэ увидел его в Париже в составе делегации иностранных ученых: все с тем же чопорным, холодным видом он обедал в Елисейском дворце[26].

Комиссар знавал и многих других. Они были из разных социальных слоев. Но почти все удивляли количеством и разнообразием вещей, которые они хотели познать и которые в итоге познавали.

Учиться, чтобы учиться! Как тот профессор из бельгийского университета, знавший все диалекты Дальнего Востока (а их около сорока), но ни разу не бывавший в Азии и совершенно не интересовавшийся народами, языки которых он с таким упоением анализировал.

Во взгляде серо-зеленых глаз Латыша читалось то же волевое качество. Однако окончательно отнести его к породе интеллектуалов мешали некоторые детали, ставившие все вышесказанное под сомнение.

Сквозь безупречный образ клиента «Маджестика» словно проступала тень Федора Юровича, русского бродяги в тренчкоте.

У Мегрэ была уже не только внутренняя уверенность, но и фактические подтверждения тому, что речь идет об одном и том же человеке.

В день своего приезда, вечером, Петерс исчез из отеля. На следующее утро Мегрэ обнаружил его в Фекаме под видом Федора Юровича.

Оттуда он прибыл на улицу Сицилийского короля. Несколько часов спустя туда же приехал и Мортимер. После этого из отеля вышло несколько человек, включая бородатого старика.

А утром Петерс Латыш вновь занял свое место в «Маджестике».

Самое поразительное, что, помимо внешнего сходства, между двумя этими воплощениями не было ничего общего.

Федор Юрович был типичным славянским бродягой, опустившимся и неуравновешенным субъектом. В этом образе не было ни одной фальшивой ноты. Ошибки быть не может, особенно если вспомнить, например, как он облокачивался о стойку в грязном бистро Фекама.

С другой стороны, ни единой осечки и в образе Латыша, утонченного интеллектуала с головы до пят. Все выверено до мелочей: и то, как он прикуривал сигару у посыльного, и как носил свою роскошную английскую шляпу из серого фетра, и та изысканная небрежность, с какой он прогуливался по Парижу, вдыхая прогретый солнцем воздух Елисейский Полей и разглядывая витрины.

Само совершенство, и не только внешнее! Мегрэ тоже приходилось играть разные роли. Полицейские гримируются и переодеваются не так часто, как принято думать, но иногда это бывает просто необходимо.

Так вот Мегрэ, даже загримированный, все равно оставался Мегрэ в некоторых проявлениях своей личности: допустим, в выражении глаз или характерном подергивании рта.

Например, изображая крупного торговца скотом (такое случалось, и все прошло успешно), Мегрэ играл этого торговца. Но он им не был на самом деле. Он просто создавал образ, надевал маску.

Петерс-Федор был либо Петерсом, либо Федором внутри.