Кукольная королева (СИ) - Сафонова Евгения

Зато зверь внутри неё — мог.

Зверь, бешенство которого она чувствовала даже сейчас.

— Таша…

Чарующие вкрадчивые щупальца тянули за кромку здравомыслия.

У неё оставались доли секунды, длившейся вечность.

Отпустить разум. Довериться инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний.

Зверя не обманешь личиной.

Зверь видит суть.

…«не уступай зверю в себе, иначе он потом не уступит тебе»…

Я помню, мам, подумала Таша: на грани отчаяния, на кромке ускользающего разума. Я помню.

Но иначе я убью всех, кто мне дорог.

Львица обречённо прикрыла серебряные глаза…

…и открыла — серые, стекленеющие в бездумной ярости.

В следующий миг она взвилась в прыжке. Секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило ей обрушиться на виспа, повалив монстра на землю, вонзив когти до самых подушечек лап — и львица сомкнула челюсти на чёрном горле.

Холодная зелень померкла. В белых звериных лапах корчился бесформенный монстр — словно огромная расползающаяся лужа болотной тьмы, и лишь лицо ещё хранило человеческие черты: резкие, неправильные, страшные. Два длинных щупальца били по земле, на конце одного из них, где-то в глубине полупрозрачной сгущённой черноты, ослепительно сияла зелёная искра.

Этим щупальцем висп и впился в шкуру львицы. Прямо в правое плечо — так, что хрустнула кость, кровью запачкав светлую шерсть.

Мир львицы взорвался жгучей болью.

Она застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть. Стиснула клыки, сильнее сжав челюсти; жмурила затуманенные глаза — и сквозь острую, ослепляющую боль пульсом билось в висках одно желание.

Убить.

Убить. Защитить. Не отпускать, ни за что, пусть ценой жизни, пусть боль изнуряет, выжигая огнём изнутри…

Шар белого света взорвался у самой головы виспа. Тварь на миг ослабила хватку, отступившая боль вернула силы, и львица рванула морду вверх.

Крик виспа, рассёкший ночную тьму, походил на хриплый звериный рёв.

— Таша, в сторону! — завопил Джеми, вскочив с колен. — Я боюсь тебя задеть, в сторону, я его прикончу!

Однако львица либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками зыбкую плоть монстра, вившегося в её лапах; тот зашёлся в судороге, обмяк, ослаб — но, из последних сил хлестнув львицу щупальцем по глазам, заставил её отпрянуть.

Следующий удар пришёлся уже в грудь.

Львицу отшвырнуло с такой силой, что, упав, она ещё кубарем катилась по траве. Вжав когти в мягкую землю, остановилась, попыталась встать, но не смогла — а изломанная, скрюченная тварь уже ползла туда, откуда пришла.

Тьму рассекла вспышка. Кьор, взорвавшись, окутал виспа белым пламенем.

Судя по рёву, ему это не понравилось.

— Ну как тебе, а? — выкрикнул Джеми, пока другой шар уже сгущался в его ладонях. — Как тебе это, ты, мерзкая…

Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь густой травы, обвило щиколотку мальчишки. Дёрнуло, подсекло — и Джеми, вскрикнув, рухнул на траву. Кьор вырвался у него из рук, взорвавшись среди пушицы, белые заросли полыхнули пламенным светом, ярко озарив виспа, волочащего мальчишку за собой в болото — но Джеми отчаянно цеплялся за траву и сфагнум, вырывая их с корнем, царапая ногтями землю, пытаясь сопротивляться щупальцу, в котором пульсировала зеленью изумрудная искра, пытаясь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Львица прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как белая тень.

И одним движением перекусила щупальце: ровно в том месте, где бился неживой малахитовый огонь.

Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался. Казалось, рокочет сама земля; звук отдался эхом в траве, дрожью в костях, ноющей болью барабанных перепонок. Зелёное сияние пронзило ночь — и волна света, словно взрывная, швырнула львицу назад, пронеся над землёй, ударив спиной о стену дома: слепящего света, выжигающего глаза, опаляющего лицо ледяным пламенем…

Которая вдруг, вмиг — померкла.

Джеми, уткнувшийся в траву, чтобы не ослепнуть, с трудом поднял голову. Посмотрел на свою лодыжку, которую больше ничто не держало. Проследил, как тает, распадаясь на клочки бесформенной тьмы, остаток щупальца, в котором больше ничего не светилось.

А чуть поодаль, отчётливо различимый в ровном свете горящей пушицы, чернел на земле выжженный сфагнум: бесформенным силуэтом очертив то место, где нашёл свой конец висп из Белой Топи.

Джеми промокнул рукавом кровь под носом.

— Тихая ночка выдалась, ничего не скажешь…

Сбоку почудилось движение. Он дёрнулся, вглядываясь во мрак, но там никого не было. Взглянул на кольцо: острое фиолетовое сияние уступило место мягкому зеленоватому свечению, извещавшему о близости оборотня.

Никаких колдунов поблизости… странно.

А силуэт человека в чёрном казался таким реальным.

Джеми тряхнул головой. Оглянулся на львицу, сломанной игрушкой белевшую у стены дома.

— Таша!

Джеми вскочил. Тут же рухнул, вскрикнув от боли. Вскочил снова — и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, заковылял вперёд.

— Таша!

Львица вяло ударила по земле длинным хвостом. Наконец приподняла голову. Тряхнула ушами.

Позволив Джеми, притормозив, облегчённо перевести дыхание.

— Жива…

Оглядевшись, мальчишка шагнул к Арону. Тот так и сидел на земле, глядя в пустоту перед собой: руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты.

Джеми осторожно тронул его за плечо.

— Святой отец?

Никакой реакции.

— Святой отец!

Набравшись смелости, Джеми потряс дэя за плечи, но безрезультатно.

— Что с ним? — подал голос Алексас.

— Не знаю, — Джеми смотрел на дэя растерянно. — Словно… ушёл в себя. Наверное, чары виспа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Славно его обработало, однако, — Алексас вздохнул. — Пусти меня.

— Зачем?

— Я знаю, что делать.

— Точно? — подозрительно уточнил Джеми.