Как разграбили СССР. Пир мародеров - Лев Сирин

Все это я рассказываю к тому, чтобы было понятно, что все искусственное, что было сделано во имя собственных амбиций, на пользу искусству не идет. Зачем, скажем, какая-то часть критики пытается замалчивать, что существует театр Дорониной? И никто не объяснит, почему это делается. Да потому, что Доронина отстояла и спасла в сложное время определенную категорию артистов. Хороших артистов. Да и сегодня она держит этот театр, как и раньше посещаемый зрителями, артисты которого, как и раньше, снимаются в кино. За что с ней так? За то, что она правду говорит? За то, что она ни перед кем не пресмыкается?

— Можете сравнить тенденцию посещаемости театров в советское время, в 1990-е годы и сейчас?

— Сейчас, конечно, получше, чем в 1990-е годы. Устоялась система коммерческих гастролей, Малый театр, например, таким образом был и в Азии, и в Европе, к сожалению, сейчас произошла трагедия в Японии, с которой у нас в этом смысле были хорошие контакты, готовились уже четвертые гастроли за последние 10 лет.

— После распада СССР многие народные артисты не брезгуют сниматься в мыльных сериалах. А Вы зрителей давно не радуете, Юрий Мефодьевич. Почему?

— Для кино у меня сейчас нет времени. Жалко, конечно, тем более что, когда я вижу, как играют многие актеры моего возраста, я понимаю, что вполне мог сыграть и лучше их. Кстати, может быть, кто-то уже не помнит, но я в сериалах снимался больше, чем где-либо. В советское время это были одни из самых длинных сериалов: «Адъютант его превосходительства», «Хождение по мукам», «ТАСС уполномочен заявить». Но я не дружу с современными продюсерами, поскольку понимаю, что от того, что мне будут предлагать они, я наверняка откажусь. Поэтому после «Московской саги» у меня и не было больших работ в кино, зато свою игру в этом фильме я считаю хорошей для моего возраста: хорошая роль, добротный фильм.

Было, правда, несколько попыток сняться в небольших ролях, но я быстро понял, что именно в небольших ролях сниматься не стоит. Потому что режиссеры, как правило, не обращают пристального внимания на игру актеров второго или третьего плана. У меня как-то была роль о ненужности сегодня человека, который когда-то был человеком. Я читал сценарий, у меня душа кровью обливалась. Сказал себе: «Надо попробовать!» Играю с полной отдачей, но режиссер так вырезает и монтирует мои фрагменты, что у зрителя наверняка остается ощущение, что я просто отбывал номер за деньги.

Москва, март 2011 г.

Вульф Виталий Яковлевич — российский искусствовед, театровед, киновед, литературовед, переводчик, теле- и радиоведущий, критик. Родился 23 мая 1930 г. в Баку, скончался 13 марта 2011 г. в Москве. С 1994 г. — ведущий телепрограммы «Мой серебряный шар». Заслуженный деятель искусств России.

— Когда, на Ваш взгляд, был расцвет отечественного театра, а когда его закат?

— Театр зависим от общественно-политической ситуации. А Россия пережила огромное количество социальных и политических перемен. Поэтому, если менялась ситуация в стране — менялся и театр. Но менялся не обязательно в худшую или в лучшую сторону. Менялись темы, репертуар, режиссеры, вкусы публики, артисты, которые играют в театрах... Ну а там где есть изменения — есть движение жизни.

Что касается расцвета отечественного театра... С конца 40-х годов и в 50-е годы было очень много значительных театральных работ. В ту эпоху жили великие актеры и великие режиссеры. Позже, со временем, началась массовизация культуры: стал падать уровень искусства, сократилось количество талантливых актеров. Изменились жизненные приоритеты населения. Россия стала потребительским обществом. Все стали заинтересованы в том, чтобы непременно зарабатывать деньги. А бизнес несовместим с развитием театрального искусства. Более того, сегодня театр не играет той роли в общественной жизни, которую играл когда-то. На смену ему пришло много новых явлений: рок-культура, поп-культура, шоу-бизнес, ресторанная жизнь, молодежные клубы, масса того, чего прежде не было. Значение театра падает.

— С удивлением узнал, что Вы тридцать лет проработали в Институте международного рабочего движения. Как это «рабочее движение» с Вами вяжется? Чем Вы там занимались?

— По существу, это был институт, который занимался общественным сознанием Запада, но поскольку в советские годы его так назвать было нельзя, то институт назвали нейтрально — Институт международного рабочего движения. При этом там работали самые известные интеллектуалы Москвы.

В институте я дружил с Мерабом Мамардашвили (советский философ. — Прим.авт.). Однажды сложилась ситуация, что я не мог оставаться дальше работать в своем отделе. И Мераб мне помог: настоял, чтобы я перешел к нему в сектор. В 1987 году я защитил там докторскую диссертацию по теме «Американский театр 70-х годов и общественно-политическая реальность США», а до этого активно занимался анализом движения хиппи.

