Закон Единорога - Владимир Свержин

После окончания трапезы сама собой потекла неспешная учтивая беседа. За окнами быстро темнело…

– Прошу простить меня, господа, – принцесса едва сдержала зевок. – Но я вынуждена удалиться…

Мы с Лисом и Сэнди поднялись из-за стола и поспешили откланяться.

– Мессир Вальдар, – услышал я за спиной голос отца Арнольдо, – вы играете в шахматы?

– Да, ваше преосвященство, – остановившись, ответил я.

– Тогда сделайте милость, возвращайтесь сюда после того, как проводите свою очаровательную невесту, – карие глаза Аббата Аббатов масляно взблеснули. – Составьте мне компанию. Представляете, во всей обители нет человека, посвященного в тонкости этой игры.

Я кивком головы поблагодарил господина нунция и вышел. Он посмотрел на меня с нескрываемым сожалением.

– «А вас, Штирлиц, попрошу остаться», – услышал я по мыслесвязи цитату из любимого рейнаров-ского сериала. – Бедный ты, бедный… Всем бай-бай, в люлю, а тебе вращать колеса истории! А впредь тебе наука! В следующий раз будешь выбирать монастырь для стоянки – ищи женский. И Лауре спокойнее, и нам с Сэнди веселее, – хохотнул он.

Процедура отхода ко сну моей уставшей невесты не заняла много времени. Напутствованный ее поцелуем на победу в шахматном поединке, я оставил Лауру отдыхать и направился обратно, вспоминая на ходу хитроумные комбинации игры, которыми надеялся порадовать его преосвященство.

Дверь в покои Аббата Аббатов была чуть приоткрыта, и оттуда доносился знакомый баритон, потерявший свою бархатистость.

– …Смерть вашего легата послужит достойным поводом для начала крестового похода против ереси. Так что, святой отец, скорее пишите свои латинские грамоты, поднимите великий шум, а я разнесу их по Франции, по всему Лимузену, Пуату, Оверни, до самого Перигора. Объявите повсюду индульгенции – от здешних стран до Константинополя, и что тому, кто не вооружится, будет запрещено есть за столом, Ц пить вино, одеваться в ткани пеньковые и льняные, и будет похоронен, как собака! Дописал? Поставь число, – властно приказал нунций. – Так, отлично. Передай письмо Гийому, пусть везет его в Рим, к егосвятейше-ству Иннокентию III. Все! Ступай!

– Слушаюсь, ваше преосвященство, – раздался тихий голос в ответ. Я отпрянул от двери, мысленно благословляя работу сапожника, скроившего такую мягкую обувь, и скользнул в один из боковых коридоров. Затаив дыхание и досчитав мысленно до ста, я двинулся обратно и нос к носу столкнулся с секретарем отца Арнольдо, только что вышедшим из комнаты.

– Его преосвященство может принять меня? – вежливо осведомился я, отвечая на поклон монаха.

– Он ждет вас, мессир, – сообщил он. Аббат Арнольдо, вновь обретший свое благодушное спокойствие и вельможную грацию, приветствовал меня.

– Вы представить себе не можете, как рад я встретить здесь, в этом рассаднике ереси, истинного христианского рыцаря! Вы ведь, кажется, тамплиер?

Я судорожным мышечным усилием удержал свою ползущую вверх левую бровь, ограничиваясь осторожным кивком.

– Надеюсь, – продолжал «мурлыкать» Аббат Аббатов, – суд тамплиеров примерно наказал того еретика-алхимика?

– О да! – не моргнув глазом отвечал я. – Сейчас он находится в одном очень уединенном замке и вряд ли скоро выйдет оттуда.

Его преосвященство удовлетворенно кивнул головой.

– Садитесь, граф де Берсак, – предложил он. – Вы позволите вас так называть? Это звучит более привычно уху истинного провансальца. Надеюсь встретить в вас опасного противника, – пододвигая шахматную доску с уже расставленными на ней фигурами, иронично добавил отец Арнольдо.

– Полагаю, что не обману ваших надежд, – в тон ему ответил я.

– Скажите, мессир Вальдар, – двигая королевскую пешку, начал игру мой противник, – я слышал, вы были последним, кто разговаривал с покойным императором Отгоном….

– О, новости распространяются быстро, – заметил я.

– Нет, – мягко возразил священник. – Это мои люди стараются следить за всем, что происходит в мире.

– Да, ваши люди правильно вас информировали, – отозвалсяя. – Но в смерти его я не повинен.

– Глупая, нелепая гибель… Особенно печально, что она произошла накануне великих свершений. Мы лишились истинного поборника христианской веры. Самого могущественного защитника ее интересов, – в голосе отца Арнольдо звучала искренняя скорбь.

