Цепи для героя (СИ) - Иоаннидис Дарья "clove_smoke"

Его покои были недалеко от ее комнаты. Цепи хватало едва-едва. Она могла прийти, но не коснуться его. Просто встать рядом.

Иногда этого было достаточно, иногда — нет.

— Ты можешь их всех уничтожить, — говорила она. Когда еще была возможность… А потом они сварили цепи на его крови, и посадили их обоих как жалких тварей.

— Наша семья нас ненавидит, — говорила она, — Когда-нибудь я убью их всех.

Вэнь Нин не улыбался. Только смотрел на нее. Иногда ей казалось, что он плачет, но он никогда не плакал.

А потом случился этот день: тучи, духота, запирающая вдох в грудной клетке, и «существо» из камешков.

Вэнь Цин внезапно засмеялась. Захохотала, почти истерически.

Появились два человека, очень похожих друг на друга, один в белом, другой в белом и голубом. Вэнь Цин сидела на полу. Нога ужасно ныла. Рана расползлась красно-фиолетовой кляксой по голени.

Человек в белом наклонился над Вэнь Цин, не говоря ни слова, провел ладонью по кандалам, и они распались сами собой.

И тогда она поняла, что эти два загадочных человека — такие же как она сама и Вэнь Нин.

— Наши друзья отвлекут… Мы пойдем первыми. Ты знаешь, где девочка?

Вэнь Цин задумалась.

— Да… Из другого крыла уже несколько дней разносятся крики. Я туда не ходила. Возможно, она там. Нужно освободить брата.

— Где он?

— Соседняя комната со мной.

Человек в белом, Лань Ванцзи, ушел в покои Вэнь Нина.

Вэнь Цин смотрела на Лань Сиченя задумчиво.

— Уходите первыми. Я приведу девочку.

— С тобой пойдет Лань Ванцзи.

Вэнь Цин кивнула. Встала, подошла к стене и нажала на скрытую панель за сплошным красным шелком — панель отъехала в сторону. В нише лежал прекрасный клинок, острый как сталь, нежный как рассвет.

Лань Сичень удивился.

— У тебя был меч. Почему ты не сбежала?

— Из-за брата. А он бы не ушел из-за меня. Семейные узы — самые тяжелые кандалы.

Вэнь Цин взяла клинок в руки, поцеловала рукоять и заткнула его за пояс.

— Он нам еще послужит.

Девочку они нашли в Башне Западного ветра. По пути Вэнь Цин без сожалений убила двоих. Все находящиеся в Цишань Вэнь были родственниками. Даже эта парочка из хлыща и задиры, какие-то очень дальние родственники. Вэнь Цин было все равно. Она вытащила клинок из тела с влажным звуком, почти всхлипом, но лицо ее не выражало ничего, кроме решимости и слепой мести. Кровь обагрила ее пальцы. Вэнь Цин вытерла пальцы об одежду, не беспокоясь о том, как она теперь будет выглядеть.

Девочке было не больше четырнадцати. Худенькая, измученная и избитая до полусмерти. Полотняная рубаха на ней отвердела от грязи и крови. Лань Ванцзи снял кандалы и взял девочку на руки.

— Уходи. Я пойду замыкающей. Пусть меня увидят. Подумают, что это я освободила ее и сбежала втроем с братом. Вас не должны засечь.

Лань Ванцзи кивнул и пошел вперед.

Напоследок Вэнь Цин натаскала в подвал соломы и подожгла ее. Пошел дождь, как будто в небе что-то лопнуло. Вэнь Цин стояла у стены замка, где она выросла, и который она ненавидела всей душой. Дождь оставлял на лице дорожки, похожие на слезы.

***

А-Цин смотрела на новообретенных друзей подозрительно. Ее накормили жареным рисом, питательным супом из свинины с корнем лотоса, даже пиалу вина налили. А-Цин смела все и не сказала ни слова. Сяо Синчэнь поставил стул около ее кровати. Он молчал. Она — тоже.

— Вот только не говори мне, что я «доигралась», — хрипло произнесла она.

Сяо Синчэнь слегка улыбнулся.

— Не скажу, но ведь это так и есть.

А-Цин подалась вперед, пихнула Сяо Синчэня в плечо и засмеялась.

***

Через сутки Цзян Чэн сидел вечером в штабе и двумя пальцами левой руки держал бумагу. На лице Цзян Чэна было неописуемой силы отвращение. Словно несчастная бумага содержала в себе всю мерзость мира. Так и было.

Ну почти.

Лань Сичень потушил все лампы кроме одной.

— Ты идешь? — спросил он.

Цзян Чэн отмер далеко не сразу.

— Ты знаешь, что здесь написано? — спросил он.

