Сочинения. Письма - Павел Васильев

ХРИСТОЛЮБОВСКИЕ СИТЦЫ. Поэма в трех частях

Часть первая

Четверорогие, как вымя,Торчком,С глазами кровяными,По-псиному разинув рты, —В горячечном, в горчичном дымеСтояли поздние цветы.И горло глиняное птахиСвистало в тальниковой мгле,И веретёна реп в землеЛежали, позабыв о пряхе —О той красавице рябой,Тяжелогрудой и курносой,В широкой кофте голубой,О Марье той желтоволосой.

От свежака пенноголова,Вода шаталась не спеша,Густого цвета золотого,И даже в пригоршне ковшаОна еще была медова…Она еще была, как ты,Любимая!Забыто имя —Не оттого ль в горчичном дыме,По-псиному разинув рты,Торчком,С глазами кровянымиВосстали поздние цветы!Спят улицы.Трава примята.Не Христолюбова ль ИгнатаНам нужно вспомнить в этот раз,Как жил он среди нас когда-тоИ чем отличен был от нас?

Тычинский поднимает руку:— Да, вспомнить нам его пора,Он затевал игру-разлукуУ позднышевского двора.Рыбак, в рассветную погодуОн вместе с нами в тине вяз,Он с нами лазал в эти годыЗорить чужие огороды —Не отличался он от нас. —И Коробов в ответ:— Он лазалПо огородам с нами. НоИзвестны здесь как богомазыВсе Христолюбовы давно.Был дед его кровей суровых,Держал его в руках ежовыхИ в темной горнице своейУчил писать Золотобровых,Сурмленых божьих матерей.Хоть было мало в этом проку,Но отдышаться дал им нэп,И шли поблажки,И, жестокоВлюблен в Исусов желтооких,Дед всё сильней в упорстве креп.Окреп в своем упорстве яромИ малевал святых церквамИ обновленческим,И старым,И староверческим скитам.Но слухи шли, что Христолюбов(Хоть и почтенна седина)Охоч до смятых бабьих юбокИ до казенного вина.Что коль не ладится работа,То матерится в бога онТак, что сурьма и позолотаХрустятИ сыплются с икон.

А внук давно привык к скуластым,Угрюмым ликам расписным,Его теперь тянуло к яствам,Лежавшим грудой перед ним:К черемухам, к багровым тучам,К плотам, идущим не спеша,И к щукам, и к язям пахучим,К кистям турецким камыша,К платкам-огневкам, к юбкам драным,К ветрам душистым в зеленях,К золотопятым и румянымСоседкам, пьющим чай в сенях.Сколь ни работал по указке,Сколь дрожь ни чувствовал в руке,Вставали радугою краскиНа горьком дереве ольхе,Весенним цветом,Цветом пылким…И замечать стал дед — вот-вотПо божьим скулам вдруг ухмылкаЛучом лукавым проскользнет.В очах апостольских — туманы,И у святых пречистых девМогучи груди,Ноздри пьяныИ даже губы нараспев!

Зачем к нам ехал в захолустьеГостить и жить художник Фогг?Или в других местах искусстваОн применить, чудак, не смог?Или, глаза сквозь стекла пучаИ вслушиваясь в тишину,Хотел он здесь ясней и лучшеПостичь российскую страну?Нет! На холстах больших и малыхОн рисовал одно и то ж:Пруды, березы, лен и рожь —Любой казацкий полушалокСмелей и лучше в душу вхож.Его встречали по-простецки:— Что, пишешь, мол, — айда, вали! —Ради фамилии немецкойОладьев жарких напеклиДа шанег с ягодой…— Ешь, малый,Как водится, до ста осьми,У нас ведь тоже есть бывалыйНарод ремесленный, — пожалуй,Хоть Христолюбовых возьми.Когда же, мастер красногубый,Сквозь вьюг отчаянный гудежПо невозделанной и грубойЗемле ты к нам гостить придешь,Фогг?

Он, душою неимущий,Не мог добыть на смысл права.Он шел, чуть горбясь, в самой гуще,В огне,В тумане естества.Он шел, все травы приминая,Даль сторонилась от него.Он шел, старик, не понимаяВ кипенье судеб ничего.Не понимая, что качелиСвершают корабельный путь,Что парни под небом сумелиРаздумье шапкой зачерпнуть,Что розан трепетный и алыйНа коромысле — тоже гнут.

И Фогг кричит: — Послушай, малый,Где Христолюбовы живут?— Вишь, голубь падает с разлетаУ Иртыша, где берег крут,Стоят высокие ворота,Там Христолюбовы живут! —В медовых язвах от испаринТорчат цветы, разинув пасть.И Фогг кричит: — Послушай, парень,Как к Христолюбовым попасть?— Стучи в калитку дольше тростью,В закрытый ставень вырезной,Пока от лая и от злостиНе взмылит морды пес цепной.

Сияет живопись нагая,Ущербный свет сердец благих,Святые смотрят не мигая,Как люди крестятся на них.Фогг долго щурится на доски:— Да, очень мило, — говорит. —Но у Исусов лица плоски,На их устах полынь горит. —И Христолюбов пальцем строгоВедет по кружеву стиха:«Нет правды аще как от бога,Ты бо един, кроме греха».У самого же под навесомБровей густых, что лисий мех,Кривясь, запечным мелким бесомРябой, глазастый пляшет грех.И темным дождичком в ненастье —Винцом обрызганы усы…

Там, за стеной,Соседка Настя —Браслеты дуты на запястье,На голове венец косы,Блестит веселый бисер потаУ губ, и кожи розов свет —Ее томит,Ей томно что-то,Она в постелях, ей охота…Да скоро ль возвратится дед?— А это что?— Средь змий и гадинЕгорий храбрый на коне,А это внук работал…

СкладеньРаскрыт! При восковом огнеСверкай, сверкай, уструг ольховый!Мы все живем, все видим сны,Возникни, ангел крутобровый,На диком зареве весны!

