Как разграбили СССР. Пир мародеров - Лев Сирин

Не дремала после гибели Советского Союза и социальная журналистика. Благодаря ей мы узнавали жуткую изнанку крестового похода демократии на наследие Советского Союза. Проституция. Бродяжничество. Беспризорничество. Нищенство. Эти немыслимые в СССР явления журналисты разобрали по косточкам. И было это, как и в случае с детективщиками, не смакование жареных фактов, а констатация безумной реальности, призыв с нею бороться. Я, конечно, не имею в виду газетенки типа «Экспресс-газеты», которые на общественных катаклизмах действительно набивали себе карман, и только, а говорю о порядочных коллегах, которых, к счастью, было и остается большинство в профессии. Поверьте, и нам было нелегко тогда, в 1990-е. Самому узнавать шокирующие подробности мира, в котором ты живешь, не сахар. Помню, в «Московской правде» с Петей Федулиным провели небольшое журналистское расследование о московских нищих-попрошайках. Казалось бы, ну, нищие, ну, попрошайки, но выяснилось-то, что фактически ни один нищий в Москве той поры не принадлежит сам себе, все собирают медяки, которые потом идут в общак (или куда-то там в бандитский кошелек), самим бедолагам остается только на квас и хлеб. Прикинули и сумму ежедневной выручки королей нищенской мафии. Ужаснулись. Рассказали об этом читателям и властям, конечно.

Последнее обстоятельство я хочу подчеркнуть особо. Журналистика — не исполнительная власть, как привыкли считать в СССР многие. Публикация в лучшем случае может быть призывом к действию, но сама по себе — информация, и все. Главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков подробно разберет этот непростой момент общественной жизни 1990-х в этой главе, поэтому вряд ли мне есть смысл предварять коллегу, старшим, как говорится, видней.

В названии главы есть фраза «Опиум для народа». Как вы, наверное, уже догадываетесь, речь пойдет о религии. Вернее, о всеобщем помешательстве на религиозной почве в период гибели Советского Союза. Разумеется, искусственным этот процесс был лишь отчасти, идея нового крещения Руси была откровенно спланирована на Западе и, убежден, зафиксирована в секретных протоколах, подписанных Ельциным в США. (Ельцин, как помнит читатель, первый из руководителей страны пошел в храм, хотя, сдается мне, больше все-таки по электоральным мотивам.) Упускать такой прекрасный инструмент для свержения советской власти, как вера в Бога, в Государственном департаменте, конечно, не собирались. Атеизм советской власти использовали не хуже, чем ее сталинские прегрешения. Крыть-то и в самом деле было нечем. Церкви рушили? Рушили. Попов гоняли? Гоняли. Ну вот и пришло время расплачиваться.

И пожинал отныне сбитый с толку советский народ «религиозное возрождение» страны. Верить в Иисуса Христа стало модно, нет, даже не модно, а нужно, потому что не верить было стыдно, неприлично, да и неспокойно. Помню шумные сборища под окнами газеты «Московские новости» в конце 1980-х, где продвинутый обыватель выпускал политический пар, общаясь с себе подобными на темы сталинских преступлений, религии и, конечно, дальнейшего обустройства государства. Так вот в этих стихийных (не то что нынешние «несогласные») народных дебатах не последний тон задавали какие-то уж особо истые поборники христовой веры. Настроены они были агрессивно, едва не толкались грудью, спорили, ругались, не слушали оппонентов, хмурились, поглядывали на атеистов с сожалением и брезгливостью, как на недоумков, ни дать ни взять новоиспеченные крестоносцы на просторах темной, никогда не выходившей из языческого варварства России. Все это я испытал на себе, так как скрывать свой атеизм (и в самом деле, с какой стати?) считал ниже своего достоинства, а слепой возврат моего народа в лоно Церкви считал архаизацией. И испытывал потом все 1990-е годы много раз: Бог был для не до конца разочаровавшихся в демократии людей последней зацепкой за всеобщую разумность происходящего, высшей силой, которая на последнем этапе вдруг возьмет и все исправит. Не вмешался и не исправил. Для этого Ельцину пришлось призвать Путина.

Я заранее приношу свои извинения искренне верующим людям, ибо к таковым отношусь с уважением, но, как вы понимаете, речь идет о массовом гипнозе под названием: напялю крест назло коммунистам. В церквах 1990-х стало можно встретить бандитов. Писали, что киллеры приходят на исповеди после удачно проведенного убийства. «Подсвечниками» в 1990-е окрестили циничных чиновников, не верящих ни в Бога, ни в черта, но которым участие во всенощных бдениях было положено по статусу с тех самых пор, как бывший секретарь Свердловского обкома Ельцин, в одну ночь сровнявший с землей Дом Ипатьева[29], научился креститься перед телекамерой. Вдоль МКАДа в начале 1990-х стояли батюшки в рясах с табличками на груди «Освящу автомобиль». Крестить офисы бизнесменов стало таким же обязательным делом, как иметь «красный уголок» на любом предприятии в советские времена. Об отношении самой Русской православной церкви к вышеперечисленным явлениям вы узнаете из моей беседы с одним из ее главных представителей протоиереем Всеволодом Чаплиным.