— К каким выводам пришли?

— Впервые в СССР я попытался объективно проанализировать этот феномен. Кстати, я до сих пор убежден, что хиппи — явление не обыденное. Оно совершило позитивный сдвиг в сознании западных людей, ну а позже, соответственно, многое поменяло и в нашей ментальности. До этого ведь у большинства людей не было такого рода внутренней свободы и раскованности, как демократический стиль поведения, привычка делать все, что ты хочешь.

Москва, октябрь 2010 г.

Вишневская Галина Павловна — певица, народная артистка СССР. Родилась 25 октября 1926 г. в Ленинграде. С 1952 г. — в Большом театре. В 1970-е годы лишена советского гражданства вместе с мужем Мстиславом Ростроповичем. С 2002 г. - руководитель Центра оперного пения Галины Вишневской в Москве.

— Я знаю, что Вы убежденная антисталинистка, но можете сказать спасибо Сталину за то, что он придал Большому театру статус главного театра страны, можете?

— Пестовал ли Сталин Большой театр?.. Ну, в сравнении с нынешними временами, когда каждый талант имеет возможность пестовать сам себя и зарабатывать на этом сколько угодно, это уже не совсем то. Но Сталин все-таки выделял Большой театр из всех остальных театров. Зарплаты там были гораздо больше. Оркестр получал в два-три раза больше, чем в других театрах. На пенсию в Большом выходили через двадцать лет, после смерти Сталина через двадцать пять лет — и пенсия в Большом была в два раза больше, чем она стала после смерти Сталина. В этом смысле выделял, да.

— Какая из Ваших наград Вам дороже всего: медаль «За оборону Ленинграда», звание народной артистки СССР или звание кавалера французского ордена Почетного легиона?

— ...У меня еще орден Ленина есть. (Смеется.) А дороже всего мне медаль «За оборону Ленинграда». Я получила ее, когда мне было 15 лет. Рассказывать что-то или писать о блокаде, мне кажется, невозможно. Не зря же до сих пор о ней нет настоящей книги. Есть документальные свидетельства, но художественной книги нет. Вероятно, потому, что Бог в данном случае велит человеку вычеркивать из речи то, о чем не стоит говорить вслух. В блокадном Ленинграде было все, но говорить об этом устами человека не надо.

— Вы подняли советский оперный театр на небывалые высоты. Но в 1990-е годы былая слава отечественной оперы начала блекнуть. Давайте начнем с «оптимистичной» ноты, Галина Павловна... «Мне страшно сегодня бывать в театре, в опере...»

— Прежде всего эти мои слова, конечно, относятся к Большому театру, театру, которому я отдала почти четверть века своей жизни. Но при этом хочу подчеркнуть, что не только Большому театру или театрам российским, а всему мировому оперному театру надо спасаться от нынешних режиссеров-постановщиков. В них главная проблема! Они сегодня уничтожают оперный жанр, хотя драматическим театром, как бы они его таким ни пытались делать, опера никогда не будет. Наш жанр — петь! Композитором нам задано все: либретто, темп и ритм, интонации... Мы должны все это выучить, пережить в себе и, добавив какие-то внутренние идеи, не затрагивающие текст или эпоху, донести до слушателя.

Сегодня действительно, к сожалению, такое время, когда опера находится в опасном положении. Посмотрите, на всех новомодных премьерах — сплошные скандалы. Складывается ощущение, что режиссеры-постановщики такого рода спектаклей сознательно идут именно на скандал. Чтобы пришла шумная известность, после которой можно было бы сразу же выбросить декорации и заказывать новые, ставить другую оперу. Я, к примеру, после «Онегина» в Большой театр больше ходить не могу. Это невозможно! Я там начинаю себя просто неприлично вести: могу кого-нибудь ненароком обидеть.

— Проблема, насколько я понимаю, даже еще шире — оперные театры с 1990-х годов мельчают репертуарами. Уходят знаковые оперы типа «Ивана Сусанина», «Садко», «Хованщины»...

— Такие театры, как Большой, «Ковент-Гарден», «Аа Скала», «Гранд-Опера», — это национальные театры, принадлежащие государству, народу, это национальная и мировая культура... Поэтому в этих театрах должны быть собраны самые лучшие, помпезные, если хотите, постановки, созданные за последние десятилетия. А у нас сегодня уничтожают декорации и костюмы таких постановок. «Аиду», как мне сказали, уже сожгли. Не знаю, зачем. Быть может, не было подвала, куда можно было бы бросить театральные атрибуты этой оперы. Вот их и сожгли. А между тем, повторяю, это народное достояние и государство обязано его беречь и содержать. Государство обязано платить артистам хорошие деньги, приглашать хороших, настоящих солистов из-за границы. Ведь в дореволюционное время в Россию ехали все — самые лучшие итальянские оперные певцы пели в России больше, чем у себя на родине. Потому что им за это платили большие деньги. Да, это дорогое искусство, но оно того стоит.