Я внутренне похолодел. Мои самые худшие опасения насчет войны в ближайшее время подтверждались! И не кем иным, а человеком, от одного росчерка пера которого зависело ее начало.

– Император что-то говорил на эту тему, – как можно равнодушнее ответил я, делая вид, что всецело поглощен обдумыванием следующего хода. – Святой престол замышляет новый крестовый поход? Теперь, когда Константинополь в руках истинных христиан и этих проклятых схизматиков оттуда вышибли, дело освобождения Гроба Господня стало намного проще.

– Несомненно, – кивнул аббат, благожелательно на меня поглядывая. – Но речь сейчас о другом. Невозможно пытаться освободить Иерусалим от сараци-нов, когда и здесь, буквально под носом у Рима, католическую веру разъедает моровая язва катарской ереси.

– Неужели это так опасно? – удивленно спросил я. – Прошу простить меня, если этот вопрос неуместен, у нас в Вестфольде, и в Англии, где я последнее время обитал, об этом практически ничего не известно.

В голосе моем звучала искренняя тревога, приличествующая доброму христианскому рыцарю в подобной ситуации.

– Опасней, чем вы думаете! – нравоучительно поднял указательный палец с тщательно полированным ногтем Аббат Аббатов.

– Эти богохульники хуже любых поклонников Магомета! Ибо если тем путь спасения сокрыт изначально, то эти добровольно попрали его! – в голосе аббата Арнольдо звучал праведный гнев. – Катары, или, как их еще называют, альбигойцы, почитают наш мир неделимой вотчиной Врага рода человеческого и считают его, а не Господа нашего Иисуса Христа создателем всего сущего.

– Всего сущего? – переспросил я, изображая возмущение и крайнюю степень изумления. Аббат был прекрасным оратором. Он так умело оперировал подбором фактов, что, если бы я не был знаком с постулатами альбигойства, тотчас же проникся бы звериной ненавистью к этим еретикам.

– Да, – сурово подтвердил он. – Но и это лишь малая толика их богомерзких прегрешений. Альбигойцы не признают Троицу, возводят хулу на Деву Марию и отрицают все чудеса и воскрешение Христа! Они оскверняют прах святых и высмеивают искупление грехов их деяниями. Катары не верят, что всех нас ждет день Страшного Суда, и грабят церкви, оскверняют храмы… Вот кто такие катары! – подытожил он.

– Ужасно! – воскликнул я. – Неужели такое учение распространилось сколько-нибудь широко?

Арнольдо, чуть успокоившись, передвинул фигуру на доске.

– Вам шах. Увы, да, – вздохнул он. – И хуже всего то, что этой ересью прониклись не только грязные сервы, но и благородное сословие. Особенно же возмутительно отступничество графа Раймунда ЦЙ Тулуз-ского! Он забывает, что вся власть на земле от Бога, и не кто иной, как святейший папа, повелевает всеми земными владыками. Любой король или иной сюзерен лишь настолько облачен правом повелевать своими подданными, насколько его воля угодна Церкви!

Я взглянул в лицо Аббата Аббатов и поразился происшедшей в нем перемене. Куда делись мягкость и утонченность его манер! Он стал похож на стервятника, готовящегося вонзить когти в добычу. Арнольдо замолчал и некоторое время, казалось, был полностью поглощен игрой. Что и говорить, он был великолепный шахматист – моя оборона рушилась, как карточный домик.

– У вас прелестная невеста, – неожиданно прервал затянувшуюся паузу святой отец. – Полагаю, в скором времени вы с нею благополучно доберетесь до Барселоны… Я хотел бы, чтобы вы были счастливы в этом браке. Поэтому передайте своему будущему тестю, королю Арагона Раймону, что с его стороны будет весьма мудро не противиться действиям церкви и не ввязываться в ненужную ему войну.

Я сделал удивленное лицо.

– Его величество известен мне как добрый слуга церкви, но его родство с графом Тулузским может толкнуть короля на необдуманные поступки. Прошу вас, предостерегите его от этого, – пояснил Аббат Аббатов.

Его преосвященство кинул взгляд на доску.

– У вас пат, мессир Вальдар.

ГЛАВА 26

Ad madgodm gloria Dei

Мы уезжали из монастыря утром, сопровождаемые звоном колоколов и звуком благодарственных молитв Господу – то ли за наступающий день, то ли за наш отъезд. День был великолепен, пейзажи восхитительны… но на сердце у меня было еще неспокойнее, чем всегда. Я, правда, изо всех сил старался казаться веселым, добросовестно шутил, восхищался птичками, цветочками и красотой своей возлюбленной, но уже через час услышал на канале встревожен ный голос Лиса: