Нужный образ - Джеймс Хоран

Они различаются по категориям: молодые люди около тридцати лет, склонные к полноте и носящие стрижку ежиком; немолодые полицейские с холодными глазами, седыми волосами, одетые с броскостью букмекеров. И они вечно шепчутся, собираясь в группы. Один отставной инспектор, как то сказал мне, что обычно они говорят друг другу о туалете.

Их политические пристрастия консервативны. Они не любят и яростно борются со всяким ветром перемен. Они обожают Американский Легион{106}, полицейскую ассоциацию, «дом» — свой полицейский участок и не доверяют политикам (за исключением тех, кто голосует в Олбани против любого законопроекта, способного внести изменения в их смены, кто против сверхурочной работы).

Воскресным вечером как только я вошел в отель «Хилтон», я заметил их в холле, в лифте, в столовой и баре. Можно было подумать, что наш город клерков, стенографистов и политиков внезапно был захвачен рослыми дородными мужчинами, которые в любой момент могут начать требовать с вас удостоверение личности.

Их организация одна из самых больших в стране и очень влиятельная. Если существуют проблема, как-то связанная с полицейскими, их голос громок и отчетлив, и политикам, а также отцам города, лучше к нему прислушаться. Что им нравилось, так это выступление на их сборищах какого-нибудь известного политика. Я знал, что Джош затратил немало времени, убеждая главу комитета по выступлениям принять Келли, но, когда новости были оглашены, он то и дело звонил, убеждая нас, чтобы Келли пришел с другой новостью-бомбой.

Полицейские не любят разговоры о коррупции и официальных расследованиях — временами это задевает их слишком близко, но они были вынуждены слушать выступления до тех пор, пока их организация не получит нужные заголовки.

Обед проходил в главном бальном зале «Хилтона», и Лютер сообщил, что организаторам пришлось поставить дополнительный столик для прессы. Келли получил какой-то бронзовый почетный знак, и ему пришлось сниматься с членами комитета, его вручившими.

Джош говорит, что значение человека вы можете измерить по тому, как фотографы его снимают. Обычно они делают это вяло, и глаза у них сонные, но сейчас они были бдительны, они толкались и отпихивали друг друга, мигали вспышки, и они снимали Келли во всех ракурсах.

— Ныне он сенсация, — бормотал Джош. — А вот подожди, до чего дойдет потом.

Постепенно мы узнали, что нам не нужно что-то писать Келли: достаточно было кратких заметок. Его речь была естественной. Он обладал даром разворачивать фразы, а его искрящийся блеском стиль доставлял удовольствием любой аудитории.

Обед, наконец, закончился, потом последовало обычное движение, и были зачитаны отчеты. И тут представили Келли. Фотографы опять принялись за дело, репортеры наклонились вперед. Аплодисменты были вежливыми, затем Келли начал речь.

Те из нас, что были там, никогда не забудут это событие. Келли начал с того, что предупредил аудиторию, что будет краток, поскольку подростком он посетил так много всевозможных завтраков, что утратил всякую симпатию к ораторам, которые, как он быстро понял, были только перерывом между яичницей и сорокоярдовым[32] броском до автомобильной стоянки.

Для аудитории, усевшейся в ожидании длинной, бессвязной, усыпанной банальными клише речи, показалось, что Келли кончил до того, как они успели вытащить сигары. Речь была почти грубой в обвинении тех политиков, что предают своих избирателей ради выгоды, тех, кто закрывает свои глаза на несчастье бедных. Он призвал полицейских самим бросить боевой клич. Сделайте это, говорил он, вместо того, чтобы хвалиться самыми милосердными, самыми справедливыми, самыми решительными, теми, кто стоит между добром и злом.

Закончил он, сообщив, что выступит на заседании в Палате Представителей, чтобы доложить этому органу об обнаружении им фактов коррупции, процветающей не только в городе Нью-Йорке, но и в другим местах. Мгновение он еще постоял, очень искренний, решительный, красивый молодой человек. Казалось, он обращался к каждому в зале, потом он просто поблагодарил их и сел.

Аплодисменты были разрозненными, некоторое время они длились, потом смолкли и зал заполнился гулом.

— Он ударил их в самое больное место, — прошептал Джош, — но, думаю, это хорошо. Взгляни только на стол репортеров.

Репортеры кивали головами и оживленно болтали. Потом один из них нацарапал записку и подозвал официанта.

— Они хотят перехватить его после обеда, — заметил Джош. — Давай пошлем с ним Лютера.

