Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Лев Гомолицкий

17

Единоборец

1

Цвет голубой, как крылья голуби-цы, цикория! Его сравнить какраз с глазами нежными, но, изучаялица, я не встречал таких прекрас-ных глаз.Вздыхая грудью черной исполин-ской – когда от вздохов лес гу-стой дрожит – казалось, то с лю-бовью материнской сама земля вмои глаза глядит.Я проходил долиной изумруднойтропою чудной ласковых цветов.В долине той широкой и безлюднойот ласки их я плакать был готов.Так я пришел к березам тремполями – к трем стражам тихимдола и реки; в высокий холм онивросли корнями, их окружили млад-шие холмы. Под их листвой, межстройными стволами я временноубежища искал. Из города, киша-щего людями, я ничего сюда с со-бой не взял. Пришло со мной однобольшое Тело да неотступно ночь,рассвет и день за мною кралосьробко и несмело стремянный Тела– медленная Тень.Я в доме запер гордые печали,от суеты обманом я бежал.Среди полей, где ветром дышатдали, я места битвы страшногоискал. Последний раз сразитьсястрашным боем с упругим Те-лом медленным моим, чтобнаслаждаться сладостным покоем мнене мешало голосом глухим.Вот загремели трубы над зем-лею, приветствуя роскошную зарю.В корнях берез, припав к нимголовою, я перед битвой сил себемолю:«Кто тело страстью мерзкоюнаполнил, как липким медомвыгнутый сосуд, чтоб Ты над нимв ужасный день исполнил Свой спра-ведливый, Свой суровый суд?«Я не коснусь к тому, что всемдороже небесного прекрасного пути...«Но от себя куда уйти мне, Бо-же, да, от себя куда же мне уйти!«Страсть потемняет взор, уз-ревший светы, я, спотыкаясь, падаюв пути; и сил уже бороться с неюнету, хотя не много надо для борьбы.«Ей, Господи! Тебе я благодарен –– Твой взор меня во тьме моей уз-рел; я щедро был Твоей рукойодарен, и дивный свет из мракамне горел.«Ей, Господи! Тебе я благодарен...«Но, если волю остро наточу, –пошли помочь,– кто силою одарен,занесть ее в борьбе на плоть мою!..»И вот уже, с тоскливым крикомптицы, поднять покров со злобныхчерт непрочь, гоня в поля тума-нов вереницы, летит из тьмыстремительная ночь. И лик ее ещезарей окрашен, когда, к землеприпав, я слышу шаг, и по тому,как он для сердца страшен, язнаю, это – в тьме грядущий враг.Но, твердо встав, во тьму кричу я смело:«Гей! Тело белое упругое мое, ко-торое всю жизнь о счастьи пело ине успело сделать ничего! Ты, не ви-давшее ослепшим взором света;ты, разрушавшее себя во тьме ночей!»Я крикнул в ночь и слушаю от-вета, и мне ответом отзвукэха –: «гей!»Но вот в полях, где днем ре-ка блестела, минуя дол и замол-чавший лес, идет ко мне в об-личьи страшном Тело, звеня щи-том, с копьем наперевес. И, по-вторяя все его движенья, за нимбежит, ползет, как в ясный день,его стремянный в полном облаче-ньи – огромная, чудовищная Тень.Раскрыв глаза, без выкрика истона, и простирая руки в темно-ту, боря свой страх, сбежав скрутого склона, я им навстречупо полю иду...Но в тот же миг нечеловечьясила повергла навзничь, свергла внизменя. Движением моим последнимбыло закрыть рукой дрожащеюглаза.

2

Близ тех холмов зарос-шая бурьяном врослав песок колдуньи злойизба.Среди полей, повитого туманом,меня во тьме колдунья та нашла.В ее избе, вдыхая запах сотов,смерть поборов, я слушал жизнирог.Но чар колдуньи злые приворотыкак ни борол, но обороть не мог. Оназвала меня с улыбкой братской,мед подносила к высохшему рту.И так красив был этот обликадский, что я тогда доверился ему.В руках ее веретено шипело, огорькой доле пела мне она. Из-подсорочки блещущее тело чуть при-крывалось складками платка.И, оборвав рассказ на полуслове,в объятья пала робкие мои; тогдаобъятьям этим было внове ка-саться тела белого жены. В ме-ня вонзались злые поцелуи, как застрелою меткая стрела; послед-ний был сильнее слитой пули, ост-рее стали гранного штыка.И только вот мой ангел синео-кий –  он не спускал с меня вто время глаз; он, направляястрастные потоки, в последниймиг меня из бездны спас. Онвзвил меня над взлетом и па-деньем, и, посвященный в тайныбытия, с невыразимо блещущимволненьем, за грани жизни был от-брошен я...Еще не в силах к мраку днейочнуться, когда душа молитв иснов полна, ослепшим взором си-лясь оглянуться, я не узнал вол-шебницы лица: безбровая, беззубаястаруха, закрыв глаза, лежала наполу, и стон из уст ее раздал-ся глухо и замолчал, прорезавночи мглу. И, вместо прялки, стараяметелка прислонена была к пустойстене и, вместо стекол, пыльныеосколки дрожали глухо в выцвет-шем окне.Ее мне жалко стало той порою...От слабости ступая тяжело, япалку взял и дверь толкнул но-гою... Но все дороги тьмой заво-локло. Ночь протянула под ногамикорни, ночь набросала камни на пу-ти, к лицу простерла спутанные тер-ны... Я отказался с ней борьбу вести.Ночь в избу глядела первый миг,да плакали в лесу протяжно совы,да у порога ветер злой приник.Но вслед за тем уверенно и сме-ло – о, панцырь, сердце, панцырь свойодень!– вошло в избу мое – и ктоже!– Тело и вслед за ним егостремянный – Тень.Я видел: взгляд слепой не засве-тился: не узнавал меня в мерцаньисвеч. Я встал тогда и Телу покло-нился и предложил за трапезу воз-лечь. И я сказал: «Сойди в подвалглубокий, сойди, старуха, в свой глу-хой подвал. Не может быть, чтобтам во тьме безокой тягучий ядв боченке не стоял... Их опоитьдурманом ядовитым, их окормитьбезумной беленой!..» И вот уже ста-кана два налиты моей коварноймстительной рукой. Я подхожу, игость меня ласкает; мой взглядхитрей, но взгляд его острей, ион стаканы дружески меняет, всене сводя с меня стальных очей...Мой крик в борьбе, мольба – вра-гам забава; врагам смешен бес-сильный слабый стон, и вот ужемне влита в рот отрава и порукам уже я оплетен...Прижав к углу, они меня связа-ли, и видел я сквозь сон, как застолом они всю ночь с колдуньейпировали и опивались медленно ви-ном.А утром в окна пели звонкоптицы; меня, подняв, они в заревели... И был я брошен в тьмуна дно темницы, куда не сходятв блеске солнца дни.

3

Вокруг молчала смрадная тем-ница. Я бился в ужасеи скреб осклизлый рот.Порой под факелом в дверяхмелькали лица, и я вставал и кним покорно шел. Не разгадать посводам коридоров, по их глазам, погулкости шагов... Нельзя унять сер-дечных переборов, нельзя сказать: сего-дня я готов...Палач в обличьи черном и ужа-сном, плач жертв его и дикийстрашный крик... Перед лицомжестоким и бесстрастным ясам терял и разум и язык. Яподходил к ужасному допросу.«Где жил ты раньше?» – «Жил? Сре-ди людей, где домики спускаютсяс откоса среди садов и золотыхполей».«Что делал ты?» «Я жил всвоем стремленьи и жизнь боролв стремлении своем». «Ты жилвсегда от всех в уединеньи.Что делал ты в уединеньи том?Зачем людей ты избегал, несча-стный, что делал ты один в ти-ши ночей? Какою силой темной иопасной всегда чуждался девичьихочей?»Я отвечал, что ложь мне неизвест-на, что темных сил я никогда не знал;чтó знал всегда, так это светнебесный. Но голос тот словам недоверял.«Чтобы судить по праву человечно,я должен трижды всех предупре-ждать –: сознайся лучше нам чисто-сердечно, чтоб не пришлося к пыт-кам прибегать». И сильною жесто-кою рукою меня вели к немомупалачу... «Ну хорошо, я все сейчас от-крою и все, что было только, рас-скажу...«У правого и благостного Богатак много дней и благодатныхсил. А я себе желаю так немно-го и о себе так редко я просил.Я создан так, что мне не надошума, ни женщины, ни славы, нисемьи. Во мне всегда одна немол-чна дума о счастьи чуждом тле-нья и земли.«Я собирал небесный жемчугсмело, но негде мне тот жемчугсохранять, и расточитель – дерзостноеТело его всегда умело расточать.И с той поры я с ним в борьбежестокой. Оно ночами тушит светлампад, оно сетями в омутсвой глубокий меня влечет – вле-чет меня назад. Девичий взорглубокий обращает, чтоб погубитьмой взор и взор ее. И в той борь-бе душа изнемогает и не выноситсилы из нее. И я тогда решилсразиться с телом последнимбоем смертным1 и глухим. Всвоем порыве этом неумеломя был повергнут2 в тьмуночную им.«Но есть во мгле глухой ещенадежда: на грани жизни есть по-следний миг, когда спадает тело,как одежда, и крик его – такойбессильный крик. Последнее идетосвобожденье, и ваши пытки, плетии допрос еще возможней делаютспасенье и приобщенье благодатныхгроз...»«Но почему другие так же точнолампады жгут, но не бегут тол-пы?.. Поправь, что здесь не верно ине точно, и показанья эти подпиши...»

Очнувшися от пыток и допроса,я ощущал рукою влажность тьмы;не посылал укора и вопроса ушамоглохшим с первых дней тюрь-мы. Я в тьме ее растил однорастенье, в тиши его слезами по-ливал и кровь свою, и муки, и тер-пенье его корням воздушным от-давал. В нем был залог изтьмы освобожденья. И раз цветокна нем звездой расцвел; и поняля – в нем горнее веленье – освобож-денье снов земных и зол.В ту ночь с меня снимали вновьдознанье. Но тайн моих не выдалсудьям взор. Я ждал, когда окон-чат истязанье и поведут сквозьдлинный коридор.И я узнал еще безумство воли.Одним усильем путы разорвал...Отбросив факел, застонал отболи, наткнувшись в мраке гру-дью на кинжал. Была борьба... Незнаю как случилось: я вырвал вужасе решетку из окна, и вгрудь мою ночная буря влилась иопьянела бурей голова. Я прыгнулвниз на крылья светлой птицы;ее глаза пронзили блеском ночь. Истены злые склизкия темницырассыпались и скрылись в мракепрочь.5-7. VIII. 1924 г.

Дуновение 1922-1924