Закон Единорога - Владимир Свержин

– Что-то случилось, милый? – встревоженно спросила моя невеста.

– Да, – кивнул я. – Я передал письмо Филиппа Августа королеве…

– И что? – тревожась все больше, поинтересовалась Лаура – Катарина.

– Пока не знаю… – задумчиво произнес я, привлекая ее к себе и гладя по мягким кудрям. – Но нам как можно скорее надо ехать в Арагон.

– Завтра вечером дядя Раймунд устраивает празднества в нашу честь… – просительно глядя на меня снизу вверх, протянула принцесса. – Я так хочу поучаствовать в них…

– Да, – утвердительно кивнул я. – Конечно. Мне не хотелось участвовать в празднествах. Больше всего в эту минуту я желал схватить в охапку свое черноглазое сокровище и, вскочив в седло, мчаться, сломя голову, туда, где мы могли рассчитывать на от носительную безопасность, – в Барселону. Ибо из всех опасных хищников, встречающихся в природе, самыми опасными была и остается оскорбленная несчастная женщина. А Элеонора французская, кроме того, что являлась королевой, была, безусловно, незаурядной личностью. Но моей прекрасной принцессе так хотелось показать тулузцам новые платья…

Следующий день начался поздно. Поднявшись где-то около полудня, я узнал, что одно высочество, как истинная испанка, заявив, что во время сиесты просыпаться бессмысленно, валяется в постели, второе же, примерная дочь вестфольдского народа, с самого утра терроризирует торговца лоскутками и требует от него фехтовальных упражнений.

Посвятив весь остаток дня сборам, ввечеру мы, принаряженные и благоухающие, словно майская клумба, отправились во дворец Раймунда Тулузского. Правда, мне стоило больших трудов уговорить Инельгердис не оставлять меня в сей трудный час.

– Не пойду я туда! Чего я там не видела! – упрямилась моя сестра.

– Ну, Инельга, мало ли… Там весело будет… Музыка, танцы, – неубедительно уговаривал я упрямого отпрыска рода Камдилов.

– Там этот придурок будет! – уже конкретнее выразилась моя сестричка, гневно сверкнув глазами. – Я не могу, когда он на меня так смотрит!

– Ну и что? – сочувственно кладя руку ей на плечо, спросил я.

– Я на местное рыцарство вообще без содрогания смотреть не могу. Но этикет есть этикет. К тому же кто-то, кажется, что-то говорил про благопристойность?

Двор графа Тулузского поражал великолепием и пышностью Куртуазные кавалеры, увешанные музыкальными инструментами, шарфиками и рукавами от платьев дам своего сердца, и сами дамы, томно вздыхавшие и закатывавшие глаза по малейшему поводу, заставляли меня с ностальгией вспоминать суровую простоту северных нравов.

– Прэлэстно, прэлэстно, – отбивался Лис от молодых дарований, сующих ему под нос свежесочиненные сирвенты и требующих одобрения. На левом фланге с мрачной безысходностью во взоре и рефлек-торно – дружелюбным оскалом держала оборону Инельга.

– Моя дама смотрела на меня с такой нежностью, – декламировал Пейрэ де Уэска, стоя в непосредственной близости от нашей группы, – что казалось, будто сам Бог улыбается мне. Один такой взор моей дамы, дслдя меня счастливейшим на свете, приносил мне больше радости, чем попечительнейшие заботы 400 ангелов, что пекутся о моем спасении.

При этом пылкий юноша старательно не смотрел на предмет своего обожания, что, как я понял, являлось высшим пилотажем в этом обществе. Комфортно здесь себя чувствовала одна принцесса: она танцевала, мило улыбалась рыцарям, в общем, веселилась от души. После роскошного ужина граф Раймунд Тулуз-ский громогласно объявил, что по случаю прибытия высоких гостей и «чудесного избавления своей племянницы из лютого плена» назначается состязание трубадуров. (Лис, записавшийся в свору выступающих под таинственным именем шевалье д'Эсхар, язвительно прокомментировал происходящее странным: «КСП»!)

Впрочем, меня на этом балу заинтересовало совсем другое. Граф Раймунд VI казался слишком весел, чтобы в самом деле быть таковым. Однако выяснить причину этого беспокойства я не успел.

Мы расселись полукругом на золоченых табуретах, кавалеры заняли свое место на мавританских подушечках у ног своих дам, и «зазвенели струны». Первые две песни я мужественно перенес, не подавая виду. Однако же, услышав от очередного исполнителя, что:

«Амор есть дух, влюбленный в красоту, Из ока в око скачет, а засим Бросается одним прыжком большим Из ока в душу, из души в пяту», я понял, что мой организм нуждается в отдыхе, и, зафиксировав на своем лице выражение доброжелательного внимания, прикрыл глаза рукой и задремал.

