Мастера и шедевры. Том 3 - Игорь Долгополов

Перед стартом.

«Счастье».

Сама форма тондо подчеркивает строгую ограниченность пространства. Эго оазис. Хотел этого художник? Да. Мы не видим бескрайних знойных песков, окружающих этот тенистый, озаренный солнечными бликами уголок.

Но глубина пурпуровых колеров, трепетный холодок синих, бирюзовых, изумрудных красок заставляют нас почувствовать всю глубину ликования этих пяти туркменских мадонн со своими малышами, отдыхающими в радужной тени этого островка прохлады.

Заметьте: ни одной белозубой открытой улыбки. Никто не смотрит на нас.

И в этой сдержанности — сокровенный мир материнства. Мелодия блаженного созерцания — лейтмотив картины.

Полотно наполнено осмысленной философией гуманизма. Иззат Клычев, как бы продолжая извечную тему материнства, создал весьма современную картину. В солнечных зайчиках на сверкающей зелени, в сочетании озаренных любовью фигур туркменок и их милых детей, в этом пышущем изобилии плодоносящей природы будто бродят соки нашей прародительницы Земли.

В наивности и открытости сюжета — откровенность сердца, много пережившего, повидавшего и не уставшего удивляться и чувствовать и поэтому особо остро сумевшего выразить весомость мирного бытия.

На той же выставке можно было познакомиться с холстом Мамеда Мамедова, М о л е ни е о воде».

'Зной. Накаленное до предела шафранно-желтое небо. Выжженные беспощадным светилом бурые пески. Одинокие убогие юрты. Среди пустых опрокинутых глиняных сосудов — хумов группа женщин. Их рдяные линялые одежды словно опалены жарою. Фигуры застыли в отчаянии.

Воды давно нет.

Пересохли глубокие колодцы. Безводны арыки, не скрипят ветхие чигири.

Засуха.

Десять туркменок, молодых и старых. Трое детей. Каждая из них — символ трагедии жажды. Горе, страдание, безнадежность будто растворены в самом воздухе картины.

Да, поистине бездна пролегла между тондо «Счастье» и этим полотном.

Молодой Сарьян в Туркмении.

Скорбны, горестны образы «Моления о воде».

Чеканны линии холста. Лаконичны, скупы движения.

Характерны, своеобразны еще идущие от времен античности одежды, головные уборы, украшения.

… В другом ключе решена картина, написанная Иззатом Клычевым ранее, в 1967 году"Я и моя мама».

Хотя, казалось, чрезвычайно близки темы полотен. На первый взгляд также доминируют красные тона.

Но как далека философская суть этого холста от «Счастья». Заботливо, с оттенком грусти глядит Аннабиби на своего сына. Трудные это были годы. Нелегкое детство было у Иззата. И хотя так же мажорно поют алые, пунцовые, розовые, оранжевые тона, но обратите внимание на взгляд малыша.

Около полувека отделяет автора картины от того мгновения, когда он сидел в юрте на пестром одеяле, раскрыв тетрадку со своими первыми рисунками.

Как пристально устремлен куда-то в неведомое далеко взор мальчишки.

Трудная, очень непростая судьба ждет живописца. Ведь не пройдет и двух-трех лет, как Иззат и его три брата останутся круглыми сиротами. В 1933 году уйдут из жизни и отец, и мать.

Только начнет учиться рисовать юный Клычев, как загрохочет Великая Отечественная, и он, верный своему долгу гражданина, отложит кисть…

А пока маленький Иззат задумался. Он глядит на нас. Как бы вопрошая.

Картина полна предчувствием тревожной нераскрытой тайны.

1940. год. Иззат Клычев становится студентом Ашхабадского художественного училища. В ту пору ему было семнадцать лет. Живопись и рисунок на курсе вела русская художница Юлия Прокофьевна Данешвар.

Она приехала в Туркмению из столицы нашей Родины Москвы со своим молодым мужем, азербайджанским графиком Музафаром Данешваром.

Тепло, взволнованно вспоминает о своем первом педагоге Иззат. «Внимательная, деликатная, обаятельная» — так характеризует ее Клычев. Но главное свойство было то, что она сама была талантливым мастером.

Портрет отца.

Ученица Сергея Васильевича Герасимова и Александра Александровича Дейнеки, она получила настоящую школу.

Взгляните на ее картину «За рукоделием», и вы убедитесь в этом.

По вечерам, после занятий Ю. П. Данешвар собирала своих воспитанников. Рассказывала им о Москве, Третьяковской галерее, Большом театре, любимых художниках, показывала монографии с цветными репродукциями.

