В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В течение этих пяти-шести месяцев Фима получил от Ниночки два письма. Первое содержало наивные сердечные жалобы. «Помнишь ли ты, Фима, рассвет, который мы встретили вместе? Тогда, в темноте, мы оба вели себя не совсем так, как следовало бы, но сердце мое теперь всецело принадлежит тебе…» — и так далее. Во втором письме слышался стон уязвленной души. «Каждый день я жду твоего письма, но ты, видимо, забыл далекую девушку. То, что произошло между нами в ту ночь, не было для меня игрой. Кое-что осталось на память и в моем теле, и теперь это „кое-что“ растет. Мама спрашивает, почему я хожу такая грустная. Я отшучиваюсь, смеюсь, но по ночам плачу…»
Фима не ответил ни на первое, ни на второе письмо — не потому, что сердце его превратилось в камень. Напротив, в нем вовсю кипели любовные чувства и страсти. В университете и консерватории он встречал сотни цветущих дочерей Евы — только руку протяни. И наш герой расхаживал среди этого цветника, как царственный петух с гордо воздетым гребнем. Ночь на скамейке местечкового парка была для него крошечным эпизодом, не более того. А эпизоды забываются, причем довольно быстро… Да и времени едва хватало на все. Помимо работы в кинотеатре и любовных приключений, требовалось уделять немало сил занятиям в университете и в консерватории.
В местечке между тем дела шли все хуже и хуже. Фимин отец скончался, не перенеся выпавших на его долю невзгод; семья осталась без средств к существованию. Фиме пришлось согласиться на переезд матери и сестры под его крыло, в южный город. Они прибыли с огромным количеством корзин, узлов и сумок, с домашними соленьями, вареньями и выпечкой. В числе прочего багажа женщины привезли и дурную весть о Ниночке Бурштейн. Девушка утонула в реке, и в местечке поговаривают, что Ниночка утопилась.
Несколько дней Фима ходил как оглушенный. Но время лечит и не такие раны, так что вскоре жизнь вернулась на прежние рельсы.
Фимина сестренка Эстер, красивая и сообразительная девушка, несомненно, была хорошо осведомлена о том, что случилось с ее близкой подругой. Но излишняя болтовня может только повредить, поэтому Эстер предпочитала помалкивать на эту скользкую тему. Вскоре она устроилась на работу в большой розничный магазин в центре города. Всеми правдами и неправдами семья выбила себе две крошечные комнатушки в общежитии. Мать занималась домашним хозяйством, Фима с утра до ночи носился по своим делам.
Теперь его уже трудно было назвать новичком в отношениях с женщинами. Фима действовал на этом фронте изобретательно и неординарно, что вкупе с привлекательной внешностью обеспечивало ему постоянный успех. Благо, в южном городе с избытком хватало мест и возможностей и для любви, и для греха.
Сначала он увлекся Таней, потом появилась Хилина, после Хилины — Сара, она же Соня, а место Сони заняла капитанша Ирина Осиповна. Муж последней ходил в море капитаном дальнего плавания, и Ирина Осиповна, двадцатипятилетняя особа с сочными губами, испытывала в периоды долгого мужнего отсутствия неутолимую жажду любви.
Возьмем, к примеру, Хилину — ее царствование продолжалось относительно долго. Эта типичная уроженка юга с прекрасными золотистыми волосами, загорелым лицом и голубыми глазами ходила в тонких полупрозрачных блузках, что лишь прибавляло ей привлекательности. Вот она выходит бок о бок с Фимой из здания университета. В руках у обоих кожаные портфели, а в портфелях — книги, тетради и свертки с немудрящими бутербродами. Словом — обычные студенты тех лет.
Они направляются к морю. Садятся в трамвай и едут в сторону Большого Фонтана. В этом районе — широкая, залитая солнцем полоса песчаного и галечного пляжа, а на пляже — густое скопление народа, пришедшего сюда позагорать и искупаться в море. Берег кишит загорелыми телами, отовсюду слышны плеск и крики купающихся. Молодые люди раздеваются. Купальник красиво облегает тонкую фигуру девушки. Фима бросается в море с разбегу, подныривая под волну, зато Хилина входит в воду осторожно, мелкими шажками. Но вот и она, преодолев последние сомнения, падает на теплую ладонь волны. Слышатся визг и смех, руки молотят голубой хрусталь моря, глаза сияют, играют напрягшиеся мышцы. Золотом сверкает на солнце вода, туманятся морские глубины, качаются на волнах томное желание и радость жизни.
Южный вечер наступает стремительно, без раздумий. Солнце почти падает в объятия запада, небеса подергиваются туманной дымкой, и вот уже первая звезда поблескивает в вышине. Еще несколько минут — и потемнеет море, стирая линию горизонта. Поднимается ветер — прохладный и согревающий одновременно, он ласкает и тревожит, несет с собой грусть, негу и тоску по неведомым далям. Поднимаешь глаза — ах!.. небо уже усеяно звездами от края от края.
В такие моменты Фима и Хилина уже сидят в укромной тени какого-нибудь утеса, скрытые темнотой от посторонних глаз. Если очень хорошо прислушаться, можно услышать их шепот — обычный шепот мужчины и женщины, оставшихся вдвоем — вдвоем и наедине со своими желаниями и страстями.
— Глупенькая ты, Лина… Ну почему ты не позволишь мне обнять тебя по-настоящему?
— Господь с тобой, дурачок, я и так тебе все позволяю…
Вздохи, объятия… От выглянувшего месяца тянется серебристая дорожка, прибрежный ветер, пригибаясь, крадется меж обнаженных скал, принюхивается к запаху водорослей и остывающей гальки. Ласково мурлычут волны у ног влюбленных.
— Глупенькая, ну чего ты боишься? Кто нас тут увидит, в такой темноте?
По-видимому, он просит у нее еще одной уступки — последней, а потому не такой уж и трудной. И, судя по всему, она не возражает… В темноте под скалой слышен лишь грохот двух бьющихся вплотную сердец.
Что и говорить, теперь Фима был уже далеко не новичком. Он хорошо выучил науку нежных уговоров и завлекательных бесед, точно различал мгновения слабости и сомнений, умел вовремя сыграть на
