Аэроплан для победителя - Дарья Плещеева

— Бежим!

Они взялись за руки, побежали, добежали до угла — и налетели на Таубе. Он спешил к автомобилям.

Увидев Танюшу, любитель полетов как-то странно дернул головой — словно бы, встретив привидение, встряхнулся, чтобы прогнать морок. Танюша, не теряя скорости, потащила супруга дальше — именно потащила, потому что он-то заметил странное движение и норовил оглянуться — рассмотреть Таубе на предмет, годится ли этот человек в любовники.

— Ну Алеша! — воскликнула Танюша. — Нам нужно срочно найти Лабрюйера.

— Лабрюйер подождет! Кто этот человек?

— Это Таубе. Ты что, не узнал? Он сегодня летал с госпожой Зверевой.

— Что у тебя с этим Таубе?

— У меня? — Танюша остановилась и сердито посмотрела на мужа. — Ничего у меня с ним нет!

— А почему он так на тебя уставился?

— Он на меня уставился?

— Пожалуйста, не притворяйся, что ты не заметила. И какой знак ты ему подала?

— Я, знак?

— Что ты нацарапала на автомобиле?

— Крестик.

— И что же значит этот крестик?

Тут только до девушки дошло, что ей закатывают сцену ревности.

Как на грех, она недавно прочитала комедию Альфреда де Мюссе «Подсвечник», песенку из которой собиралась выучить. Там в первой же сцене неверная жена Жаклина усмиряла ревнивого супруга, при этом в шкафу у оскорбленной невинности сидел офицер-любовник. Так что методу вразумления мужей Танюша знала — и сыграла свою роль с блеском.

— Но он так на тебя вытаращился! — не унимался Николев. — Он прямо пожирал тебя глазами!

Алеша тоже смотрел спектакли, в которых муж обвиняет жену в измене, он даже фильмы в синематографе смотрел, где обманутый граф хватает за плечи и встряхивает свою вероломную графиню. Поэтому он повернулся, чтобы стать с Танюшей лицом к лицу и произвести эту устрашающую изменниц операцию. Это их обоих и спасло — Алеша увидел, что прямо на них мчится черный «катафалк».

Он действительно схватил жену — но не за плечи, а в охапку, и вместе с ней отскочил в сторону. «Катафалк», не умеющий прыгать вбок, пронесся мимо и вылетел за ворота.

— Он с ума сошел! На людей наезжать?! — тут Алешу осенило. — Это же твой любовник! Он увидел тебя со мной и решил — так не доставайся же ты никому!

— Боже мой, где Лабрюйер?! — воскликнула Танюша.

— И я бы хотел это знать, — раздался знакомый голос.

Стрельский, ожидая Лабрюйера, нашел лавочку у стены и сидел там, совсем неприметный, невзирая на свою монументальность.

Супруги бросились к нему.

— Вы видели, Самсон Платонович? Видели, да?

— Видел, конечно. Детки мои, мы не знаем, куда его понесло. Нужно перебежать к нашему автомобилю и укрыться там. Это же сущая крепость на колесах.

— Но почему — там? — удивился Алеша.

— Потому что у шофера этой железной гадины на ипподроме есть сообщники.

— Надо бежать в мастерские, к авиаторам! — решила Танюша.

— Никуда ты не побежишь, а будешь сидеть, как дуся, в нашем автомобиле! — прикрикнул на нее супруг и тут же кинулся за поддержкой к Стрельскому: — Так, Самсон Платонович?

— Именно так. Детки, бегите к автомобилю, пусть Вилли отъедет с вами подальше.

— А вы?

— А я посижу тут, погляжу, что дальше будет. Ну, живенько, живенько! Тамарочка, мы с тобой потом потолкуем.

— Я должна найти Лабрюйера! — выпалила она.

— Так он же там, с шофером и фрау Хаберманн. Там ты его и найдешь. И все ему расскажешь. Все!

— Так я этого и хочу. Алеша, бежим!

Но когда они подбежали к синему «Руссо-Балту», ни внутри, ни рядом никого не оказалось.

— Их похитили… — прошептала Танюша. — Алешенька, их похитили… Алеша, это ужасно… а мой револьвер в Майоренхофе!.. Какая же я дура!..

— У тебя есть револьвер?

— Ну конечно! Я все-таки современная женщина! Что ты на меня так смотришь? Двадцатый век давно настал, женщины водят автомобили и пилотируют аэропланы! А ты какого-то револьвера испугался! Ой, там кто-то идет… прячься, прячься же, тетеря…

Танюша присела на корточки у переднего колеса. Николев от волнения рухнул на четвереньки.

Из зарослей полыни, которую уже и кустами было не назвать, потому что стволы она имела почти древесные, появился шофер Вилли Мюллер. В левой руке он держал щегольское серое кепи, достойное английского лорда, и шоферские очки, правой утирал со лба пот.

— Мой бог, о мой бог… — бормотал он. — Что же я господину Гроссмайстеру скажу?..

Танюша едва не бросилась шоферу на шею.

— Господин Мюллер, миленький, что случилось?

— Я сам не понимаю, что случилось, фрейлейн, — поняв вопрос по-русски, но ответив по-немецки, шофер принюхался. — О мой бог, тут где-то покойник!

— Ой, где покойник?!

Вилли Мюллер медленно пошел, ловя носом тонкую струйку сомнительного аромата, которая становилась все сильнее и сногсшибательнее. Наконец он остановился у распахнутой двери своего автомобиля.

— Что это такое?! — спросил он в отчаянии.

Банка конюха Авотинга ничего ему не ответила.

Шофер очень нехорошо посмотрел на Танюшу и Николева.

Они еще не поняли, до какой степени этот человек влюблен в свой автомобиль, не сообразили, что «Руссо-Балт» возведен им в ранг святыни,

— Господин Мюллер, где фрау Хаберманн, где господин Лабрюйер? — Танюша для доходчивости перешла на немецкий.

— Этот запах уже ничем не вывести. Мое авто будет вонять хуже свинарника, — ответил шофер. — О мой бог, что же делать?

— Так что же с фрау Хаберманн?

— Она сошла с ума!

Глава двадцать седьмая

Лабрюйер перешел рельсы, поискал следов там, дошел до станции Солитюд, расспросил билетных контролеров, уже ждавших рижского поезда. Никто не заметил маленькую старую фрау в обществе людей, которые бы ее куда-то увозили. А вот шофера Мюллера опознали по кепи — вовремя Лабрюйер догадался описать шикарный головной убор.

— Это было, когда шлокенский поезд прошел, — вспомнил молодой контролер. — Он отошел от перрона, но на переезде что-то случилось, он встал и минуты три простоял. Вот когда он миновал переезд — и прибежал тот человек.

— Он кого-то искал, всюду заглядывал, — добавил пожилой контролер. — Потом побежал к Анненхофской улице.

— И больше мы его не видели.

— Да, сюда он не возвращался. Может быть, его заметили на переезде?

Лабрюйер пошел к переезду и поговорил с инвалидом, который заведовал шлагбаумом. Тот припомнил человека, который перебежал железную дорогу. Двигался этот странный человек в сторону ипподрома. Тогда Лабрюйер решил, что если Мюллер на свободе, то рано или поздно вернется к своему обожаемому «Руссо-Балту».