Конец сказки - Ярослав Зуев

– Мила, б-дь на х…! – выплевывал Витряков, как заведенный механизм, – сука! Сука проклятая! – Неожиданно его взгляд приобрел осмысленное выражение, Леня вскинул пистолет.

– Это ты, пидор горбатый, притащил сюда эту заразу! – зарычал Огнемет, и Волына заворожено наблюдавший за его действиями, решил, что речь о нем и обмочившейся фотомодели, которую он так неудачно для себя и нее взял в заложницы. – Все говно из-за тебя, урод. Сдохни, паскуда!

Волына решил, что сейчас умрет.

– Леня! Не надо! – крикнули ему в левое ухо. Обернувшись, Вовка увидел Бонифацкого, который стоял на коленях, как приговоренный у плахи.

– Бывай, ублюдок! – крикнул Огнемет, нажимая курок. Боник тоже закричал. Прогремел выстрел. Вацлав Збигневович, схватившись за грудь, повалился на грунт ничком, словно фронтовик при виде осветительной ракеты. Волына подумал, что теперь наступит его очередь, Огнемет загонит ему пулю в лоб, прямо между глаз, однако, ему снова повезло. Витряков продолжал заворожено смотреть на застреленного партнера. Неожиданно для Вовчика и Витрякова Боник поразительно ловко вскочил на четвереньки и, разбрызгивая грязь и виляя из стороны в сторону, рванул к пылающему особняку. Бежать ему было некуда, но он все равно бежал.

– Ах ты ублюдок, б-дь на х…! – заревел Витряков, посылая вдогонку удаляющемуся партнеру пулю за пулей, как в тире по движущейся мишени. Насколько понял Вовчик, зачарованно наблюдая за экзекуцией, первые несколько пуль благополучно разминулись с кормой Вацлава Збигневовича, ободренный, он взял правее, огибая пылающий особняк по большой дуге. Затем Огнемет все же попал и Боник, жалобно вскрикнув, растянулся в луже. Витряков медленно двинулся к нему, раз за разом нажимая спусковой крючок, и все ближе подступая к тому месту, где, приподнявшись на локте, лежал Вовчик.

– Гребаный ублюдок! – выкрикивал Огнемет на ходу. Волына не знал, что творится с Бонифацким, все его внимание сконцентрировалось на Витрякове. Когда затвор его пистолета отскочил назад и замер, а Леня полез в карман за новой обоймой, Волына вспомнил о своем пистолете, опустил голову и увидел его, валяющимся в грязи, прямо под носом. Он протянул руку и схватил оружие. Витряков, наконец, заметил его краем глаза, выщелкнул пустую обойму, вогнал на ее место новую, передернул затвор. Вне зависимости от того, находился ли Леня под впечатлением от безжалостного расстрела многолетнего партнера, его руки орудовали с точностью и неумолимостью, отличающей механизмы. Волына затратил столько же времени, чтобы просто вскинуть ствол своего пистолета. Они одновременно спустили собачки, два выстрела слились в один. Грудь Вовчика обожгло стужей, словно туда вонзилась зазубренная сосулька. Он подумал, что сейчас снова упадет, мордой в противную жижу, хотел подставить руку, но в ней оказался пистолет. Ствол ткнулся в мокрую землю, кисть подогнулась.

– Блин! – прошептал Вовка, и повалился ничком. Огнемет остался стоять, как вкопанный. В его глазах застыло изумление. С нижней губы капала кровь. Затем пальцы правой руки разжались, оружие шлепнулось в грязь, под ноги.

– Вот б-дь! – сказал Витряков недоверчиво, сделал несколько неуверенный шагов, забирая вправо, а затем рухнул, вытянувшись во весь рост.

Ни Андрей, ни Эдик не видели результатов этой дуэли без правил. Как и того, что полыхнул весь особняк. Какое вам дело до остального мира, когда вы ощущаете себя воском, стекающим с догорающей свечи. По кабине плавал удушливый дым, обжигая легкие и выедая глаза. Занялась электропроводка, днище стало раскаленным, как сковорода. Покинув наблюдательные посты, приятели налегли на дверь в правом борту, ту самую, через которую Андрей советовал уходить Армейцу, пока была такая возможность. Теперь ее, похоже, не было, тяжелая бронированная дверь даже не шелохнулась, подпертая обрушившейся кирпичной кладкой. Быстро сообразив, что этот ход закрыт, и даже замурован, Армеец ринулся к люку, налег на рычаг, но и тут его ждала неудача.

– Не-не о-открывается! – крикнул Армеец. – На-наверное, обломками придавило!

Теперь в запасе оставалась только дверь, у которой сгрудились боевики. Стоило только попробовать высунуть наружу нос, и они были бы немедленно расстреляны. Собственно, и с люком на крыше была примерно та же картина, если бы он, конечно, открылся, просто, задыхаясь и изнемогая от жара, приятели об этом уже не думали. Их охватило стремление выбраться из кабины – любой ценой.

