Фантастика, 1979 год - Сборник

И на что ушла каждая тысяча, я, Бадаев, помню. Ох, как помню! А вот профессор Махалайнен красоточки нашей и не увидал. Не успел.

Так что, молодые люди, вы мне не говорите: “Вот вам, Александр Петрович, вектор, вот вам сектор, дайте нам полтора миллиона, и через год будет у вас - это у меня, значит, - вон я какой царь Дадон! - антигравитация”. Расчетики свои вы передайте Семену Григорьевичу. Если хотите, сразу. Сами знаете, кто он. Ни написать, ни нарисовать действующего оборудования не может. Размножьте, раздайте по отделам, готовьтесь. Как будете готовы, я внеочередной семинар назначу. Это я вам твердо обещаю.

А пока, простите, дела. Надо тут с капитальными затратами поколдовать маленько да хоть часть писем разобрать.

Вон их какая папка! Может, выдумаете машину, чтобы письма разбирала за меня, а? Нет? Ну то-то.

ЮРИЙ МЕДВЕДЕВ ЧЕРТОВА ДЮЖИНА “ОСКАРОВ”

Я сидел за столом диковинной овальной формы, чем-то смахивающим на орбиту с двумя солнцами. Таких столов в ресторанчике было шесть, но мой располагался удобнее прочих. Во-первых, потому, что рядом мирно дремала в деревянном бочонке довольно-таки симпатичная, хотя и чахлая, пальма, а я люблю комнатные растения. Во-вторых, я видел всех входящих и выходящих. В-третьих, я мог беспрепятственно любоваться панорамой предзакатного моря. Я созерцал, как зарождается волна, как она растет, поднимается, выбрасывает белый ослепительный гребень, докатывающийся до прибрежных камней и разбивающийся об их твердь.

Я впервые оказался здесь, на Черном море. После наших северных рек и озер здешняя вода показалась мне неестественно теплой, как бы искусственно подогреваемой. Вернее, само море представилось мне теплокровным живым существом, и я, по правде говоря, так и не решился за эти два дня поплавать хотя бы возле берега.

В ресторанчике было пусто, в этот час отдыхающие еще дремлют на раскаленных каменьях или вяло перекидываются в картишки, убивают время дикарскими играми наподобие подкидного дурака. Хмельное веселье грядет попозже, часов с восьми-девяти, а пока за столом слева старичок пенсионер разгадывал кроссворд, изредка прикладываясь к рюмочке с коньяком, а за столом справа, у раскрытого окна, молодая пара, несомненно влюбленные, перешептывалась и вдруг взрывалась раскатами смеха.

Новый посетитель проследовал прежде всего к буфету, где, даже не поморщившись, проглотил три четверти стакана водки. После этого он уселся за соседний столик - лицом ко мне и спиной к морю - и стал дожидаться официанта. Тут наконец я смог его рассмотреть. Волосы у него были черные, волнистые, от макушки до лба они были сведены на нет проплешиной. В карих навыкате глазах, живых, беспрестанно перебегающих с места на место, порою обозначивалась отчаянная тоска. Портрет дополнялся тонким носом с горбинкой, пухлыми малиновыми губами и неестественно оттопыренными ушами. Оттопыренные эти уши создавали комичное впечатление: казалось, их владелец то и дело ко всему прислушивается.

Появившемуся официанту он что-то коротко шепнул на ушко, и вскорости перед ним красовалась запотевшая бутылка в обрамлении кое-какой закуски. Минут через десять, весь раскрасневшийся, разомлевший, он разминал пухлыми пальцами сигарету и спрашивал меня через стол:

– Часом, прикурить не найдется?

Я молча ему кивнул. Он подошел, прикурил и, после того как выпустил облако дыма, сказал:

– Зажигалочка у тебя классная. Суперлюксовая. Прямо атомный примус. Другой такой и не сыщешь. Прямо скажу, подфартило тебе, дружище… Ничего, что я без спроса переехал на “ты”?

– Ничего, - отвечал я. - А зажигалочка титановая.

– Одобряю. Любо-дорого. Металл дефицитный. Краем уха слыхал, будто из него батискафы клепают, скафандры варят космические и все такое прочее. Ну и коронки ставят вечные… Я гляжу, ты не пьешь, лимонадом спасаешься. Может, слегка вспрыснем знакомство, а?

Пока я раздумывал над его последней фразой, он исхитрился и запотевшую бутылку, и закуску переметнуть на мой столик. От водки я наотрез отказался, тогда он выпил за нас двоих.

– Да, зажигалочка загляденьице, - говорил он, медленно жуя колбасу. - Чудная больно только. Семь кнопок на ней, для чего ж столько?

– Не семь, а восемь, - улыбнулся я. - Смотря кто прикуривает. Эта вот кнопка, желтая, для холостяков. Красная для женатых. Зеленая для разведенных. Серебристая для футбольных болельщиков. И так далее.

В улыбке рот его разошелся до самых ушей, отчего уши оттопырились еще больше, и тут он стал похож на летучую мышь.

– А ты шутник, дружище. Сразу видно, человек искусства, богема, так сказать. Курточка у тебя что надо, одних “молний” штук двадцать, не меньше. Небось где-нибудь за кордоном отхватил, а? - Он откинулся картинно на стуле, сощурился. - Хочешь, угадаю, чем промышляешь? Киношник… Не угадал?… Тогда телевизионщик… Опять промахнулся? Радиопостановочки варганишь. Снова нет? Значит, журналист. Пресса!

– Я занимаюсь изучением древних народов и рас. История, палеоэтнография, палеоконтакты. Если непонятно, поясню: проблемы взаимного общения в историческом аспекте, - сухо сказал я.

– Выходит, Крым для тебя сущий клад! - обрадовался он. - Тут недалеко, под Алуштой, нынче крепость сверхдревнюю раскопали. Представляешь, целехонькая вся, стены в вышину метров пять, дворцы, статуи, фрески - загляденьице!… Сам-то небось нездешний, а? Из Москвы? Из Киева? Из каких краев отдыхаешь?

– В командировке я здэсь. В археологической экспедиции. Сам же родом оттуда. - Я неопределенно махнул рукой в сторону буфета. - Из заполярных краев. К нам добираться довольно трудно.

– То-то, гляжу, бледный ты весь, ровно покойник, ха-ха. На Севере все такие, я знаю. Ну ничего, здешнее солнышко быстро тебя поджарит. Как на вертеле. - Он проглотил очередную рюмочку и сказал вкрадчиво, точно прислушивался сам к себе: - А я Жилевин. Представь себе, тот самый Илюша Жилевин. Так что тебе, ученый жук, повезло.

– Довольно редкая фамилия, - сказал я как можно более учтиво.

Он весь буквально закипел от возмущения.

– И ты хочешь сказать, что не знаешь ничего об Илюше Жилевине? И после этого называешься культурным человеком? Ты и о Мише Барковском, может, слыхом не слыхивал, а?

– Фамилия Барковский встречается чаще, особенно на Украине, - сказал я.

Он закрыл свои жгучие глаза, охватил голову ручонками и закачался из стороны в сторону.

– Этот гражданин - чокнутый. И зачем таких берут в науку? Он сидит в ресторане весь бледный, как покойник, пьет лимонад и не знает лучших людей в обществе. Но я помогу этому психованному выздороветь. - Он перестал раскачиваться, раскрыл глаза. - Миша Барковский - режиссер “Десанта на Сатурн”. Всемирно известного фильма. Того самого, который получил тринадцать “Оскаров”. Только не говори мне, будто ты не знаешь ничего насчет “Оскаров”, а то я умру от смеха.