Но Келли в нас не нуждался. Выходя из зала, он был окружен репортерами и откровенно отвечал на их вопросы. Да, говорил он, он получил информацию о коррупции в полицейском департаменте Нью-Йорка, и хотя он думал, что во время городских кризисов многие департаменты полиции очень хороши, он полагает, что они архаичны в попытках справиться с проблемами меньшинств и гражданских прав.

— Так, — сказал Лютер, — это уходят двадцать шесть тысяч голосов полицейских в Нью-Йорке.

— Я бы не сказал, — ответил Джош. — Взвоют только те полицейские, которые горят желанием увековечить свои династии. Но в последнее время пришло много новых людей с лучшим образованием, и все они понимают, что время, когда можно было просто бить по головам, безвозвратно ушло. И что-то говорит мне, что Джентайла заденет то, что мы подняли полицейскую проблему.

Как предсказал Джош, вашингтонские и нью-йоркские газеты отвели много места речи Келли, а «Нью-Йорк таймс» напечатала ее на первой странице. Но более удивительным было заявление Джентайла через несколько дней на церемонии окончания полицейской Академии: основная мысль могла быть взята из речи Келли за неделю до этого. Когда я указал это Джошу, он сказал, что Подслушивающему Вилли надо было бы послушать, как Джентайл проверял свою речь с Сондерсом.

Следующие несколько дней были ужасно суматошными. Келли выступил в «Воскресном прожекторе», в шоу «Сегодня», в передаче Джонни Карсона «Ночное шоу» и многих других. Приглашения выступать по радио и телевидения поступали каждый час, и Джош настаивал, чтобы мы принимали их как можно больше.

— Мы всегда сможем стать привередливыми, — говорил он Люку и Лютеру. — А сейчас перед тем, как он отправится в Вашингтон, давайте получим как можно больше внимания.

Появление Келли перед Палатой Представителей было назначено на следующий понедельник. Эта неделя была самой напряженной с того момента, как мы присоединились к кампании Келли. Пока Джош работал с Келли, я отправился в Вашингтон, чтобы договориться с Холмсом о выступлении Шеннона. Спикер согласился дать ему пять минут между просьбой подкомитета по безопасности горного дела собраться во время общих дебатов и джентльменом от штата Северная Каролина, желавшего отдать дань памяти недавно умершему известному художнику из его штата.

Обычно это довольно рутинное дело — присутствовали ли вы когда-нибудь на дневных заседаниях Палаты Представителей и слышали все банальности, которые там зачитывались для того, чтобы попасть в «Конгрешнл Рекорд»? — но из-за гласности после передачи Сисси это событие стало из ряда вон выходящим. Мне также надо было убедить Джоунса, что его не забудут. В общем-то, я написал его заявление, которое должно было быть распространено сразу после речи Шеннона, установив даты и расписание слушаний. Нанес визит национальному председателю, который желал знать, что, черт возьми, происходит, встретился с министром юстиции и убедился, что министерство распорядилось перевести Джелло в федеральную тюрьму предварительного заключения в Нью-Йорке, и зашел к конгрессмену Тому Граймесу, третьему члену подкомитета. Граймес, превратившийся в тень человека, был по-прежнему ужасно болен. Он сказал, что постарается посетить заседания, но потом вернется в госпиталь ВМС в Бетесде для новой серьезной операции.

Так что в комитете оставались только Джоунс и наш парень.

Понедельник был напряженным днем. Все мы прибыли в Вашингтон утром в воскресенье. С Шеннонами, приехавшими со всей страны, чтобы воздать должное сенатору и Келли, нам пришлось занять почти весь этаж «Хилтона». Пара обеспокоенных конгрессменов от штата Нью-Йорк забежали узнать, нельзя ли получить предварительную информацию — они ее не получили, — помощник директора ФБР предложил полное сотрудничество Бюро — «Еще бы он его не предложил!» — заметил Джош, и несколько сенаторов-ветеранов и военных зашли на час, чтобы поговорить с сенатором.

Люк впервые ощущал вкус вашингтонской политики, и в основном делал это вместе с Лютером, который задерживался для важных и нудных излияний и осторожно удалялся в смежные личные апартаменты. День был чудесным, поэтому Пэм и Лейси взяли детей посмотреть мемориал Линкольна, мемориал поднятия флага и на театр Форда[33]. Позднее Джош пригласил Лейси на обед. Вернулся он примерно в полночь. Я был готов выгнать его за то, что он оставил меня разбираться с нашим клиентом из Род-Айленда, который требовательно вопрошал, почему мы не можем дать ему большей рекламы, но когда я увидел его лицо, то сдержался.