Впрочем, в этот момент боевики стояли спиной к пылающему броневику, в отличие от Армейца и Андрея они видели, чем закончилась перестрелка. Получив пулю от Витрякова, Волына упал, и больше не подавал признаков жизни. Витряков, сраженный Вовкой, тоже не шевелился. Как и Бонифацкий, распластавшийся в десяти метрах от них. Последний валялся на боку, поджав под себя ноги, как ребенок. Юлия, которой, наверное, крупно повезло, когда Вовка толкнул ее так, что она покатилась, уже была на ногах и бродила по двору, среди трупов и обломков, как приведение. Она, вероятно, тронулась рассудком, никто не обращал на это внимания. Уцелевшие головорезы сгрудились тесной кучкой, потерянные, как алкаши, перед носом которых бульдозер снес местный, облюбованный ими ганделык, куда они протоптали дорогу, как правоверные коммунисты в Мавзолей Владимира Ильича. Дорогу к новым, демократическим ценностям, проявившимся, главным образом в том, что заведения подобного сорта перешли на круглосуточную форму обслуживания населения, совсем как дежурные аптеки, пожарные станции и скорая помощь. Огнемет столько раз выходил сухим из воды, столько раз у него в запасе откуда-то оказывались новые жизни, извлекаемые, будто фокусником из волшебного ящика, что они не могли представить себе, чтобы какой-то залетный черт сразил его одной единственной пулей, словно сказочного Кощея Бессмертного, или древнегреческого Ахиллеса. Это просто не укладывалось в голове.

– Ни х… себе, Мурик! Ну и дела! Б-дь, поверить не могу! – сказал бандит с бакенбардами приятелю. Тот потрясенно кивнул. Это были их последние осмысленные слова. Откуда-то коротко и яростно зашипело, никто из них не успел даже испугаться, как следует. Полыхнуло маленькое рукотворное солнце, превратив столпившихся у бронетранспортера людей в бегущие и катающиеся по земле факелы. Бронетранспортер качнуло, как лодку на волне, Армеец упал на пол. Прежде чем он сумел подняться, заходясь в кашле, кто-то забарабанил по двери снаружи.

– Эй, на шхуне?! – крикнул голос, в котором приятели не сразу узнали голос Атасова, – давайте, открывайте. Шевелите копытами, парни, пока бензобаки, типа, не рванули.

Глава 9   ПОНЕДЕЛЬНИК – ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Армеец сошел в Калиновке. Собственно, ничего другого и не следовало ожидать. Что Эдик останется в Крыму, Андрею стало ясно еще в Ястребином, когда они с Атасовым рыскали по двору, разыскивая среди обломков и трупов тело Вовчика. Или даже до этого. Поиски Вовчика не отняли много времени, особняк пылал, будто колоссальная люстра, вокруг было светло, как днем. Да и рассвет был уже не за горами.

Армеец, рванув ворот надетой на Волыну рубашки, приложил ухо к груди. Как ни странно, Вовка был жив.

– Ды-дышит, – констатировал Эдик с облегчением. – С-слава Богу.

– Вот, черт везучий, – обрадовался Планшетов, которого Атасов подобрал по пути, когда ехал в Ястребиное на грузовичке, угнанном в двух кварталах от аэропорта. Юрик брел вдоль обочины, раскачиваясь, как пьяный, и так неожиданно возник в свете фар прямо перед капотом, что Атасов его чуть не переехал, своим «Газоном», а, чудом затормозив, выскочил из кабины, размахивая кулаками с твердым намерением пересчитать незадачливому пьянчуге ребра. Узнав Планшетова, Атасов был так поражен, что забыл об этом намерении. Юрик был в невменяемом состоянии, твердил про какую-то сволочную змею и гребаную черную крепость, в которой якобы завалило Протасова. Все это походило на горячечный бред и потому выглядело удручающе правдоподобно. Усадив Планшетова в кабину, Атасов отправился дальше, время поджимало. Под утро Юрик забылся тяжелым сном, а проснулся, разбуженный последним аккордом, сыгранным Атасовым при помощи реактивного огнемета, – Атасов бросил машину в двухстах метрах от усадьбы. Увидев зарево, Планшетов поспешил к особняку и был невероятно рад, обнаружив практически невредимого Армейца и основательно пострадавшего, но, все же живого Андрея. Сам Юрик недалеко от него ушел, его организм продолжал бороться с ядом, лицо отекло, как после недельного запоя, глаза заплыли и казались щелками. Юрика до сих пор лихорадило, и он старался держаться ближе к огню, чтобы хоть немного согреться. Благо, огня было предостаточно. Андрей подумал, что приятелю не помешало бы промочить горло, но, то, что не допили боевики Витрякова, теперь уничтожил пожар.