Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках - Петр Стефанович

В источниках, относящихся ко времени до начала XII в., данные о представителях знати скуднее и менее определённы, и простор для исторических гипотез и построений открывается значительно больший, чем относительно более позднего времени. Интерпретация этих данных сильнее зависит от общих представлений или концепций тех или иных авторов. Дело осложняется тем, что бояре упоминаются лишь мельком в главном законодательном памятнике Древней Руси – «Русской Правде» (и только в более поздней «Пространной редакции») – и судить о содержании соответствующего слова приходится по литературным памятникам. При этом именно в древнейший период слово бо(л)ярин было далеко не единственным обозначением людей, выдающихся в социальном, политическом или экономическом плане, и его соотношение с этими обозначениями, а значит, и с той реальностью, которая за ними стояла, может оцениваться очень по-разному.

Слово бо(л)ярин

О слове бо(л)ярин много писалось в литературе по древнерусской истории. Ещё к началу XX в. среди историков сложился консенсус, что в источниках с начала XII в. и приблизительно до XV в. оно обозначало «лучших людей древнерусского общества», по выражению М. А. Дьяконова, и что оно не было придворным или служебным чином или званием, которое жаловалось князьями[712]. Этот консенсус, в общем, сохраняется и сегодня[713]. Однако, «лучшие люди» – это понятие весьма широкое и неопределённое. В каком смысле «лучшие»? – сразу задают вопрос историки, но в попытках ответить на него они приходят к самым разным и весьма противоречивым суждениям.

Если оставить пока в стороне исторические интерпретации и обратиться к историко-терминологическим исследованиям, предпринятым в последние десятилетия, увидим в них две позиции. Одни исследователи считают, что до начала XII в. за словом бо(л)ярин не скрывался какой-то определённый социальный слой. Эту точку зрения сформулировала С. В. Завадская, которая трактовала слово как «книжное», «собирательное» и не связанное «до начала XII в. с обозначением представителей конкретных общественных групп»[714]. Так же пишет М. Б. Свердлов: это слово «не указывает на конкретную по статусу социальную группу». По его мнению, в XI – начале XII в. «понятие бояре – люди знатные и богатые" имело лишь широкое значение и ещё не стало названием высшего сословия»[715]. Т. Л. Вилкул поддержала мнение «о полисемантичности слова „бояре“» со ссылкой на работу Завадской, но её собственная позиция не вполне ясна. Тут же Вилкул признаёт, что, «как правило», в летописных текстах домонгольского периода под боярами «подразумевались „мужи“ князя или же наиболее значительные из этих людей»[716]. Но в конце концов историк заключает, что употребление слова в этих текстах определяли «книжные образцы, множественность значений и размытость терминологии»[717]. Фактически близка этой позиции точка зрения И. Я. Фроянова, который тоже не считает бояр особым социальным слоем. По его мнению, бояре были лишь «общинными лидерами»[718]. Правда, он отталкивается не столько от терминологического анализа, сколько от некоторых концептуальных установок.

Другую позицию наиболее последовательно отстаивает А. А. Горский. Бояр он определяет как «верхушку дружины», а боярина как «члена наиболее привилегированного слоя дружины»[719]. Бояре – это «обозначение служилой знати»[720], «верхний слой служилой знати, члены „старейшей дружины“»[721]. Для историка важнее всего доказать связь бояр с «дружиной» и отсутствие в Древней Руси какой-либо иной знати помимо той, которая служила князьям Рюриковичам. Он спорит с историографической традицией, сложившейся в XIX в., согласно которой в боярах надо видеть «лучших людей» «земли»/«земства» или «местную знать» (ср. во «Введении» к данной книге).

Не оценивая пока эти мнения по их сути, отмечу только, что с методологической точки зрения аргументация Горского выглядит предпочтительнее. Прежде всего, Горский совершенно прав в том, что бояре никогда не выступали с определениями, подразумевающими какое-либо их «земское» или «общинное» происхождение или значение. Выражение «земские бояре», распространённое в историографии XIX–XX вв., встречается лишь однажды в источниках эпохи средневековья – в одной статье Н1Лм середины XIV в. для обозначения финской знати[722].