И старый Фогг дается диву:Одета в радугу и нимб,Краса несметная ленивоСкользит, колеблясь, перед ним —Меж двух коровьих морд — святая,До плеч широкий синий плат,Глаза смешливы, бровь густаяИ платье белое до пят.И губы замкнуты… Но где-тоНа соловьиных их краяхТаится долгий отблеск лета.Сейчас святая скажет: «Ах!»Сейчас она протянет руку,И синий плат сорвут ветра…

Я вспомнил вдруг игру-разлукуУ позднышевского двора.Мне б вновь лететь мечте вдогонкиВо всю мальчишескую прытьПод светлым месяцем и тонкихКричащих девушек ловить.Не ты ль, Катюша, жаркотела,Возникла вновь? Но для кого?Не от дыханья ль твоегоИкона эта запотела,О павлодарская жар-птица!

На табуретку Фогг садится:— Да это Сурикова кисть! —И дед, дабы не осрамиться,Ему ответствует: — Кажись.

Светло в полночь на сеновале.Звезда в продушине горит.Велит, чтоб люди крепче спали,Шумят цветы на сеновале…— Ты будешь, слышишь, знаменит,Тебе почет оказан будет,Есть много у тебя дорог,Со мной поедешь, выйдешь в люди, —

Так говорит художник Фогг.— В соседстве с дедами седымиЧто ты узнал, что видел ты?— В горячечном, горчичном дымеСтоят пудовые цветы.Всем место за столом по чину,Молитва есть «Помилуй мя»,Сусал о, грабли, плуг, овчины —Все эти вещи знаю я.— Я повстречал тебя. Ты — чудо.Но раз ты здесь возникнуть смог,Советую, беги отсюда, —

Так говорит художник Фогг.

— Ты будешь мастером, Игната,Тебе пойдет ученье впрок,Искусство — вот дорога наша… —

Так важно повторяет Фогг.

Не так ли нас, приятель, тожеОт ненаглядной,Злой землиПо пустырям, по бездорожьюЧужие руки увели?Сквозь мир бродяг, сквозь сон бобылий,Сквозь бабьи вывизги потерь…Не так же ль нас с тобой хвалили?Не то же ль нам с тобой сулили?Мы разонравились теперь!

Светло в полночь на сеновале,Смотри, Игнатий, не усни,Не мни цветов на одеяле,Привстань, в продушину взгляни —Летать и прыгать не умея,Горючие, вокруг луныСветясь, как при царе Птолмее,Светила расположены.Туманов мерное сиянье —Тучны вы, звездные поля!И в середине мирозданьяНадежда господа — земля.

Глядят с завалинок соседи.— Что ж? Стало быть, отъезд решен?Отпробуй на прощанье снедиИ самоварной древней медиПоследний раз послушай звон.Крестись и думай: «Надо, надо».Нет матери, и мертв отец.Ты сирота. И за оградойВо все колокола отрадыГудит прощальный бубенец.И дед, тебя собрав в дорогу,Строг и растерян у ворот,Зовет Сизмундовичем Фогга,Глаза платком расшитым трет.Он отпустил тебя от пряселИдти в неведомую мглу,Но передать обязан прасолТовар свой из полы — в полу.

И ты стоишь, искусства рекрут,Распарен, мыт, одет, обутВесь, как петушьи ку-ка-реку,Ботинки хромовые жмут,Крылатый чуб зачесан гладко,Рубаха в красных вензелях,Пиджак обужен, и в подкладкуЗашит заветный шум бумаг.

Последний поцелуй. — Поедем.— Ах, господи! — Что ж, всё одно,Сидят на лавочках соседи,Ржет конь и трогает: — Но, но!Но, но, товаришш! Понемножку! —Фогг на возок упал с колен.

Ярковы взглянут ли в окошко?Проснется ль Юлька Ходанен?— Пошел! —Дед топчется и машет Платком.Скажи, издалекаТебе не явственно ль, Игнаша,Что у него горит рука?В рогах репейника кровавых,К окраинам, наискосок,В полынях, в лебединых травахПередвигается возок.Но прежде чем, узду ослабив,В скитанья отпустить, страна,Простая родина, по-бабьиОстерегает пестуна.Союз примет, союз упорный,Пригоден ли на что-нибудь?

Угрюмый кот, хромой и черный,Перебегает трижды путь.Не оттого ль на сердце грустно?Вон девка за водой прошла.Игнатий, глянь, хоть ведра пусты,Ее походка тяжела.В ее походке лень и тяжесть:«Останься, о останься здесь.Тебя такой же силой свяжет,Ты будешь так же плотью цвесть.Густа, бесстыдна и невиннаДевичья кровь,В ней солнце есть,В ней есть желанья именины —Останься, о останься здесь!»Так, прежде чем, узду ослабив,В скитанья отпустить, страна,Простая родина, по-бабьиОстерегала пестуна.А по небу просторным бегомШел облаков кипучий вал.Над лошадиным крупом пегимПротяжно овод запевал.Был зной. И жестяные кровли,Накалены, воздеты ввысь,Как губы треснули, и кровью,Собачьей кровью запеклись.И горло глиняное птахиСвистало в тальниковой мгле,И веретёна реп в землеЛежали, позабыв о пряхе…

Часть вторая