А мнение выдающегося режиссера Никиты Сергеевича Михалкова о значении религии в постсоветское время я представляю читателям, во-первых, потому, что искренне верующий Михалков, быть может, самый откровенный, так сказать, мирской адепт веры в Бога, а во-вторых, потому, что Никита Сергеевич полагает, что возрождение национального самосознания русского народа вне Церкви немыслимо. Не уверен, что это так, поезд, мне кажется, давно ушел, второй раз в одну и ту же реку не входят, но... Михалков есть Михалков.

И, наконец, самое интересное по поводу Церкви. Завершает эту главу очень интересное интервью с Александром Прохановым, которого мучит вопрос преемственности времен в отечественной истории. Как примирить Сталина с Николаем И? Имеют ли право войти в историю 1990-е годы или их надо вычеркнуть? И — церковь. Проханов расскажет вам о массовом явлении в самой Церкви, призванном канонизировать... Сталина. Да-да! А что? Сталин и в самом деле фигура далеко не однозначная для священнослужителей. (Кстати, и отец Всеволод выскажет в этой главе ему нечто вроде сдержанного уважения.) В общем, читайте и делайте выводы.

Поляков Юрий Михайлович — главный редактор «Литературной газеты». Родился 12 ноября 1954 г. в Москве. Работал в Бауманском райкоме комсомола. Советский, российский писатель. Автор «ЧП районного масштаба» и сценария «Ворошиловского стрелка». Лауреат премии правительства РФ в области печатных СМИ.

— После развала Советского Союза в 1990-е годы как-то затерялась некогда яркая «Литературная газета». Что произошло с рупором интеллигенции?

— В 1990-е годы газета превратилась в заповедник непуганых либералов. И любой человек не ортодоксально либеральных взглядов из газеты изгонялся. К публикациям рассматривался только узкий спектр эмигрантско-диссидентской чернушной литературы. Из номера в номер печатались воспоминания Соломона Волкова о Бродском. Я к Бродскому отношусь нормально, хотя, когда его ставят рядом с Пушкиным, мне смешно. Что, наша поэзия на Бродском закончилась?

— Вас специально поставили спасать «Литературную газету»?

— Да. Как это произошло... Начиная с Бурлацкого газетой руководили либералы, я же критиковал ельцинизм еще в своей повести «Апофегей» в 1989 году) предсказав все «художества» Ельцина. Естественно, в те годы я вообще не мог ничего возглавлять. Сидел дома, писал книжки, которые, слава богу, хорошо покупали, писал сценарии, в частности «Ворошиловского стрелка». А руководители «Литературки» дорулились до того, что не из чего стало выплачивать зарплату, тираж к 2001 году с 6,5 миллиона упал до 20 тысяч! К тому времени акционерами стали уже другие люди. Они рассудили: если либералы газету ухайдакали, давайте попробуем назначить главредом человека с консервативными взглядами.

— Почему свои лучшие годы «Литературка» прожила в тоталитарные 1990-е годы?

— Тогдашняя власть, которую сегодня почему-то принято изображать сборищем идиотов, на самом деле была далеко не глупа. Она понимала, что в стране, где исторически не сложилась политическая оппозиция, необходима оппозиция интеллектуально-духовная в виде творческой, научной интеллигенции. При этом объявить «Литературную газету» органом духовной оппозиции было, конечно, нельзя, но сделать это де-факто было можно. В этом, кстати, секрет такой любви к «Литературной газете» в то время.

— «Литературка» во время перестройки ратовала за капитализм. Но не было ли тут саморазрушительного писательско-журналистского парадокса: являться представителями одного из самых обеспеченных слоев населения в СССР — гонорары, дачи, квартиры — и на волне своих же чаяний скатиться фактически в бедность?

— Ну, либералы ничего не потеряли. Они в 1990-е годы попали на содержание к очень серьезным фондам. Зарплаты сотрудников толстых журналов, которые поддерживал Фонд Сороса (у меня даже была по этому поводу статья «Соросята»), не снились даже академикам! Этот факт просто не афишируется. Существовали системы грантов и лекционных турне. И когда моя семья в 1991—1993 годах жила на 100 долларов в месяц, эти люди получали, к примеру, за двухнедельное турне по США несколько тысяч долларов!