В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот предстала профессорским очам какая-то безвестная пучеглазая уродина, Дина Хар-Захав. Ну какая может быть связь между высоким искусством и этими кривыми зубами, этим крючковатым носиком? В очередь на прослушивание к профессору Ягудинову-Левину записывались и совершенные красавицы, и просто девушки с изюминкой… — но чтобы такое страшилище, прости Господи? Да где это видано?.. Впрочем, не выгонять же уважаемого человека прямо с порога… Подавив в себе чувство протеста, Левин сел за рояль. Было серое утро, в пустой комнате для прослушивания стоял полумрак, и лишь черный рояль отсвечивал своим вороновым крылом. Отец Дины сел в кресло возле окна.
Дина начала с романса Чайковского. Весной бурлили чувства, и воздух был полон ласковых грез, но вот пришла осень. Тополя тянут голые ветви к хрустальной поверхности воды. Тропинки теряются в шуршании опавшей листвы…
Профессор вдруг забыл об уродстве певицы. Хорошо знакомый романс неожиданно тронул его сердце. Ягудинов-Левин поднялся со стула и прошелся по комнате.
— Что ж, — сказал он, останавливаясь перед Диной, — пожалуй, споем еще…
Он протянул девушке папку с нотами еврейских песен в его собственной редакции. Профессор питал слабость к еврейским мелодиям и даже председательствовал в местном Обществе любителей еврейской музыки.
— Вы знакомы с этим сборником?
Конечно, знакома. Дина выбирает песню, которая широко известна в еврейской диаспоре — материнский напев над ребенком, дремлющим в колыбельке. Теперь старик-профессор уже взволнован по-настоящему, до глубины души. Впервые ему приходится слышать эту известнейшую песню в таком необыкновенно чистом, сильном и в то же время сдержанном исполнении. Да, из такого материала получаются поистине великие певицы! Он снова внимательно смотрит на девушку. Боже, какое уродливое лицо! Но не зарывать же в землю такой огромный талант…
На следующий день Дина с отцом уехали домой в Белоруссию, но несколько недель спустя девушка вернулась в южный город — теперь для того, чтобы остаться там надолго. Ее приняли-таки в консерваторию, в класс профессора Ягудинова-Левина. Внешность Дины не изменилась, и лишь прекрасная фигура да волшебный голос отвлекали внимание слушателей от уродливого лица исполнительницы.
Как мы помним, Фима Райзман тоже посещал консерваторию и встречал Дину на уроках по теории музыки. Он не смотрел на нее вовсе, да и зачем смотреть? Мало ли в мире некрасивых девушек? С точки зрения Фимы, уродство представляло собой прискорбную ошибку Творца, на которой не следует заострять внимания.
Но людям неведомы капризы и выкрутасы судьбы. Надо же было такому случиться, что сама Дина не на шутку влюбилась в красивого скрипача с бледным лицом, горячими глазами и непокорным чубом, то и дело спадающим на лоб. Попробуй разберись в извилистых путях, которыми приходит к нам любовь! Где она зарождается — в едва уловимой интонации, в небрежной улыбке, в дуновении теплого ветра? Из каких потаенных источников всплывают эти забытые образы, этот неясный, но такой сладкий трепет души? И вот уже каждая случайная встреча полна тайного смысла, и вот уже расцветает девичье сердце, и нежным флером первого чувства окутывается весь окружающий мир. О, как несчастно создание, пораженное стрелой безответной любви!
Медленно тянулись дни и недели. Отец присылал Дине достаточно денег для проживания и учебы, а на каникулы девушка возвращалась в родное белорусское местечко. Консерватория занимала теперь все ее помыслы — волшебный мир музыки и пения.
Путь певицы не выложен розами. Профессор требователен и безжалостен. Гаммы, арпеджио, скучные упражнения — вот главное содержание учебы. Но были и чудесные минуты искусства: музыка, арии, романсы, песни любви, души и свободы. А в моменты особенно хорошего настроения Ягудинов-Левин доставал заветную папку с еврейскими песнями, и оба с наслаждением погружались в мир далекого местечка, мир невесты, и матери, и стареющей швеи, утратившей надежду на лучшее.
Несколько раз в году Общество любителей еврейской музыки устраивало концерты в роскошных городских залах. Евреи составляли значительную часть населения южного города, так что эти вечера собирали большое количество слушателей. На сцену один за другим выходили музыканты — в основном скрипачи, пианисты, певцы с аккомпаниаторами, иногда — небольшой хор или квартет.
И вот профессор Ягудинов-Левин задумал представить этой весьма разборчивой публике свою новую ученицу Дину Хар-Захав. Это стало неожиданностью для всех, кто хорошо знал его требовательность и педантичность: обычно профессор годами готовил своих воспитанников, прежде чем позволял им выйти на сцену.
Дина приступила к репетициям. Теперь она ежедневно повторяла три песни из еврейского сборника, составленного ее учителем. Она предложила включить в концерт еще одну, четвертую, песню, которой не было в сборнике — Дина привезла ее из Белоруссии. Ягудинов-Левин не возражал. Сам он был уроженцем Волыни и хорошо знал, что у семени Иакова в каждом месте изгнания есть свои особенные песни, особенные шутки и особенная печаль.
Итак, можно сказать, что у Дины совсем не оставалось времени на другие, посторонние дела. Если бы еще не донимали ее мысли об этом молодом скрипаче, которого она то и дело встречала в аудиториях и залах консерватории…
Ах, склонно наше сердце к пустым мечтам! Каждое утро, лежа с закрытыми глазами, уносится девушка в своих фантазиях к бледному красавцу с чубом. Он приходит к ней в радужном ореоле обманчивого сияния, приходит и спрашивает: «Полюбишь ли ты меня, желанная моя?» Дина медлит с ответом, не торопится выплеснуть наружу бушующую в душе бурю. Но его горящие глаза проникают ей в самое сердце, улыбка манит и зовет. «Полюбишь ли ты меня, избранница моего сердца?» Сколько требуется сил, чтобы не броситься к нему на шею, не обвить его голову обнаженными руками, не прижаться к нему всем телом, не зарыться лицом в его густые волосы… «Да, да, мой любимый, да, я полюблю тебя! — шепчет Дина, не открывая глаз. — Да, да, да!»
И вот наступил вечер, когда Дина впервые вышла на сцену перед публикой. Конферансье объявил: «Воспитанница консерватории Дина
