Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

Посещая в 1802 г. своих гёттингенских наставников, русские студенты еще не подозревали, что некоторые из этих профессоров переедут в Москву и будут деятельно участвовать в начавшемся процессе университетских реформ в России. Уже в 1803 г. многие гёттингенские профессора получили из недавно образованного российского Министерства народного просвещения приглашение преподавать в России. Такой вызов пришел, например, к уже знакомому нам, высоко почитаемому всеми русскими студентами профессору И. Т. Буле. «Гусятников сказывал мне, — взволнованно пишет Тургенев в дневнике, — что Буле получил от гр. Завадовского письмо, где он зовет его в Московский университет профессором спекулятивной Философии с весьма выгодными предложениями. Не понимаю, как Завадовский узнал о Буле. Может быть, Муравьев, по совету Батюшки, сказал о нем Завадовскому. Что если я буду причиною, что Университет наш получит такого славного Профессора?»[457].

Новый попечитель Московского университета Михаил Никитич Муравьев (поэт, обучавший юного Александра I русскому языку и истории, и в то же время отец двух будущих декабристов), упомянутый выше Тургеневым, на самом деле узнал об ученых достоинствах Буле не от 19-летнего студента, хотя и его письма, и разговоры с Иваном Петровичем Тургеневым, давним приятелем Муравьева, могли играть в выборе профессоров определенную роль. Деятельность Муравьева в Московском университете и предпринятые им реформы вполне сопоставимы с ролью другого просвещенного попечителя, гёттингенского основателя, барона фон Мюнхгаузена, и такое сравнение легко приходило на ум современникам, называвшим эти реформы вторым основанием Московского «храма науки». Муравьев задумал и воплотил в жизнь новый призыв иностранных ученых в университет, причем перед их кандидатурами им ставится ряд требований, как то: знание основ и новейших достижений своего предмета, искусность в речи и письме, в том числе по латыни (по-прежнему считавшейся наилучшим из возможных языков научного общения России и Европы), и также, что немаловажно, «либеральное, образованное обхождение и нравственный характер»[458]. Принципиальным был сам выбор попечителем Гёттингена как главного источника приглашенных. Дело в том, что одна из центральных задач реформ Муравьева состояла в возбуждении интереса к высшему образованию в широких кругах российского дворянства. Поэтому, сложившийся благодаря Мюнхгаузену дворянский характер Гёттингенского университета как нельзя лучше отвечал устремлениям попечителя.

Для успеха задуманного приглашения Муравьев решил выбрать посредника из среды самих гёттингенских ученых. По совету вице-куратора Дерптского университета барона Унгерн-Штернберга попечитель обратился к Кристофу Мейнерсу, тому самому гостеприимному профессору и «сочувственнику России», которого навещал Гусятников и который был известен далеко за пределами Гёттингена благодаря своим книгам по эстетике и теории изящных искусств, а также знаменитому труду «Об устройстве и управлении немецкими университетами»[459]. Последняя книга, в которой Мейнерс подробно раскрывал принципы организации и задачи университетов с точки зрения эпохи Просвещения, значительно повлияла на содержание реформ Муравьева.

Мейнерс добровольно согласился взять на себя основную часть переговоров. По собственным словам, он готов был «отдать все силы ради того, чтобы улучшить ученые учреждения и распространить полезные знания в столь великой империи». В одном из первых писем Муравьев писал профессору: «Московский университет, особенное попечение о котором поручил мне Его Величество, будет обязан Вам своим возрождением. В нем были с момента основания в 1755 г. несколько хороших профессоров, которые привнесли в него из немецких университетов просвещение и превосходные методы преподавания. Их труды были плодотворными. Множество молодых людей получили здесь полезные знания. Наша литература приобрела от этого свои выгоды. Но из-за особых обстоятельств, в результате несовершенной организации, первые успехи были остановлены. Потери, понесенные университетом, не восстанавливались, на их место всходили посредственности. Все эти злоупотребления сейчас устраняют… Нам остается только желать надежного проводника, чтобы вызвать из-за границы подходящих людей для распространения Просвещения»[460].

Впрочем, не только рекомендации Мейнерса были источниками сведений Муравьева о гёттингенских ученых. Многие подробности о жизни германских университетов попечитель мог узнать из писем студентов, обучающихся в Гёттингене, и здесь Александр Тургенев не далек от истины. Так, например, в 1803 г. другой студент из России, упомянутый нами Вильгельм Фрейганг, прислал H. М. Карамзину для опубликования в «Вестнике Европы» большую статью, посвященную Гёттингенскому университету. В ней давались характеристики всем его профессорам, в т. ч. и приглашенным затем в Россию[461]. Кроме того, почти все ученые, выбранные Муравьевым, имели опубликованные труды, и попечитель мог непосредственно оценить их научные возможности.

