Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как здесь… таинственно, — Людмила заговорила шёпотом.
Когда входили через ворота, Вадим осторожно коснулся ее пальцев, самых кончиков. Жар прошел по телу, опять стало трудно дышать, и вместе с тем такая острая жалость к ней поразила сердце, что и желание на время прошло.
Она не остановилась, не отстранилась, оставила руку в его руке. И так шли вперед по дорожке, к центральному кругу.
— И как бы я уехала и не увидела ничего этого!
Они вышли на круг.
— Вот и Старая Сильвия… Здесь красиво. Я сюда часто приезжал… Раньше…
— А почему Сильвия?
— По-итальянски — лес. Мне кажется и сильфида того же корня. Старый лес. Выходит, здесь до того, как разбили парк, было уже что-то. Избушка… И еще раньше, я знаю, тут жила музыка. До всего, изначально, до людей. Есть на свете такие места, их не так много, где наш мир соприкасается с ней, как с Богом. Это ведь не просто круг со статуями — это циферблат, часы, бесконечность времени. Двенадцать дорожек расходятся в стороны от него, и каждая есть Время.
— Время… — эхом повторила Людмила. — Лабиринт Времени…
— Да! Оно здесь как будто идет, а как будто стоит. Оказываюсь здесь и забываю, сколько мне лет, все как шестнадцать…
Пальцы Вадима коснулись ее ладони. Нежно. Теперь можно поцеловать…
Но за долю секунды до того, как он развернул Людмилу к себе, рыжая тень мелькнула по стволу, кинулась по дорожке наперерез, наскочила на Вадима, прямо на ботинок и выше по ноге. Оказалось, это белка.
Людмила вскрикнула от неожиданности, белка испугалась и отлетела в сторону, вернулась на ствол, зигзагом поднялась, но невысоко. Зацокала, сердито потряхивая хвостом, и, блестя глазками-бусинками, выжидательно смотрела на людей.
— Ай, белка, белка! Я испугала ее… Но не уходит, подождите, я сфотографирую, — попросила Людмила.
— Сейчас мы ее приманим.
Вадим еще на остановке в киоске перед Дворцом купил пакетик кедровых орешков. Он-то знал про павловских белок, без угощения в Сильвию не ходил.
— Вот что у нас есть… Дайте руку, — Вадим высыпал на ладонь Людмилы орехи, — теперь покажите ей, она придет. А я вас сфотографирую.
Белка поняла, что план сработал еще до того, как Вадим вскрыл пакет, перестала цокать, спустилась, выбралась на дорожку, села, распушила хвост щеткой. Ждала.
Ногу Вадима она сочла подходящим плацдармом, или ей ботинок понравился, опять забралась по брюкам, оттуда перескочила на пальто к Людмиле и дальше на руку.
— Вот… Теперь стойте так… — Вадим сказал это тихо и ровно, на несколько шагов осторожно отступил со смартфоном. — Сейчас… еще раз… и еще…
Он искал ракурс, сделал пять или шесть снимков. А белка и не думала уходить, перебралась на плечо к Людмиле, стала грызть орешек, держала в лапках, деловито очищала.
Людмила замерла, улыбалась, широко раскрыв глаза, смотрела на Вадима. Он сделал знак рукой не шевелиться, выставил перед собой ладонь, тоже улыбался.
— Стойте, стойте так! Вот этот прекрасный вышел! Тут ей насыплем угощение, а то ведь и на голову сядет…
Вадим вытряхнул остатки орехов на обочину. Белка прямо с плеча спрыгнула на землю, поскакала к кедровым ядрышкам, насовала их за щеку и деловито отправилась под ель, там у корней прикопала орешки и вернулась за новой партией.
— Запасает! — Людмила даже в ладоши захлопала. — Еще, еще ее снимите, на газоне, как орешки прячет!
— Все снял. — Вадим прокрутил отснятое. — А хорошие фотки будут, хоть в журнал “Юный натуралист” посылай. Вот, смотрите, здесь вы как чудесно вышли с белкой, и здесь — листья прямо видно, летят.