Лань Сичень вздохнул:

— Предполагаю.

— А написано здесь, что нам нужно найти человека-колдуна с мотыльками, Вэнь Цин и ее брата, а также девчонку. Они совершили, послушай-ка, — Цзян Чэн замолчал на мгновение, — ди-вер-сию! — проговорил он по слогам.

Кольцо на правой руке Цзян Чэна выбросило маленькую сиреневую молнию. Лань Сичень подошел к Цзян Чэну и положил свою ладонь на руку Цзян Чэна с кольцом. Цзян Чэн опустил бумагу и долго смотрел на чужую ладонь на своей. Кольцо выбросило еще одну крошечную молнию. Но Лань Сичень не убирал руки.

Даже маленькая молния болезненна. Даже маленькая молния Цзыдяня отдается болью.

Но он никогда не убирает руки. Никогда.

***

Вэй Усянь не спал. Он смотрел на потолок и пытался по сероватым прожилкам побелки вычислить свое будущее. Будущее смотрело на него и ухмылялось. Под пальцами затесался пепел. Лань Ванцзи в другом конце коридора спал как монах, накрывшись по грудь тонким одеялом, руки по бокам. Монах или мертвец. Он всегда так спит. Вэй Усянь откинул одеяло и вышел из комнаты.

Когда он открыл дверь, Лань Ванцзи резко поднялся.

— Что случилось? — спросил он.

Вэй Усянь поднес палец к губам и подошел на несколько шагов ближе. В темноте он смотрел на парня перед собой и не решался сделать хоть малейшее движение.

Лань Ванцзи протянул руки и обнял Вэй Усяня за пояс.

========== 7. Прощай, моя наложница: Пролог ==========

В школе их долго учили цзинцзюй ляньлу. Несколько лет. Как ставить руку, как смешивать краски, какие цвета для какого образа подходят больше всего. Образов много, но за каждым актером рано закрепляется основной.

Он любил наносить грим, в этом было что-то медитативное. Ожидание своего выхода ощущалось как скачок в неизвестное. Каждый раз как новый. Потому, к этому скачку нужно было подготовиться. Дело не в репетиции: он знал свои роли на зубок, до последнего слова, до последней интонации. Нежный жест руки выглядел многозначительно и одновременно хрупко. Количество шагов было определено заранее. Наложница идет к императору пять шагов. Не больше, и не меньше. Ровно пять строго отмеренных шагов.

Он все это знал, выучил давно-давно. Так, что повторения не требовалось. Но ему всегда требовался этот час, в который он сам себе или партнеру накладывал грим. Медленными движениями кисти, с ювелирной точностью.

Из всего грима свинцовые белила были самими ядовитыми. Он не знал, многих ли тянуло облизать кисть и дожидаться смерти. Его тянуло.

Его всегда тянуло к смерти. Каждый день, каждый выход на сцену. На сцене он тоже каждый раз умирал. Это была придуманная смерть, театральная, но все же — смерть.

Смерть — это значит, ты не будешь существовать. Смерть — это значит, ты не будешь помнить.

Смерть — это значит, пришла тишина и темнота, и никаких больше огней (сцены в том числе), шума, аплодисментов. Все закончилось. И ничего не болит.

Как хорошо!

***

Вэнь Цин быстро навела порядок. Они ругались с Цзян Чэном, но в его глазах, когда он смотрел на нее, скрывалось что-то еще, кроме раздражения. И это неясное «что-то еще» было восхищением, запрятанным глубоко-глубоко.

С Цзян Яньли Вэнь Цин быстро подружилась. Они смеялись в комнате Цзян Яньли над какими-то своими шутками, Цзян Чэн ходил мимо настороженно. Даже завидовал. С Вэй Усянем они давно так шушукаться не могли, только переругивались, цепляли друг друга, били по-больному. Вина висела на обоих. Хотя вина Цзян Чэна была не настолько тяжелой.

Он все же не убил.

Но он знал, что мог бы тогда докончить все, раз и навсегда. И тогда он бы не знал, каким бы жил сейчас. Наверное, вообще бы не смог жить. Никаким не смог. Умер бы там же, рядом с Вэй Усянем.

А Вэнь Цин лечила Цзян Яньли. Она поила ее отварами трав, делала ей массаж, тонкие иголочки втыкала в загадочные точки на теле…

Через неделю, ранним пасмурным утром, Цзян Яньли смогла подняться с коляски и постоять на слабеющих ногах несколько секунд. Улыбка сестры была как лотос, полный надежды и чистоты. Цзян Чэн никогда не видел ничего настолько же прекрасного, как ее улыбка в то мгновение. Ему даже стало не по себе от ее улыбки. Внутри что-то заныло.