В сладостном уединении - Амалия Джеймс

Повернувшись, он посмотрел на нее, затем снова переключил внимание на дорогу.

— Сведения почерпнуты из "Британники"?

— А может, из путеводителя. Точно не помню.

Ей показалось, что на его губах мелькнула улыбка. Разумеется, было бы любопытно взглянуть на этот залив, но не стоит говорить об этом Колину. Она здесь не на экскурсии — приехала работать, более того — выполнять задание редакции, о чем не должна забывать ни на минуту.

Но тут Пруденс неожиданно определила, где они едут, и воскликнула:

— Принсес-стрит!

Колин, вероятно, в это время думал о чем-то своем, потому что как-то испуганно переспросил:

— Что?

— Принсес-стрит, — повторила она, — улица, которая разделяет город на Старый и Новый.

Старый город, говорилось в тщательно изученном ею путеводителе, представляет собой мешанину узких улочек и средневековых построек. Новый же — появился в восемнадцатом веке. Теперь, пытаясь что-нибудь из этого увидеть, Пруденс подумала: "А время в Шотландии ведет свой отсчет. Похоже, все, что мы в Америке находим ужасно старым, здесь считается почти новым. Не потому ли Хейли Монтгомери выбрал для своего убежища старинный замок? Может, он хотел затеряться в веках?"

По левую сторону Принсес-стрит высились величественные здания в викторианском стиле, по правую, у подножия самой значительной достопримечательности города — Эдинбургского замка, расположились пышные королевские сады. Массивное каменное строение громоздилось на поросших мхами и лишайниками скалах и, наверное, было видно почти из любого места города. Глядя на него, Пруденс прекрасно понимала, что он находится от них гораздо дальше, чем это кажется. Замок выглядел странным и жутковатым. Хотя те, кто родились здесь, скорее всего таким его не воспринимают.

— Обратите внимание, прекрасный старинный замок, — сухо заметил Колин.

Пруденс ощутила, что ее восторг затухает.

— Вам нравится делать из меня дурочку?

Он смущенно посмотрел на нее.

— Не понял…

— Ничего! — раздраженно буркнула она. И пробормотала себе под нос: — Все-таки стоило прихватить «Британнику» и путеводитель.

Может, Колин и расслышал ее слова, но промолчал. И вскоре, остановившись перед большим неуклюжим зданием на площади, сообщил:

— Шарлот-сквэа.

Она вышла из машины. На углу Джордж-стрит и Шарлот-сквэа ее внимание тут же привлекла церковь, какую можно было увидеть в любом городе Вермонта, только уменьшенную в пять раз.

Колин подошел к девушке.

— Что я сделал не так на этот раз?

— Ничего! — выпалила она. — Это то место, где вы живете, или я опять осталась в дураках?

Он метнул на нее гневный взгляд, и Пруденс подумала: "Вот и конец моей эпопеи!" Но нет, он приблизился вплотную, взял за локти, неожиданно прижал ее к себе.

— Пе-ре-ста-ньте! — сказал по слогам и, наклонившись, нежно поцеловал в губы.

Оторвавшись, усмехнулся и пошел по тротуару. Пруденс через мгновение поторопилась за ним.

— Вот тебе и безразличие! — тихонько сказала сама себе, ощущая зарождение какой-то необъяснимой радости и новых сил.

Оказалось, Колин жил не на этой площади. Повернув, он повел ее по узкой мощеной улочке, пересекающей Джордж-стрит и шедшей параллельно Принсес-стрит. Витрины шикарных магазинов, чередующиеся с пабами и кафе, подсказали девушке, что они находятся в аристократическом районе города. Потом они поднялись по ступеням небольшого каменного дома. Колин открыл дверь, и они вступили в достаточно темный холл.

Настроение Пруденс моментально упало, потому что первое, что она увидела, — была красивая, изящная темноволосая женщина, которая тут же кинулась в объятия Монтгомери. На ней было трико телесного цвета, но из-за слабого освещения Пруденс это заметила не сразу, сначала даже подумала, что на незнакомке вообще нет одежды. Ростом она была пониже Пруденс. Женщина что-то промурлыкала Колину по-французски, на что он ответил тоже на французском, и тут же исчезла. Колина, должно быть, совершенно не мучили угрызения совести из-за того, что в течение пяти минут он обнимал двух разных женщин. Очень спокойно он пригласил Пруденс пройти дальше.

Комната, в которую он ее провел, была заставлена старинной мебелью и застелена огромным турецким ковром. Судя по всему, она объединила в себе и спальню, и кухню, разделенные дверью в ванную комнату. У стены стоял секретер, заваленный бумагами. Повсюду были разбросаны платья, колготки, дамское белье.

— Приятно видеть, что ты навела порядок, Моника, — крикнул Колин по-английски.

— Не могy решить, что надеть, — выглянув из ванной комнаты, с заметным акцентом по-английски произнесла все та же женщина. Но теперь она была в халате. — Все это тряпье надо было оставить в Париже. Но тогда пришлось бы здесь ходить по магазинам, а я этого даже вообразить не в силах!

Колин отбросил какое-то пурпурное шелковое платье и уселся в кресло с неимоверно высокой спинкой, каких Пруденс раньше не видела. Она осталась стоять. Хотелось пить.

— Моника, познакомься с Пруденс Эдвардс, это новая секретарша отца, — сказал Монтгомери. — Пруденс, а это Моника Дежардин, она — танцовщица.

— Рада познакомиться, — произнесла девушка.

Моника протянула ей невероятно худую руку.

— А-а, удачи вам! Но вы в курсе, что Хейли не столь очарователен, как его сын?

Наверное, это была шутка. Однако Пруденс подумала всерьез: "Колин, конечно, очень интересный мужчина, но можно ли его назвать очаровательным?"

— Нельзя ли попросить стакан воды? — решилась она.

Колин уже сделал движение, чтобы подняться, но Моника его опередила:

— Боюсь, что чистых стаканов нет.

— Как и чистых тарелок, насколько я понимаю. Ну и неряха же ты, Моника! Придется нам поесть где-нибудь в городе. Ты пойдешь с нами на ленч?

— Ленч? — возмущенно воскликнула танцовщица. — Да я уже десять лет не слышала, что это такое. Но я пойду и закажу перье. В Эдинбурге подают перье?

Колин приказал:

— Давай одевайся.

Моника схватила что-то с дивана и опять исчезла в ванной комнате.

— Она танцует в «Данс-компани» Габриэля Сен-Симона, — со знанием дела сообщил Колин. — Они сюда приехали на фестиваль.

— О-о! — отреагировала Пруденс. — И что, хорошо танцует?

— Говорит, хорошо. — Поднявшись с дивана, он подошел к двери ванной комнаты. — Ждем тебя пять минут и уходим. Пруденс сейчас упадет в голодный обморок.

Моника ответила что-то по-французски, и Колин усмехнулся. Пруденс заглянула в кухонный альков, где находилась небольшая плита, холодильник и раковина, полная грязной посуды. "Ничего себе, уютная квартирка!" — подумала она. Потом заметила в комнате телефон и вдруг ужасно захотела позвонить Тромбли. Сама не знала, что, собственно, могла бы ему сказать, — ничто, конечно, не убедило бы издателя отменить задание и вернуть ее в Нью-Йорк. Но желание пообщаться с ним через океан и пожаловаться, как она тут идет на жертвы, было огромное.