— Да, правда, как специально…
Они вместе склонились над смартфоном, который Вадим держал в руке. Встали близко, смотрели фотографии. Пушистые волосы Людмилы коснулись его щеки. Вадим представил себе, как они рассыпаются по его груди, как скрывают их обоих, когда Мила склоняется над ним, а потом целует… Невыносимо захотелось близости с ней — жаркой, откровенной, без ограничений…
Но Людмила вдруг отошла в сторону, раскинула руки, подняла лицо к соснам, к небу и смеясь воскликнула:
— Как же мне здесь нравится… Нравится!!! — И побежала вперед по дорожке в сторону реки.
— Осторожно, там обрыв!
Вадим догнал ее на амфитеатре, полуразрушенной античной сцене. Ступени скамьи и полукруг площадки венчали обрыв. Вниз берег Славянки уходил круто, а на той стороне открывался вид на излучину, мост и башню Шапель.
— Стойте же, там грунт сыпучий!
Людмила и так стояла, переводила дыхание, смотрела на реку, а по щекам ползли слезы. Вадим заметил их, только когда взял ее за плечи, развернул к себе и, не спрашивая позволения, поцеловал. Сразу глубоко, жадно, со стоном так долго сдерживаемого желания.
Он готов был взять ее здесь, на мокрых выщербленных ступенях, но, пробиваясь через пелену страсти, разум твердил: нельзя, с ней так нельзя…
Да, нельзя было обидеть! Но как же нестерпимо он хотел касаться ее стройного тела. Взять ее всю. Сделать своей, только своей. Зверь вырвался из клетки благопристойности и теперь метался, выл, скреб лапами, требуя дать ему желаемое.
Людмила не сопротивлялась и не обнимала. Она стояла покорная, руки плетьми, бессильно, глаза прикрыты, а губы сразу разомкнулись под настойчивыми поцелуями Вадима. Он на секунду оторвался от нее и заговорил, задыхаясь:
— Пойдем со мной, пойдем…
— Куда? Куда идти, — лепетала она, слабея в его руках.
— Ко мне, сейчас…
Он взял ее лицо в ладони и целовал, целовал, губами и пальцами вбирая в память черты.
— Зачем я тебе? У тебя своя жизнь… — Она приподнимала лицо, подставляя его поцелуям, как солнцу. И все плакала.
Он прильнул к ней тесно, всем телом, бедрами, не стыдясь того, что она через одежду ощутит его нетерпеливое возбуждение, руки запустил в ее волосы на затылке и не глядя, прижимая ее лицо к груди, заговорил убежденно:
— Не будет у меня жизни, если не пойдешь, и у тебя не будет. Одни сожаления останутся, что встретились и не узнали друг друга, не поняли, побоялись…
И обнимая с неистовым отчаянием.
— Не отказывай мне, прошу… поедем… Ну хочешь, я на руках тебя понесу?
Он уже хотел подхватить ее, но Людмила закинула руки ему на плечи, обняла.
— Не надо на руках, далеко, устанешь… Я сама пойду. Поцелуй еще, чтобы я все забыла!
Глава 3
Возвращались как во сне — сплетая пальцы, шли через парк, молчали. Останавливались, целовались, не обращая внимания на людей, и снова шли. У входа Вадим поймал такси. И сколько раз он пожалел, что не на машине приехал! Сам бы ее скорей довез, а шофер аккуратный оказался, останавливались на каждом светофоре. Вадим не отпускал Людмилу из рук, обнимал и все целовал ее ладони и пальцы. Целовать в губы в такси не хотел. Она не такая…
В замкнутом пространстве авто близость была естественной, но стоило выйти на улицу, оказаться перед дверью в подъезд, и Вадим почувствовал, как запаниковала Мила, она с тоской оглянулась на машину.
— Идем, идем, — он настойчиво обнял ее и потянул за собой, иначе сейчас нельзя было. Еще пять минут промедления — и она убежит.
А ключи, как назло, не хотели найтись, домофон долго срабатывал, на лестнице встретилась соседка с собачкой, а руки предательски дрожали, и входную дверь Вадим открыл с трудом.
Но вот наконец они в квартире, наедине.
Людмила прижалась спиной к двери и выставила перед собой сумочку. А глаза безумные, в них слезы, отчаяние, страх. Вадим стоял перед ней как потерянный, желание прошло, осталось только раскаяние за то, что напугал. Нельзя молчать, но что сказать, сделать, чтобы она успокоилась?
— Ну что ты, что? Испугалась так… — Голос у Вадима срывался, слова не шли, да и не те были, но молчать еще хуже. — Разденься, я чайник поставлю, посидим… Что ты так смотришь?