Нередко водила своих студентов в ашхабадский музей, где экспонированы были прекрасные полотна классиков русской живописи.

Особенно запали в душу Иззата ее впечатления об Александре Дейнеке.

Как прекрасны были его слова:

«Искусство обладает поразительным свойством — воскрешать былое, показывать завтрашнее. Но сколько бы искусство ни раскрывало сюжетов из'истории и ни забегало в грядущее, оно принадлежит своему времени».

Иззат слушал и думал: надо учиться, учиться, познать жизнь, раскрыть тайны искусства, и тогда…

Судьба рассудила по-иному.

Учение было приостановлено. 22 июня 1941 года грянул гром Великой Отечественной войны.

Иззат Клычев, как и другие, взял в руки оружие. Всю войну прошел с боями солдат отдельной роты связи Клычев.

Сражался под Воронежем.

Дважды участвовал в освобождении Харькова.

Форсировал вместе с однополчанами Вислу и Одер.

Встретил незабываемый День Победы в поверженном Берлине…

И вслед за продвижением войск к западу его догоняли весточки из Туркмении. Вместе с ними письма Юлии Прокофьевны Данешвар. Вот одно из них:

«Дорогой Иззат!

Письмо твое, твои фотографии получила. Очень тебя благодарю. Я ношу их всегда с собою. С гордостью показываю их своим и твоим знакомым. Какой ты стал молодец. А пилотка к тебе идет ничуть не меньше тюбетейки. Я очень рада, что мое письмо хоть и за полтора месяца, но все же нашло тебя.

Вся страна с радостной тревогой следит за продвижением наших войск вперед и вперед. Далекая твоя родина Туркмения гордится каждым вашим шагом. Мы понимаем, что нелегко выбивать фашистов из насиженных гнезд. Но зато как приятно, как радостно сознавать, что еще одна деревня, один город, еще один клочок нашей советской земли отнят у врага и снова наш. Мы рады вам, наши дорогие воины-защитники. Ты даже не представляешь, в какой исторической битве участвуешь ты и твои друзья-однополчане. С каким нетерпением я жду твоего возвращения с полной победой… Тогда побеседуем, поговорим как прежде. Я напишу твой портрет в пилотке и в военной форме. Горячо верю, что это осуществится…

Утро над Копетдагом.

Юлия Прокофьевна.

26. Х1-43года».

Я спросил недавно у Иззата Клычева, какие эпизоды войны он запомнил особо. Рисовал ли он?

Он задумался. Потом сказал:

«Воевал, как все. Рисовать было некогда».

И замолк.

Но ордена Отечественной войны и Красной Звезды, медали,3а отвагу» и другие говорили за него.

1947 год. Иззат демобилизовался.

Ашхабадские друзья встретили земляка радостно и шумно. Собрались на веселый праздник — той.

Накрыли красочный дастархан…

Вскоре Клычев уедет в Ленинград. Там при Академии художеств, в Институте имени И. Е. Репина, была создана национальная студия для одаренной творческой молодежи из Средней Азии.

Думал ли Иззат, расставаясь со своим дорогим первым наставником Юлией Прокофьевной, что больше никогда ее не увидит…

В 1948 году страшное ашхабадское землетрясение унесет ее жизнь. Запомнил только, как они стояли светлым утром у маленького бассейна — хауза.

Шелестела листва. Журчал арык. Озорная вода, серо-желтая, с голубыми бликами, бежала куда-то вдаль.

Юлия Прокофьевна промолвила задумчиво:

«Иззат, едешь ты в Академию. Это большое счастье. Ты его заслужил верой и правдой. Будь его достойным».

Каменные сфинксы хмуро глядели на смуглолицего молодого человека.

Белуджанка Шапера.

Величественная река мерно катила мимо него свои свинцовые воды. Низкое, суровое небо. Четкие линии Адмиралтейства. Шеренга дворцов…

Все было сдержанно и строго.

Но Иззат знал: Ленинград — его родной город.

Город-солдат. Израненные дома на Невском. Надписи на многих из них: «Осторожно, артобстрел», «Бомбоубежище». А главное, он всегда помнил, что именно здесь родился Октябрь. Началась новая эра. Значит, ему и его друзьям, узбекам, таджикам, казахам, приехавшим с ним, как и десяткам представителей других республик, всегда будет хорошо в стенах Академии художеств.

Иззат начал работать в мастерской Иосифа Александровича Серебряного. Одолевал нелегкие премудрости школы. В свободное время, зачарованный, бродил, бродил по залам Эрмитажа и Русского музея.

Часами простаивал у полюбившихся ему полотен.