Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Для романиста еще нужно уметь комбинировать свои впечатления.

- Может быть, он и ту способность имеет; а что касается до ума его, то вот именно мне всегда казалось, что у него один из тех умов, которые, в какую область хотите поведите, они всюду пойдут за вами и везде все будут понимать настоящим образом... качество тоже, полагаю, немаловажное для писателя.

- Но, наконец, чтобы писать - надобно знать жизнь! - воскликнул Салов. - А он где ее мог узнать? Вырос там у папеньки; тетенька какая-нибудь колобками кормила, а в Москве ходил в гости к какому-то параличному дяденьке.

Вихров раз только рассказал Салову довольно подробно об Еспере Иваныче и с увлечением хвалил того при этом: Салов и это поспешил осмеять.

- Но мы, однако, видели, - возразил Марьеновский, - что он жил здесь с женщиной, и прехорошенькой.

- Ну, это как-нибудь она уж сама его насильно приспособила к себе... Вы, однако, не скажите ему как-нибудь того, что я вам говорил; что, бог с ним! Я все-таки хочу оставаться с ним в приязненных отношениях.

В это время они подошли к квартире Вихрова и стали взбираться по довольно красивой лестнице. В зале они увидели парадно накрытый обеденный стол, а у стены - другой столик, с прихотливой закуской. Салов осмотрел все это сейчас же орлиным взглядом. Павел встретил их с немножко бледным лицом, в домашнем щеголеватом сюртуке, с небрежно завязанным галстуком и с волосами, зачесанными назад; все это к нему очень шло.

- Два качества в вас приветствую, - начал Салов, раскланиваясь перед ним, - мецената{34} (и он указал при этом на обеденный стол) и самого автора!

Вихров на это дружески потрепал его по плечу и повел его к закуске.

Марьеновский с большим удовольствием встретился с Неведомовым: они, как братья, между собой расцеловались. С Саловым Неведомов даже не поклонился: после истории его с Анной Ивановной они уже больше между собой не кланялись и не разговаривали. Петин и Замин тоже были у Вихрова и находились в следующей комнате. Они увидели там книгу с рисунками индейских пагод и их богов, и Петин, вскочив на стул, не преминул сейчас же представить одного длинновязого бога, примкнутого к стене, а Замин его поправлял в этом случае, говоря: "Руки попрямее, а колени повыпуклее!" - и Петин точь-в-точь изобразил индейского бога. Оба эти молодые люди кончили уже курс и оба где-то служили, но на службу совершенно не являлись и все продолжали свои прежние шутки.

Вскоре затем сели за стол. Обед этот Вихрову изготовил старый повар покойной княгини Весневой, который пришел к нему пьяненький, плакал и вспоминал все Еспера Иваныча, и взялся приготовить обед на славу, - и действительно изготовил такой, что Салов, знаток в этом случае, после каждого блюда восклицал совершенно искренно:

- Отлично! Отлично! Как приятно, - продолжал он, удовлетворив первое чувство голода и откидываясь на задок стула, - иметь богатого писателя приятелем: если он напишет какую-нибудь вещь, непременно позовет слушать и накормит за это отличным обедом.

Вихрова это замечание немножко кольнуло, и вообще тон, который на этот раз принял на себя Салов, ему не нравился.

- Вы сами - тоже писатель, а потому и вы должны нам дать обед.

- Я обеды-с даю только тем моим милым господам, которых надеюсь обыграть в карты.

- Ведь вот что досадно! - воскликнул Вихров, вспыхнув в лице. - Вы, Салов, гораздо больше говорите про себя дурное, чем делаете его, хоть и делаете оного достаточно.

- Делать дурное, что делаю я, все-таки, полагаю, лучше, чем на рысаках кататься!.. - проговорил Салов и развел руками.

- Кататься на рысаках и любить это, - продолжал Вихров, еще более разгорячаясь, - такое простое и свойственное всем чувство, но циничничать и клеветать на себя есть что-то изломанное, какой-то неправильный выход затаенного самолюбия.

- Все от бедности моей проистекает! - произнес комически-смиренным тоном Салов, видимо, желая замять этот разговор. - Я смиряюсь перед ним, потому что думаю у него денег занять! - шепнул он потом на ухо Марьеновскому; но тот даже не поворотился к нему на это.

После обеда подали кофе; затопили камин. Вихров, еще более побледневший и заметно сильно взволнованный, похаживал только взад и вперед по комнате: ясно, что страх и авторское нетерпение сжигали его. Салов, все это, разумеется, видевший, начал за него распоряжаться.

- Так как-с Павел Михайлыч сам сегодня, собственно, составляет главную пьесу, а я только его прихвостень, а потому не угодно ли позволить так, что я прочту свою вещь сначала, для съезда карет, а потом - он.

- Да, вы наперед прочтите! - произнес Вихров, которому вдруг стало желаться отдалить чтение.

Салов уселся за средним столом, спросил себе две свечи и бутылку шампанского.

- А вот выгода самому быть писателем: под благовидным предлогом чтения всегда можно спросить себе бутылку шампанского, - проговорил он и начал читать.

В пьесе своей он представлял купеческого сынка, которого один шулер учит светским манерам, а потом приходит к нему сваха, несколько напоминающая гоголевскую сваху. Все это было недурно скомбинировано. Вихров, продолжавший ходить по комнате, первый воскликнул:

- Очень хорошо, очень хорошо!

Марьеновский только улыбался. Неведомов глубоко молчал.

- Как он ему ноги-то вытягивает, вот это отлично! - заметил Замин.

- У меня только один акт еще и написан! - сказал Салов, окончив чтение.

- Очень хорошо, очень хорошо, - похвалил его опять Вихров и пожал ему руку.

- Отлично! - повторил за ним Замин, но и только.

Даже Петин как-то вертелся на стуле и ничего что-то не говорил.

Наступила минута чтения Вихрова. Он совсем уже побледнел.

Положив тетрадь перед собой и развязав себе галстук на шее, он сказал взволнованным голосом:

- Господа, пожалуйста, как вам будет скучно, вы скажите мне сейчас же.

- Без смирения-с, без фальшивого смирения! - заметил ему Салов, усевшись между Петиным и Заминым.

Он полагал, что те с большим вниманием станут выслушивать его едкие замечания. Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением стал смотреть на Павла, когда он своим чтением стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, - когда молодая женщина с криком убежала от мужа, - Замин затряс головой и воскликнул:

- Вот так штука, брат!

- Как живо все это описано! - произнес Марьеновский, с тем же удивлением осматривая прочих слушателей.

Салов сидел, понурив голову, и ничего не говорил.

- Читайте дальше! - сказал, тихим голосом и как бы едва переводя дыхание, Неведомов.

Павел был сам очень взволнован: у него губы дрожали и щеки подергивало.

Чтение продолжалось. Внимание слушателей росло с каждой главой, и, наконец, когда звероподобный муж, узнав об измене маленькой, худенькой, воздушной жены своей, призывает ее к себе, бьет ее по щеке, и когда она упала, наконец, в обморок, велит ее вытащить совсем из дому, вон... Марьеновский даже привстал.

- Это черт знает что такое! - произнес он. - А ведь не скажешь, что неправда: вот она русская-то жизнь.

- Сильная вещь и славная! - проговорил, наконец, и Салов и, встав, начал ходить по тому же месту, по которому перед тем ходил и Павел. Он, видимо, был удивлен, поражен и сконфужен тем, что услыхал.

- Я, брат, дрожу весь! - сказал Петин Замину.

- Писатель из него будет первого сорта, - сказал тот своим низовым басом.

Сам Павел прислушивался ко всем этим замечаниям, потупя голову и глаза в землю.

- А вы что ничего не скажете мне? - обратился он к Неведомову.

- Вы видите! - отвечал тот, усиливаясь улыбнуться и показывая на свои мокрые щеки, по которым, помимо воли его, текли у него слезы; потом он встал и, взяв Павла за руку, поцеловал его.

- Поздравляю вас! - сказал он, и в тембре его голоса послышалось что-то такое, что все почти невольно и единогласно воскликнули затем: "Ура! Виват Вихров!"

Вихров стоял на ногах, бледный, как мертвец, и у него слезы текли по щекам.

Только в приятельской, юношеской и студенческой семье можно встретить такое искреннее, такое полное одобрение таланту.

Для Вихрова это была великая минута в жизни, и она никогда уже более с ним не повторялась.

Затем в маленьком кружке этом начались тихие и почти шепотом разговоры.

- Вторая часть у вас еще не окончена? - спрашивал Павла несколько уже успокоившийся Неведомов.

- Нет еще, не кончена, - отвечал Вихров ему тихо.

- Мужики-то тут какие живые!.. Настоящее дело!.. - шептал Замин Марьеновскому.

- Поэзии тут очень много?.. - как бы больше спросил Неведомова Петин.

- Да! - отвечал тот. - Это место, например, когда влюбленные сидят на берегу реки и видят вдали большой лес, и им представляется, что если бы они туда ушли, так скрылись бы от всех в мире глаз, - это очень поэтично и верно.

Салов во все это время продолжал ходить взад и вперед, а потом, искренно или нет, но и он принялся восхищаться вместе с другими.