Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская

людям, которые не знают Узбекистана, они поверят, что именно так, что так именно там одеты люди, что такие у них лица и т. д. Не каждый художник знает страну, место, где он работает, и может передать это так точно. Некоторые из нас, художников, до сих пор не знают много такого, что нужно было бы знать, хотя мы живем в Узбекистане и очень давно. Нет у нас любопытства к той стране, где мы живем, у него же — есть, у него до сих пор есть какое-то беспокойство, это вечные искания — человека ищем. Даже по тому примеру, который он привел относительно Улугбека, это желание во что бы то ни стало найти самую высшую кульминационную точку образа, облечь в какие-то формы этот спектакль именно национальный, именно про великого узбека того времени, и облечь это в такие формы, которые были бы характерны для этого спектакля, и он ее нашел как художник вдохновенный. Это его очень хорошая черта, которую ему привили газеты и журналы. Работа в печати, острота взгляда газетчика, журналиста… Он наблюдателен, он умеет быстро схватывать все нужное, и его работа в печати воспитала его и в идеологическом отношении, он становится не совсем неразборчивым, каким был вначале. Он просто замечательно сказал о том, как он воспринял Самарканд, я как-то сам как будто бы присутствовал при этом. Это безоговорочное восприятие, он увидел красоту, пошел и стал рисовать эту красоту. Позднее он стал более разборчив, именно печать, среда, в которой находился, все это воспитало его по-настоящему, как советского художника. И мы видим, как постепенно он приближается к жизни. Он поехал в Ташкент, и действительно — какая разница, какие полноценные работы, сколько наблюдательности, сколько старания — подчеркнуть все характерные национальные черты. Вот какая обувь у пастуха, он зарисовал ее и потом уже никогда не ошибется, никто не скажет, что это узбекская обувь или туркменская обувь — нет, это именно таджикская. Он умеет во всем найти это национальное, и это хорошо, это так нужно, это правда, это жизненная правда.

Когда же он отрывается от жизни, тогда получаются не совсем хорошие вещи.

Если он иллюстрирует какую-нибудь книгу, он дает образы, причем я обратил внимание, вот он не был в Иране, но сумел создать в иллюстрациях впечатления иранской действительности, в них чувствуется Иран, это не Узбекистан, не Азербайджан, это именно Иран. Это умение найти, дать национальный колорит — очень важное обстоятельство, и поэтому если он иллюстрирует Дивана Машраба, он дает хорошую правильную характеристику, он дает образы. Вы можете посмотреть и сразу определить характер. Вот, например, стоит спиною этот Машраб, но и тут дана характеристика этого человека. Вот в этой картине тема смеха, посмотрите, как ее дал художник, в смысле цвета он, может быть, и не достиг вершины, но в смысле рисунка тех лиц, которые есть, это настроение, которое есть, — он сумел это дать и дать очень хорошо. Не каждый из нас смог бы такую большую группу людей и окружающий фон дать так верно. Я считаю, что эта работа — своевременный переход к чему-то новому, далеко не похожему на старые работы. Это новое, и отсюда он пойдет дальше. Рождественский дал ему регламент жизни — еще 50 лет, мне бы хотелось дать больше, но считаю, что можно согласиться и на это время. Я прямо жажду увидеть его будущие работы, и я уверен, что они будут ценнее, он найдет себя еще больше, лучше, и сейчас он уже стоит на таком положении, когда человек прошел какой-то путь и уже оглядывается, думает, — а теперь можно идти дальше. Он как-то ищет новых путей, и это чувствуется.

Он работает над плакатом, иллюстрацией, графикой, я, кстати, считаю, что он мастер графической линии. У нас в Узбекистане есть мастер линии Мальт, у него полноценная линия, именно линия, он ее любит, у Усто Мумина также есть графическая линия.

У меня есть два украденные у А. В. листа из «Страшного Тегерана» (сознаюсь ему в этом преступлении), и вот там прекрасная линия. Я пожелаю А. В. еще более полноценной работы и долголетия.

(Аплодисменты)

ВОЛКОВ:

Сегодня день Усто Мумина, огромный день, 50 лет его жизни и 25 лет творческой работы. Каждый из нас, кто до такого времени «достукается», знает, какой трудный путь проходит художник, особенно такой, как Усто Мумин, у которого такое огромное разнообразие — и театр, и иллюстрации, и плакат… Все захватил человек, ничего не пропустил, и говорить о таком огромном искусстве, о такой большой проделанной работе в течение этих 25 лет за 15 минут очень трудно. Но я хочу остановиться на его творчестве и его жизни.

В 1919 г. тут, в Ташкенте, открылось художественное училище, это было в начале революционных лет. Много было трудностей, приезжали художники и из Москвы, и в один из таких моментов перестройки приехал Усто Мумин, мы его знали, о нем говорили товарищи, ранее приехавшие из Москвы.

Усто Мумин приехал, тогда он был еще Николаевым, — молодой, веселый, жизнерадостный человек. Привез с собой небольшую папку, открыл ее, и мы кинулись смотреть, что привез с собой человек, приехавший из центра. Это было так крепко и тесно связано с моментами революционными. В каком смысле? — что все захотели работать, потому что все-таки подъем был исключительно большой… И в этот момент Усто Мумин начал показывать новый театр, как он его понимает, и молодежь того времени чуть не разорвала его папки, настолько интересовались его работами. У него было очень много зарисовок, изобретений (а в то время, 20-е годы, каждый хотел что-то изобрести). И что мне было интересно и нравилось у него — это то, что это было горячо, сильно и не было похоже на тех, которые шарлатанили, делали не от души. Этого у Усто Мумина не было, а было то настоящее, пусть он заблуждался, пусть он не был связан с какими-то моментами, но это было живое и звало за собой живых людей. Это было ценно. Он захватил все классы, и все слушали целый ряд его лекций о театре того времени. Это были незабываемые минуты в нашей жизни.

Усто Мумин. Дворик. 1935 (?)

Фонд Марджани, Москва

Потом дальше я с Усто Мумином познакомился ближе, я увидел, что это живой человек, я и сам тогда был полон жизни, мне хотелось все увидеть, схватить, перевернуть, чтобы было интересно, сильно, захватывающе, чтобы за этим шли люди, находили какую-то радость, чтобы солнце горело вовсю… И вот мы хотели дать такое звонкое искусство,