Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Это почему? - спросил Вихров, не зная еще, что, собственно, генерал разумеет под выгодой.

- Да потому, что если взять того же батарейного командира, конечно, он получает довольно... но ведь он всех офицеров в батарее содержит на свой счет: они у него и пьют и едят, только не ночуют, - в кармане-то в итоге ничего и не осталось.

Этими словами Эйсмонд просто возмутил Вихрова. "Сам ворует, а с другими и поделиться не хочет!" - подумал он.

- А что же, в армейских полках разве выгоднее быть командиром? - сказал он вслух, желая вызвать генерала еще на большую откровенность.

- Там выгодней гораздо! - подхватил тот. - Там полковой командир тысяч двадцать пять, тысяч тридцать получает в год, потому там этого нет: офицеры все вразброд стоят.

- Но вы сами согласитесь, - заметил Вихров, - что эти тридцать тысяч те же взятки!

- Какие же взятки? - воскликнул генерал. - Нет-с, совсем нет-с! Это хозяйственная экономия - это так!.. Вы знаете что, - продолжал Эйсмонд несколько уже даже таинственно, - один полковой командир показал в отчете в экономии пять тысяч... его представили за это к награде... только отчет возвращается... смотрят: представление к награде зачеркнуто, а на полях написано: "Дурак!".

- Это уж немножко странно, - сказал Вихров.

- Нет-с, не странно! - возразил генерал. - Вы согласитесь, что полковой командир может и сэкономить, может и не сэкономить - это в его воле; а между тем, извольте видеть, что выходит: он будет сдавать полк, он не знает еще, сколько с него будущий командир потребует, - что же, ему свои, что ли, деньги в этом случае прикладывать; да иногда их и нет у него... Потом-с вдруг говорят: переменить погончики такие-то. Министр военный говорит: "Нужно отнестись к министру финансов". - "Не нужно, говорят, пусть полковые командиры сделают это из экономических сумм!" Значит, само начальство знает это.

"Вот, внуши этому человеку, что честно и что нечестно!" - думал Павел, слушая генерала.

Мари наконец кончила свой туалет и пришла к ним. Она заметно оделась с особенной тщательностью, так что генерал даже это заметил и воскликнул:

- Как вы интересны сегодня!

Павел тоже с удовольствием и одобрительно на нее смотрел: у него опять уже сердце забилось столь знакомым ему чувством к Мари.

Вслед за матерью вошел также и сынишка Мари, в щегольской гарнитуровой рубашке и в соломенной шляпе; Мари взяла его за ручонку.

- Пока на стол накрывают, не хотите ли, cousin, прогуляться? - сказала она Павлу.

Тот этому очень обрадовался; генерал же пошел делать свой туалет: он каждодневно подкрашивался немножко и подрумянивался.

Мари, ребенок и Павел пошли по парку, но прошли они недалеко и уселись на скамеечке. Ребенок стал у ног матери. Павлу и Мари, видимо, хотелось поговорить между собой.

- Я слышала, - начала Мари тихим и неторопливым голосом, - что нынче всю зиму жила здесь Клеопатра Петровна.

- Жила, - отвечал Павел односложно.

- Ты видался с ней часто? - спрашивала Мари, как бы ничего по этому поводу не зная.

- Очень часто, - отвечал Павел.

- Где же она теперь?

- Она теперь уехала к мужу.

- Опять? - спросила Мари как-то уж насмешливо.

Павел весело и добродушно смотрел на нее.

- Послушайте, кузина, - начал он, - мы столько лет с вами знакомы, и во все это время играем между собой какую-то притворную комедию.

Мари вдруг вся вспыхнула.

- Почему же притворную? - спросила она.

- Притворную! Прикажете разъяснить вам это?

- Разъясните! - сказала Мари и потупилась, а вместе с тем с губ ее не сходила немножко лукавая улыбка.

- Во-первых, бывши мальчиком, я был в вас страстно влюблен, безумно, но никогда вам об этом не говорил; вы тоже очень хорошо это видели, но мне тоже никогда ничего об этом не сказали!

Мари слушала его, и Вихров только видел, что у ней уши даже при этом покраснели.

- Теперь та же самая комедия начинается, - продолжал он, - вам хочется спросить меня о Клеопатре Петровне и о том, что у меня с ней происходило, а вы меня спрашиваете, как о какой-нибудь Матрене Карповне; спрашивайте лучше прямо, как и что вам угодно знать по сему предмету?

- И ты скажешь мне откровенно? - спросила Мари, взмахнув на него свои голубые глаза.

- Все откровенно скажу, - отвечал Павел искренно.

- Что же ты, влюблен в нее очень?

- То есть я любил ее очень.

- А теперь - что же?

