Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вайнрайх инструктировал своего парижского представителя: «Актовую книгу отправьте заказным письмом, авиапочтой. Как следует упакуйте в картон. Не важно, если это обойдется в двести долларов. Актовая книга — символ Вильны. Несмотря на всю нашу экономию, отправить необходимо авиапочтой»[445].
Помимо переправки спасенных сокровищ, внезапно возникло еще одно незавершенное и неотложное дело: свершить правосудие над одним из грабителей из Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга Гербертом Готхардом.
В годы заточения в гетто Шмерке и Суцкевер даже не мечтали о том, что грабители из ОШР когда-то заплатят за свои преступления. Однако летом 1946 года возникла такая возможность: Суцкевер, все еще находившийся в Польше, выяснил, что установлено местонахождение Готхарда, «эксперта» нацистского юденфоршунга из ОШР. Он находится в лагере для перемещенных лиц в немецком Любеке, прикидывается евреем и входит в состав еврейского комитета лагеря! Готхард придумал себе новую биографию: он, мол, немецкоговорящий еврей из латвийской Митавы, до этого находившийся в Рижском гетто[446].
Разоблачить Готхарда удалось благодаря чистому совпадению. Один из постояльцев лагеря для перемещенных лиц прочитал книгу Суцкевера о Виленском гетто, и ему встретилось имя Герберта Готхарда — то же имя носил один довольно мутный персонаж в их лагере. Читатель отправил Суцкеверу в Лодзь письмо, в котором описал Готхарда: описание совпало с внешностью жирного коротышки, которого Шмерке прозвал «свинюшкой»[447].
Суцкевер поставил в известность Центральный союз евреев Польши, который, в свою очередь, передал показания Суцкевера в Комиссию по военным преступлениям Высшего польского военного суда. Суцкевер писал, что упомянутое лицо повинно в уничтожении десятков тысяч памятников еврейской культуры из Вильны, а также в убийстве двух видных еврейских ученых Ноеха Прилуцкого и Аврома Голдшмидта в августе 1941 года. Польская Комиссия по военным преступлениям связалась с британскими властями — лагерь в Любеке находился в британской зоне оккупации — и потребовала арестовать Готхарда и экстрадировать в Польшу.
Суцкевер также написал в Нью-Йорк Вайнрайху, который тут же отправил письмо американским военным властям, чтобы они вмешались и потребовали от англичан арестовать человека, которого Вайнрайх назвал «ликвидатором виленского ИВО».
В результате всех этих усилий Готхард был арестован в ноябре 1946 года. Более полугода его держали в британском лагере для интернированных в Гамбурге, а потом перевели в другое место заключения. Поначалу он утверждал, что его неверно опознали, что все эти преступления совершил другой Герберт Готхард. Позднее он поменял показания и признал, что действительно работал в составе ОШР в Риге и Вильне, но при этом выдал себя за еврея-невольника. По его словам, работа его состояла исключительно в переводе материалов и проведении исследований по караимам, и он якобы пользовался своим положением для того, чтобы оказывать материальную помощь другим еврейским ученым. Готхард отрицал свое участие в хищениях или ответственность за убийство Ноеха Прилуцкого.
Англичане прислали Суцкеверу, перебравшемуся за это время в Париж, фотографию Готхарда, и он подтвердил, что это и есть «свинюшка», ликвидатор виленского ИВО[448].
Шмерке с энтузиазмом писал об аресте и заключении Готхарда. В своих фантазиях он, вместе с другими уцелевшими членами «бумажной бригады», должен был скоро оказаться в зале Варшавского военного суда в качестве свидетеля. У Готхарда отвалится челюсть, когда он увидит, что несколько членов еврейской «бумажной бригады» уцелели и теперь выступают его обвинителями. Шмерке предвкушал сладкую месть: экстрадиция и правосудие. Однако колеса бюрократической машины проворачивались медленно, Готхард сидел в английской тюрьме.
Выбравшись из СССР и Советского блока и оказавшись в безопасном Париже, Суцкевер и Шмерке задались новым вопросом: как именно ИВО следует оповестить общественность о спасении и возвращении виленских сокровищ? Это эпохальное событие заслуживало широкого освещения, а его герои — особых почестей. Однако, как писал поэтам Вайнрайх, «существуют веские причины не заявлять об этом с полной открытостью. <…> Важно представить факты в несколько завуалированной форме»[449].
Причины тревог Вайнрайха угадать нетрудно: если раскрыть всю правду, советское правительство может начать кампанию за возвращение материалов в Вильнюс на том основании, что они являются похищенной собственностью одного из советских музеев. А еврейские коммунисты явно очернят «соучастников преступления» Шмерке и Суцкевера, которые похитили книги и документы, равно как и ИВО — институт, приютивший краденое.
Еврейские коммунисты и так уже ополчились на Суцкевера, называя его не спасителем, а вором. Вскоре после возвращения в Париж он узнал, что по поводу его действий в Польше издают сердитое ворчание. Бывший коллега по «бумажной бригаде» Акива Гершатер писал ему из Лодзи: «В определенных кругах, в том числе и литературных, отношение к тебе резко изменилось. Там говорят: “Суцкевер обокрал Вильну”, “увез самые ценные вещи”, “мы-то знаем всю правду”, “с этим нужно разобраться”». Гершатер предупреждал Суцкевера, что авторы этих обвинений наверняка поделятся ими со своими идейными союзниками в Париже. Он даже советовал не хранить музейные материалы в парижской квартире, поскольку коммунисты могут организовать налет[450].
Свирепые обвинения прилетали и напрямую из советского Вильнюса: сотрудник музея Шлойме Бейлин слал письма в Союз виленцев в Париже, среди членов которого было много евреев. В этих письмах Бейлин называл Шмерке и Суцкевера ворами[451].
Шмерке никогда не упускал случая ринуться в драку и с восторгом вступил в словесную перепалку с коммунистами. В Париже он называл их апологетами режима-убийцы, а они его — предателем и агентом Уолл-стрит[452]. Но даже Шмерке не особенно хотелось публичного обсуждения того, что он, будучи директором вильнюсского Еврейского музея, принял решение вынести оттуда экспонаты и тайком вывезти их из СССР. Обнародование этого факта могло закончиться обвинением в адрес музея и арестом его друга детства Янкла Гутковича. Как минимум дальнейший вынос материалов станет невозможным.
Потому на протяжении нескольких лет Шмерке молчал. А когда наконец упомянул о своем участии в контрабанде в мемуарах, опубликованных в 1949 году, еврейские коммунисты напустились на него с удвоенной яростью: «Он обокрал государственный музей, в