Критикуя выводы Завадской, Горский совершенно справедливо заметил, что она оставила без объяснения принципиально важные свидетельства договоров руси и греков 911, 944 и 971 гг., а также указал на упущения в её подборке упоминаний слова в летописи[723]. Также нельзя не согласиться с историком в том, что в начальном летописании бояре выступают как люди повышенного социального статуса и преимущественно в той или иной связи с властью и государством, которую символизировал правитель. Это очевидно любому непредвзятому читателю ПВЛ.

Однако, и в рассуждениях Горского явно прослеживается некоторая односторонность, связанная с акцентом, который он делает на «дружинной» принадлежности бояр. Что собственно значит «служилая знать»? Историк нигде этого не разъясняет. Можно ли придавать решающее значение тому факту, что бояре иногда упоминаются в летописи в числе «дружины»? В этом есть основания усомниться. Так, в переводной литературе, бытовавшей в Древней Руси (в том числе переводах, выполненных собственно на Руси) есть масса примеров, где слово бо(л)ярин используется фактически как синоним слова вельможа и применяется для обозначения всякого рода сановников в окружении самых разных легендарных и исторических правителей без связи с военной службой и тем более какой-либо «дружиной». Некоторые из этих примеров привела Завадская и логично поставила под сомнение тезис, что само это слово всегда подразумевало военно-служебные отношения[724].

Очевидно, суждения, существующие в современной литературе, требуют уточнений. Эти уточнения следует начать с небольшого экскурса о ранней истории слова бо(л)ярин не только в древнерусских, но и в других славянских памятниках. Этот экскурс также прояснит тот фон, на котором надо рассматривать упоминания бояр в договорах руси и греков.

А они ключевые для оценки того, кто составлял правящий класс древнерусского государства на самых ранних этапах, и на этом далее будет сделан особый акцент.

Этимология слова бо(л)ярин (известного в древнейших формах , или ) остаётся неясной. Долгое время предпочтительным считалось тюркское происхождение слова, хотя по поводу того, какое именно, единого мнения нет[725]. Относительно недавно были предложены скандинавская этимология (малоубедительная)[726] и тунгусо-маньчжурская (с интересными доводами и соображениями)[727].

Разные мнения высказывались и по поводу того, когда и в какой славянский язык произошло заимствование. Большинство лингвистов указывают на древнеболгарский язык как источник распространения слова в славянских языках, поскольку древнейшие памятники, где оно упоминается, именно болгарские, и только позднее слово появляется на Руси и в Сербии, имевших, как известно, разнообразные историко-культурные связи с Болгарией (из всех славянских языков это слово прочно вошло только в сербохорватский и древнерусский; заимствование слова из русского в литовский и из болгарского в румынский языки произошло уже в позднее Средневековье).

Высказывалась мысль, что двойственность форм и () происходит от того, что заимствовались разные слова при разных обстоятельствах. А. С. Львов предположил, что слово в форме было заимствовано восточными славянами от тюрков и попало в Болгарию из Руси «не ранее конца X в.» («видоизменившись» в ). А. А. Горский, развивая эту точку зрения, подыскивает вероятную историческую ситуацию, когда произошло это заимствование – от русских к болгарам, – и находит её в походах Святослава в Болгарию[728].

Последняя точка зрения в любом случае не может быть признана верной. Авторы, придерживающиеся её, опираются на тот факт, что древнейшие болгарские рукописи – Супрасльская рукопись и Енинский апостол (в которых упоминается слово бо(л)ярин) – датируются XI в. Однако датировка рукописей, в которых зафиксирована та или иная лексема, не может служить однозначным показателем того, когда слово появилось в языке. Ясно, что создание текстов, сохранившихся в этих рукописях, может восходить к значительно более раннему времени, чем создание рукописи, и отражать, соответственно, более раннюю языковую ситуацию. Именно это в полной мере применимо, например, к Супрасльской рукописи, о которой говорилось выше в связи со словом дружина (в главе II – с. 160)[729]. Можно было бы ещё размышлять о разных вариантах, если бы речь шла только об одном памятнике или тексте. Но ведь слово бо(л)ярин сравнительно широко употребляется в многочисленных рукописях и текстах древнего происхождения. Причём, что весьма показательно для истории слова, среди этих текстов есть не только собственно болгарского происхождения, но и такие, которые можно возвести к более древнему «кирилло-мефодиевскому» этапу развития старо– или церковнославянского языка. Например, это слово упоминается несколько раз в паримийных чтениях, которые специалисты возводят к переводческой деятельности либо самих славянских первоапостолов, либо их непосредственных учеников[730].