- Теперь - не знаю.

- Как не знаешь? - спросила Мари.

- Так, не знаю: перед отъездом ее в деревню я очень к ней охладел, но, когда она уехала, мне по ней грустно сделалось.

- Что тебе мешает? Поезжай сам за ней в деревню!.. - И на лице Мари, как легкое облако, промелькнула тень печали; Павел и это видел.

- В деревню я не поеду, потому что это может рассердить и огорчить ее мужа.

- Муж ее, я слышала, скоро умрет, и ты можешь сейчас же жениться на ней.

- Нет, я не женюсь на ней, - возразил Павел.

- Отчего же? - спросила Мари как бы с удивлением.

- Во-первых, оттого, что она старше меня годами, а потом - мы с ней совершенно разных понятий и убеждений.

- О, она, разумеется, постарается подражать всем твоим понятиям и убеждениям.

- Не думаю... - произнес протяжно Павел.

Разговор на несколько времени приостановился; Павел, видимо, собирался с мыслями и с некоторою смелостью возобновить его.

- Вот видите-с, - начал, наконец, он, - я был с вами совершенно откровенен, будьте же и вы со мной откровенны.

- Да в чем же мне с тобой быть откровенной? - спросила Мари, как будто бы ей, в самом деле, решительно нечего было скрывать от Павла.

- А в том, например, что неужели вы никогда и никого не любили, кроме вашего мужа? - проговорил Вихров неторопливым голосом.

Мари несколько мгновений молчала; видимо, что она обдумывала, как отвечать ей на этот вопрос.

- Никого! - произнесла она, наконец, с улыбкой.

- Не верю! - воскликнул Павел. - Чтобы вы, с вашим умом, с вашим образованием, никого не любили, кроме Евгения Петровича, который, может быть, и прекрасный и добрый человек...

- Никого не любила! - поспешила перебить его Мари.

- И впредь не полюбите?

- Постараюсь, - сказала Мари.

- И что же, все это для исполнения священной обязанности матери и супруги? - спросил Павел.

- Для исполнения священной обязанности матери и супруги, - повторила за ним немножко комическим тоном и Мари.

- Только для этого, не больше?

- Только для этого, не больше, - повторила еще раз Мари.

- Ну, а мне больше этого и знать ничего не надо! - произнес Павел.

- Ничего? - спросила Мари.

- Ничего, потому что я теперь уже все знаю.

Мари опять немножко лукаво улыбнулась и встала.

- Пора, однако, пойдем обедать! - сказала она.

Павел последовал за ней. За обедом генерал еще больше развернулся и показал себя. Он, между прочим, стал доказывать, что университетское образование - так себе, вздор, химера!

- Чему там учат? - говорил он. - Мне один племянник мой показывал какой-то пропедевтик{19}! Что такое, скажите на милость!

Вихров усмехнулся немного.

- Да и в корпусах, я думаю, тому же самому учат, - проговорил он.

- Э, нет! - воскликнул генерал. - В корпусах другое дело. Вон в морском корпусе мальчишке скажут: "Марш, полезай на мачту!" - лезет! Или у нас в артиллерийском училище: "Заряжай пушки - пали!" - палит! Есперка, будешь палить? - обратился он к сынишке своему.

- Буду, - отвечал тот, шамша и тяжело повертываясь в креслицах.

Что этими последними словами об морском корпусе и об артиллерийском училище генерал хотел, собственно, сказать - определить трудно. Вихров слушал его серьезно, но молча. Мари от большей части слов мужа или хмурилась, или вспыхивала.

III

НАКОПЛЕНИЕ ОДНОРОДНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИИ

Герой мой очень хорошо видел, что в сердце кузины дует гораздо более благоприятный для него ветер: все подробности прошедшего с Мари так живо воскресли в его воображении, что ему нетерпеливо захотелось опять увидеть ее, и он через три - четыре дня снова поехал к Эйсмондам; но - увы! - там произошло то, чего никак он не ожидал. Когда он подъехал к их даче, то в палисаднике на этот раз никого не было. Он вошел в него и встретил, наконец, лакея, который объявил ему, что господа уехали сначала в Петербург, а потом и за границу.

Павла это известие сильно озадачило.

- Что же, они давно уже собирались уехать? - спросил он.

- Нет, вдруг что-то надумали, - отвечал лакей.

Вихров ничем иным не мог себе объяснить этот печальный и быстрый отъезд Мари, как нежеланием с ним встретиться. "Неужели это она меня избегает?" подумал он, отчасти огорченный отъездом Мари, а частью и польщенный им в своем самолюбии.

Вскоре после того он получил весточку и от Фатеевой.

Клеопатра Петровна уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, - все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо: