Поэзия Латинской Америки - Антология

Светотень

Бубенчика с заката донесся звонкий зов.Погонщик понукает волов хриплоголосо,и крик его дробится о скалы и утесы,плещась, подобно стайке нанизанных платков.

Дымок над кровлей тает, и воздух стал лилов.Вот тельная корова бредет тропой с откоса.Фигуры лесорубов размыл туман белесый —лишь вдруг топор заблещет, затишье расколов.

Покрыта полосами палитры огнецветнойтрава вблизи погоста. Покой ветхозаветный,в котором испаренья хлевов растворены,

свинарников, овчарен, земли. И голубь сизыйпорой возникнет, словно воспоминанье из-запотрескавшейся полуразрушенной стены.

Ночь

Ночь на горе покоит печальный кроткий взгляд —то взгляд над спящим чадом недремлющей косули.Являя дар Сивиллы, поля во тьме уснулии то, что внушено им, бессвязно говорят.

Как белые виденья, три тополя стоят,расчеркивая небо. Запел — уж не в бреду ли? —петух. Лучи ночного светила затянулипредметы в серебристый чарующий наряд.

На озере уснувшем не видно ни морщины.Оно — как чистый разум горы. Пастух Альбинодобыть луны кусочек пытается, блажной;

увы, в ковше ладоней одна вода пустая.Бриз колыбельной песней плывет над садом, тая,и бесов отгоняет псов монастырских вой.

Флейта

В ознобе роща — ватой на ней туман повис.Чиста горы вершина — как мысль идеалиста.И, резкими скачками, как будто норовистыйскакун, с веселым ржаньем, поток стремится вниз.

Тростник открыл у ветра призвание флейтиста.Внезапно зимней дымки покровы сорвались,и — солнце смотрит из-за раздвинутых кулиси в утре растворилось сиянье аметиста.

В лучистых нитях капли скользят между листов.В них вся игра алмазов и всхлипы бубенцов.Упильо бросил стадо и, возле речки сидя,

поверил душу флейте, не зная — каковоследить за ним украдкой, внимать игре егоза тополем застывшей и млеющей Филиде.

ДЕЛЬМИРА АГУСТИНИ[259]

Перевод И. Чежеговой

Невыразимое

Да, скоро я умру, и я умру так странно:меня не жизнь, не смерть и не любовь убьет,но мысль меня убьет, немая, словно рана…Знакома ли вам боль, которую несет

мысль непомерная, что гложет неустаннои плоть и душу вам, но чей не зреет плод?Не жжет ли вас звезда, что гаснет безымяннойи, мстя, сжигает вас, но света не дает?

Голгофа вечная! Нести в себе все времябесплодно-цепкое, губительное семя,нутро мне рвущее безжалостным клыком!

Но как от рук Христа ждут чуда воскрешенья,так жду я: вдруг дождусь я чуда озаренья,коль семя прорастет невиданным цветком!

Мечта о любви

Была в мечте моей вначале страсть и сила:как шумный водопад, она во мне бурлила,как в бурю океан, безумием больна,сметала жизнь мою, как ураган, она.

Потом мечта моя поникла, как светило,чья предзакатная глава воспаленаулыбкой огненной, но, как мольба, грустнаулыбка: всю печаль в ней солнце отразило.

Теперь в мечте моей — восторг, печаль и смех,все сумраки земли, цветенье радуг всех,как идол, хрупкая, сильна, как божье имя,

над жизнью властвуя, встает мечта моя:и поцелуй горит, свой аромат таяв цветке, чьи лепестки оборваны двоими.

Чудесный челн

Челн приготовьте мне, чтоб был, как мысль, просторным,пусть «Тенью» иль «Звездой» он будет наречен,ни ветру, ни руке не будет он покорным,но будет волен он, прекрасен и умен.

Пусть поведет его биением упорнымто сердце, коему нездешний снится сон,и, словно божьих рук объятьем чудотворным,пусть вынесет меня в любую бурю он.

Челн нагрузить хочу я всей моей печалью,и в нем, как лилия, приманенная далью,по воле волн пущусь в нездешние края…

Мой челн, душа моя! Каких ждать приключений,случайных радостей, глубоких откровенийв пути? Уж ни мечтать, ни жить не в силах я.

Новый род

Будь я твой поводырь, Эрос, в царстве твоем,я бы властью твоею слепой повелела,чтобы тело любимого пало огнемна мое среди роз распростертое тело.

Я нектаром его опою, чтобы в немстрасть, как ястребов стая, кружила и злела,чтоб навстречу тем ястребам в теле моемстая розово-белых голубок взлетела.

И, как змеи, пусть руки его обовьютмой податливый стебель… И с губ моих пьютгубы мед мой, что я для него собирала…

Жду, как сева горячая ждет борозда:будет брошено семя в меня, и тогдароду светло-безумному дам я начало!

ФЕРНАН СИЛЬВА ВАЛЬДЕС[260]

Гитара

Перевод Г. Шмакова

Гитара,ты всем надоела,твои струны оборванные, словно космы, висят.Ты похожа на женщину, непричесанную растрепу,которой нет дела до того, что о ней говорят.

Нудишь старую песню, тянешь все ту же унылую ноту,твое заунывное тренканьев горле стоит колом.Ты похожа на первую красотку селенья,которой все мужчины твердят об одном.

Ты раскинула руки, лениво потягиваешьсяв однозвучной ритмичной тоске,ты молчишь, и рот твой щербатый растягивается в зевке.

Гитара,у тебя нет возлюбленного;кто тебе говорит о любви, —без любви и при всех обладает тобой,благодарные слушатели глазеют и хлопаютв этот час надругательства над твоей чистотой.

Гитара, у тебя нет возлюбленного,с настоящим мужчиноймного лет не была ты один на один.

Нос не вешай, гитара,он придет, ты останешься с ним с глазу на глаз,и, мужскую ласку изведав,ты родишь счастливую песню,молодую, звенящую над землей!

Милонга для всех

Перевод М. Самаева

Чтобы пропеть эту песню,я в руки беру гитару;нет лент у нее на грифе,и нет у нее футляра;это не бог весть какая —это простая гитара.

Пусть и креол и грингосядут со мною рядом —ни одного не обижуя ни намеком, ни взглядом;я их ценю обоихи одинаково рад им.

Я не нуждаюсь в лентах —голос бы не фальшивил;только б на дереве поломструны под пальцами жили;если поет гитара,ленты на ней — как чужие.

Пою потому, что должен,хотя б я и был не замечени за столом обойденили хулою встречен,хотя б полопались струныили погасли все свечи.

Всем интересно будетто, что сказать мне нужно:всем — и креолам и гринго,хватит земли, нам суженой,и мы внутри одинаковы,разные лишь наружно.

Что ж до различий этих —так я, друзья, отвечу:солнце и воздух Америкисблизят обличья и речи;ну, а душа… нет ни белой,ни черной — есть человечья.

Нашей земли уроженеци пришлый из-за границы,тот, кто родил креоловздесь и успел прижиться, —оба земли этой дети,словно маис и пшеница.

Здешний закон — для всех он:закон не глядит на цвет;каждому право работать,каждому пища и свет —ведь между мозолями бедных,ей-богу, различий нет.

Я гаучо и рад бываюлюбому, кто любит труд, —издалека ль он пришелецили родился тут;все, чьи руки в мозолях,в мой дом, как друзья, войдут.

Но, земляки, учтитеи уж не обессудьте:здесь мы людей сверяемпо совести и по сути;пусть вы с пустым карманом —полны достоинства будьте.

Как бы то ни было — всех васза земляков признаю:и здешних и пришлых — сумевшихнайти здесь отчизну свою;об этом пою как гаучои как человек пою.

СЕРАФИН ХОСЕ ГАРСИА[261]