– Проснись, Вальдар! Фу, как неприлично! В конце концов, о тебе поют! – шептала Лаура, незаметно дергая меня за рукав. Я в ужасе открыл глаза. Прямо передо мной стоял собственной персоной Гарсьо де Риберак и, томно закатив глаза, выпевал историю о том, как мы втроем – он, я и немножечко Сэнди – вдребезги разнесли пиратское гнездо на острове Сен-Маргет.

– Это правда? – прошептала Лаура.

– Нет, – так же шепотом ответил я. – Я думал, тебя похитили пираты, ну и нанес им визит. Тебя там, понятное дело, не оказалось, но их главарь был столь любезен, что согласился освободить твоих девушек и доставить их в Барселону.

На лице принцессы отразилось заметное разочарование. Риберак сладкозвучно пел. Я начал тихо закипать, рука моя стала совершать судорожные движения в поисках кинжала.

– Ты чего? – услышал я голос сестры.

– Я не в состоянии слушать дальше эту галиматью! – злобно прошипел я.

– Успокойся, не глупи! – Инельга незаметно схватила меня за руку. – Он же поэт, что с него возьмешь!

Наконец Гарсью одним ударом уложил последнюю дюжину пиратов и, к моему величайшему наслаждению, заткнулся.

– Ну вот и все, – тихо прошептала Инельгердис, успокаивающе поглаживая мою руку. Но это было еще не все…

Молодой граф де Уэска поднялся со своего места и вышел на середину залы.

– Капитан, напомни мне после бала вернуть этому отпрыску Плантагенетов медальон отца, – внезапно раздался по мыслесвязи голос Лиса. – А то неудобно как-то…

Отпрыск Плантагенетов между тем опустился на одно колено и, глядя честными влюбленными глазами на замершую Инельгу, объявил:

– Эту балладу я посвящаю даме моего сердца, чей взор дарует прохладу в знойный полдень, подобно студеной воде из горной речки. И ни в доблести, ни в красоте я не знаю равных ей!

Я вздохнул. Юнец явно напрашивался на десяток-другой поединков ради серых глаз моей сестры. Она сидела ровно, словно была облачена в доспехи, и лицо ее было напряжено, как перед последней схваткой.

– Это предание я нашел в древних рукописях, – продолжал Пейрэ де Уэска. – Оно повествует о героических предках наших гостей.

Зал встретил эту новость бурей восторга. И юноша без дальнейших предисловий запел. В балладе, как я догадался, повествовалось о штурме замка, пережитом когда-то нашей бабушкой, имя которой носила Инель-га. Первые несколько строф я слушал с вежливым интересом, отмечая вполне сносную поэтическую технику юноши, но затем…

– Что?! – вполголоса возмутилась Инельга. Я прислушался. «Нас было двенадцать у старых стен. Растущих из серых скал, И наши клинки испытали те. Кто смерти в бою искал».

– Это он о чем? – прошептал я. – Я пропустил что-то важное?

– О братьях нашей бабушки! – был ответ.

– Какие братья? – резонно возмутился я, почему-то вспоминая Сен-Маргетского Аббата. – Она же вроде единственная дочь?

– Ты что, не слышишь – их было двенадцать! «Но прежде чем в землю навеки лечь, – ничтоже сумняшеся продолжал пылкий воздыхатель, – Исполнили долг до конца, И наша сестра подхватила меч, Упавший из рук отца».

– Он, видимо, не знает, – с нехорошим спокойствием прошептала мне Инельга, – что нашего прадеда звали Хаген Большой Топор и меча он отродясь в руки не брал!

Между тем сражение продолжало кипеть в возбужденных мозгах де Уэска. Наша бабушка уже благополучно укокошила короля викингов Гуральда Длиннобородого, с легкостью неимоверной пробилась сквозь строй его кометов и тут же возглавила народное ополчение. «Я вам во сто крат заплачу долги! Моих вам не видеть слез! – Ведьма! – шептали о ней враги. – И в ночь ее конь унес…» – вещал от имени бабушки Инельгердис экзальтированный юноша. Многие в зале глядели на девушку с завистью и восхищением. Я заметил, что на скулах у моей сестры уже выступили красные пятна, и тихонько сжал ее кисть.

– Успокойся, Инельга..

– И когда только успел написать… – с oi чаянием в голосе прошептала она. – Вот же дура, рассказала ему… Но как переврал!

Когда же арагонский гранд прекратил бряцать оружием и дошел до лирической сцены знакомства Инельгердис с неким рыцарем, по утверждению пиита, сыном невинно убиенного Гуральда, баронесса Шангайл не выдержала.

– На что намекает этот напыщенный петух? Наша бабушка была просватана за дедушку с рождения, и в наших жилах нет крови гнусного рода Гуральда! – сдавленно прошептала она.