Урочище Пустыня - Юрий Сысков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, нашла, — сказала Светлана, протягивая ему смартфон, на экране которого мерцала расплывчатая зеленая клякса с топографическими знаками.
— Если девушка доверила тебе самое ценное, что у нее есть — свой телефон — то как порядочный человек ты обязан на ней жениться, — сказал Садовский, разглядывая нанесенную на карту обстановку — немецкий опорный пункт и очень приблизительное расположение наших войск. Масштаб карты не позволял вникнуть в детали. А без них она была бесполезна.
Светлана никак не отреагировала на его тираду. Трудно было представить себе, чтобы эта внешне холодная, пребывающая в эмоциональной заморозке женщина оказалась страстной, ненасытной, щедрой любовницей. Но он бы не поручился, что это невозможно. Ее способность к преображению однажды приятно удивила его. Хотел бы он удивиться еще раз? Пожалуй. Ведь именно такие тихушницы зачастую оказываются тигрицами в постели.
— Ну, я пойду? — робко, словно отпрашиваясь у него с урока, спросила Светлана.
— Что ж, тогда задача не имеет решения.
Похоже, подумал Садовский, встреча в ослепительном мраке заброшенной избушки больше не повториться. Чары развеялись. Тут и сказке конец…
«Зачем я на это пошла? Чего хотела добиться? Не знаю…
Конечно, я сразу его узнала. Хотя за эти годы он сильно изменился. И внешне, и внутренне. До неузнаваемости, если уж говорить начистоту. И эта неузнаваемость характеризовала его отнюдь не с лучшей стороны. Но, говорят, именно с возрастом в человеке проявляется его истинная суть.
Теперь это был потрепанный жизнью уставший мужчина, типичный неудачник, пытающийся сохранить лицо. Его выдавали только глаза. Глаза, которым по-прежнему хотелось верить. И безоговорочно подчиняться…
У меня не укладывалось в голове, что передо мной — человек, которого я любила всю свою жизнь. Или мне так только казалось? Если бы я встретила его таким, каким он стал — разве смогла бы я в него влюбиться? Риторический вопрос. Или во всем виновата литература? Слишком рано прочитала я новеллу Стефана Цвейга «Письмо незнакомки». Слишком сильное впечатление она на меня произвела…
Но всему есть объяснение. И моему безрассудному поступку — тоже. Потратив столько душевных сил, испытав все — и муки неразделенной любви, и унижение, и крушение всех своих надежд, я решила положить всему этому конец. Взять реванш. Отомстить. За свою исковерканную жизнь. За то, что при встрече он даже не удосужился меня вспомнить. За все плохое, что привносят в этот мир, задуманный благостным и совершенным, представители так называемого сильного пола — сексизм, мужской шовинизм, либерализм, бюрократизм, парламентаризм и глобальное потепление. И не просто отомстить. Мне страстно захотелось заставить его без памяти влюбиться, довести до белого каления, до умопомешательства. Потом вырвать из его груди дымящееся сердце, а тушку выбросить на неорганизованную свалку. Таким, в общих чертах, был мой план.
Но почему, спрашивала я себя, все сложилось так, а не иначе? Почему теперь и навсегда я — раненая птица, а он — сбитый летчик? Неужели моя любовь с самого начала была обречена?
Чтобы понять это, надо, наверное, как следует покопаться в себе, обратиться к ранним своим годам и впечатлениям, ставшим определяющими в моей дальнейшей судьбе. Положить себя на кушетку и с бесстрастием психоаналитика пропальпировать всю свою жизнь.
С чего же начать?
Историю своей семьи я знаю плохо. Можно сказать, не знаю совсем — многое из того, что рассказывала мне моя бабушка, а потом и мама уже подзабылось. В Новгородскую область мои предки пришли откуда-то с Украины, кажется, с Ровенщины, где они мыкали свое горе-злосчастье до конца девятнадцатого века. Но и на новом месте беды преследовали их по пятам. Видно, суждено нашему роду вечно строиться, сгорать дотла и без конца бродить по свету в поисках лучшей доли. Один мой двоюродный дедушка сам себя сжег. Вместе с домочадцами. Было это недалеко отсюда, в деревне Пустыня. Сейчас ее уже нет, осталось только урочище. Он был священником, служил в местном храме. В 1937 году, когда за ним пришли, чтобы арестовать, он запер изнутри дверь и поджег дом. Понимал, что его как врага народа рано или поздно расстреляют, а семью сошлют в Сибирь на верную смерть. Сам священник, его жена и дочь сгорели заживо. А вот маленького сынишку вытащила из огня старшая сестра священника, моя бабушка.
У бабушки были сильные ожоги. Потом они прошли, остались только рубцы и темные пятна, а травма руки закончилась гангреной и ампутацией кисти. Мальчишка — получается, мой двоюродный дядя, выжил. Бабушка приютила его у себя, приняв как родного. Она с мужем и дочерью жила тогда в деревне Свинорой. Сейчас это Ключи.
Некоторое время все было хорошо, но вскоре все стали замечать, что мальчишка странный какой-то, немного не в себе. Через год его отправили в психиатрическую больницу. Там он и находился до прихода немцев, после чего куда-то пропал.
Во время войны Свинорой испытал на себе все ужасы фашистской оккупации. В доме бабушки поселились немецкие офицеры. А ее с дочерью и младшей сестрой переселили в землянку, вырытую в огороде. Конфисковали все, что можно было съесть — поросят, кроликов, уток и кур. Бабушка, надеясь что-то спасти, припрятала парочку цыплят, но педантичные немцы изъяли и это. Один из них забавы ради метнул ей в спину нож. Нож воткнулся в дверь — каким-то чудом бабушка успела ее за собой прикрыть.
Во всем домашнем хозяйстве осталась только корова Зорька. Благо, кружке молока солдат вермахта рад не меньше, чем рюмке шнапса. Что-то перепадало и своим. Только это и спасло нашу семью от голодной смерти. Бабушка стала называть свою единственную кормилицу Ненькой. После освобождения Свинороя на корову в знак благодарности надели огромный красивый венок, который ей тут же и скормили.
Война принесла много горя. Весной сорок второго погибла единственная дочь бабушки, еще школьница — попала в облаву и была повешена за помощь партизанам. Жуткая история.
Младшую ее сестру угнали на работы в Германию. Ей повезло — ее взяли в немецкую семью гувернанткой. Вернулась она спустя лет десять. Всю жизнь была аккуратной, очень обязательной, одинокой и несчастной. Замуж уже не вышла — люди в деревне ее сторонились.
Но нет худа без добра — нашелся сын погибшего брата-священника. Правда, у него опять стало что-то с головой и его пришлось поместить в областную клинику. Видимо, сказалась травма детства. Потом он вернулся. Учился плохо и занимался, в