Среди приглашенных гёттингенцев были подлинные энтузиасты, искренне желавшие распространять ученость, в высоком смысле «просвещать» Россию. Едва получив предложение Муравьева, и самым первым дав на него положительный ответ, этой идеей загорелся профессор статистики Генрих Грелльман. Своим энтузиазмом он заразил первоначально колебавшихся своих товарищей Буле и Гофмана и убедил их вместе отправиться в Москву. Тургенев с восторгом писал домой: «Никому я так не рад, как Грелльману, потому что он вместе с большой ученостью и с дарованием соединяет и благородный характер. Он хочет совершенно посвятить себя России, выучиться по-русски и написать жизнь Петра Великого. Но что более служит к похвале его, есть то, что он едет в Россию не в намерении обогатиться там, но точно из любви к своей Науке и желая принести ей и России пользу»[462]. Грелльман действительно приехал в Москву с обширными планами научной работы. Но вскоре после приезда, в самом начале семестра, едва успев прочитать несколько лекций, он скончался[463].

Особый интерес питал Муравьев к работам профессора Буле, одного из ведущих гёттингенских ученых, в котором попечитель нашел одного из главных помощников по обновлению университетской науки в России. В Гёттингене Буле был одним из ведущих знатоков античной и новой философии, в результате многолетних трудов опубликовал полное собрание сочинений Аристотеля, активно участвовал в издании различных журналов. Из-под его пера здесь вышел получивший широкую известность у современников курс истории философии. Опыт Буле и его научные интересы как нельзя лучше соответствовали желаниям Муравьева ввести широкое изучение античного наследия в России, развить у московской читающей публики художественный и научный вкус. В Москве Буле первым прочитал курс лекций по философии Канта, Фихте и Шеллинга, открыл издание «Московских ученых ведомостей» (по образцу Göttinger Gelehrte Anzeigen), в которых сообщались все важнейшие новости европейского ученого мира.

Усилия Муравьева достигли того, что в 1803–1805 гг. преподавать в Москву приехали одиннадцать ученых из разных уголков Германии, среди которых были и настоящие знаменитости европейской величины. Пятеро гёттингенцев (Г. Грелльман, И. Т. Буле, Г. Ф. Гофман, И. А. Иде, Ф. Рейсс) занимали в этой плеяде далеко не последние места. Успех приглашения немецких профессоров в Россию был официально зафиксирован — «Гёттингенские ученые ведомости» поместили в 1804 г. заметку об этом, где в частности говорилось: «Нашему Отечеству делает честь приглашение такого количества немецких ученых; еще более почетно то, что наша родина может отдать столько подающих надежды или уже заслуженных ученых, без особого ущерба для своего образования»[464]. Можно сказать, что с переездом столь большого числа талантливых ученых из Гёттингена в Москву здесь возникла особая научная среда, которая транслировала в Россию лучшие достижения немецкой науки и, в том числе, сообщала Московскому университету тот новый научный облик, который окончательно утвердится в нем в дальнейшем ходе XIX в. И также, благодаря этим непрекращающимся контактам, между Москвой и Гёттингеном продолжалась «обратная связь» — на учебу туда направлялись новые русские студенты.

Первое же поколение «русских гёттингенцев» начала XIX в. покинуло университет в 1804–1806 гг. К конкретным итогам их учебы, помимо уже названных докторских диссертаций Кайсарова и Фрейганга, следует отнести и диссертацию по высшей математике, защищенную на философском факультете Павлом Сулимой в 1804 г. (ее тема «Sur la methode et sur les principes fondamenteaux du calcul des derivations» — О методе и фундаментальных принципах исчисления производных). Сын правителя канцелярии графа 3. Г. Чернышева, Сулима, по мнению Александра Тургенева, относился к числу «серьезно занимающихся науками» студентов, к тому же превосходно рисовал, украсил своими гравюрами изданный Кайсаровым «Опыт славянской мифологии», а во время одного из путешествий, вместе предпринятых русскими юношами, «изобразил кистью прекраснейшие виды Гарца». Его земляк, Дмитрий Яншин, напротив, отличался среди всей компании склонностью к веселым пирушкам и развлечениям, не всегда безобидным: в университетском суде на него было заведено дело об участии в дуэли.