Босиком - Элин Хильдербранд

Бренда отложила работу; она была потрясена. Для сравнения она прочитала работу Амриты (которой поставила пять баллов), а затем еще раз перечитала работу Уолша. Его работа была совершенно иной, она была оригинальной, такой же свежей и солнечной, как страна, из которой он был родом. Но подобная глубина могла прийти только с годами и с опытом. Бренда поставила Уолшу пять баллов с плюсом. Затем заволновалась. Она поставила Уолшу самую высокую оценку в классе. Было ли это справедливо? Его работа была самой лучшей. Могла ли она это доказать? Это было субъективное суждение. Не вызовет ли это подозрений? Было ли «пять с плюсом» как-то связано с тем, что Джон Уолш спал со своим профессором на этой самой кушетке, доставляя Бренде столько удовольствия, что она даже кричала?

Она легонько написала оценку в верхней части работы карандашом, на случай если передумает. Но Бренда не могла заставить себя изменить ее — Уолш заслужил эту «пятерку», все честно и справедливо. И все же Бренда боялась. Она боялась, что влюбилась в него.

К тому времени как Бренда вернулась в приемную онкологического отделения, ее вдохновение испарилось. Обвинения Амриты (справедливые) смешались с обвинениями Диди (несправедливыми). «Ты с ним спишь!» Бренда спрятала свой сценарий и решила никому не рассказывать о том, что произошло в туалете.

Через несколько секунд в холле появилась Вики в сопровождении доктора Олкота. Бренда прищурилась. Неужели это ее сестра? Вики словно усохла — казалось, она стала не только тоньше, но и ниже ростом. Вики выглядела такой же хилой, как тетушка Лив в последние месяцы перед смертью (тетушка всегда была миниатюрной — восемьдесят пять фунтов вместе с пальто). Вики была в платке от Луи Вуитона, белых шортах, висевших у нее на бедрах, розовом топе, который создавал такое впечатление, словно у нее и вовсе не было груди, и кашемировом джемпере цвета морской волны на змейке, потому что при температуре сорок градусов Вики знобило. Мысленно Бренда была далеко отсюда, но она тут же снова стала неистово молиться. Дорогой Господь, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Доктор Олкот передал Вики Бренде. В приемной никого не было, но он все равно заговорил шепотом:

— Мы сделали ей укол невпогена, и нужно будет приехать завтра и послезавтра на уколы. Они должны поднять уровень лейкоцитов. Я также прописал Вики антибиотик и тайленол, чтобы сбить жар. Через несколько дней ей должно стать лучше. Когда уровень лейкоцитов поднимется, мы возобновим химиотерапию, начиная с маленьких доз. — Он посмотрел на Вики. — Хорошо?

Она дрожала.

— Хорошо.

Бренда взяла Вики за руку.

— Что-нибудь еще?

— Ей нужно отдыхать, — сказал доктор Олкот. — Я больше ничего не хочу слышать о пикниках на пляже…

— Хорошо, — быстро проговорила Бренда. Она уже и так чувствовала себя виноватой (за Уолша, за поцелуй с Джошем, за то, что писала, вместо того чтобы молиться) и сожалела (о чертовой «пятерке с плюсом», о картине Джексона Поллока, о том, что не послала Диди) — так что ничего не изменилось, когда доктор Олкот и вину за пикник повесил на нее. «Я хотела, чтобы Вики стало лучше», — могла бы сказать Бренда, но вместо этого произнесла: — Простите.

В машине Вики обмотала ноги флисовым одеялом и вжалась в сиденье.

— Я получила по заслугам, — сказала она.

— Ты о чем? — спросила Бренда.

— Я хотела покончить с химиотерапией, — призналась Вики. — И вот теперь химиотерапия покончила со мной. Один раз в неделю, слабая доза. Это не может убить даже однокрылую муху.

— Не думай так.

— Клетки окрепнут, — сказала Вики. — И распространятся.

— Перестань, Вик. Ты должна сохранять позитивный настрой.

— И я сама в этом виновата.

— Не понимаю, как ты можешь такое говорить, — сказала Бренда. — Ты не виновата в том, что заболела.

— Я виновата в том, что не поправляюсь, — сказала Вики. — Я не стремлюсь к этому. — Она наклонила голову к окну. — Господи, как я виновата.

Бренда завела машину и сказала:

— Аминь.

Сердцу не прикажешь, подумала Мелани. И утром, после первого визита к врачу, она позвонила Питеру в офис.

Мелани лежала на кровати с закрытыми глазами, слушая уже привычное пение крапивника. Она чувствовала себя уставшей, потому что эту ночь снова провела с Джошем — они ездили к пруду Квиднет — и вернулась домой уже после полуночи. Вчера Мелани ездила с Вики в больницу. Пока Вики была у врача, который пытался поднять уровень лейкоцитов у нее в крови, Мелани посетила угрюмого терапевта, белокурого доктора, которому, по всей видимости, оставалась пара месяцев до пенсии. Он ужасно разговаривал с пациентами, но Мелани было все равно. Она услышала биение сердца своего малыша. Тук, тук, тук. Женщина и не представляла, что была огромная разница между тем, как она представляла это сердцебиение и как действительно оно звучит. Беременность была реальностью. Мелани здорова и способна к продолжению рода. Она была беременна десять недель; сейчас ребенок был размером со сливу.

Мелани положила руку себе на живот.

— Привет, — прошептала она. — Доброе утро.

Она ждала какого-то знака. Ей легко было скрывать эту новость от Питера, потому что, хотя ее и тошнило и она чувствовала себя очень, очень усталой, не было никакого явного проявления ее беременности. Она даже не была похожа на беременную. Но это сердцебиение было настоящим, его невозможно было отрицать, и Мелани восприняла это как знак. Не то чтобы она считала, что должна сказать обо всем Питеру. Она просто этого хотела.

И поэтому, когда Джош с детьми ушел на пляж, Бренда отправилась писать, а Вики закрылась в комнате, Мелани направилась к магазину и позвонила Питеру с платного уличного телефона.

Мелани наслаждалась сконсетским утром: голубыми цветущими гортензиями, свежескошенной травой, запахом теннисных кортов с глиняным покрытием через дорогу от казино, ароматом кофе и булочек, который доносился из магазина. А еще запахом Джоша на ее коже. Даже если Питер будет с ней груб, даже если он откажется ей верить, он не сможет испортить этот день.

— Доброе утро, — сказала секретарь. — «Раттер энд Хиггенс».

Даже если он заявит, что ему все равно.

— Соедините меня с Питером Пэтченом, пожалуйста, — сказала Мелани, стараясь говорить деловым тоном.

— Одну секунду, пожалуйста.

За этим последовала пауза, затем щелчок, затем гудки. Мелани переполняли страх, волнение и все те же неприятные чувства, связанные с Питером, которые она считала уже похороненными. «Черт! — подумала она. — Повесь трубку!» Но только подумав об этом, Мелани услышала голос Питера: