Поэзия Латинской Америки - Антология

Ангелус[266]

Это и есть судьба? Кто мне подтвердит?

Смотреть на дождь сквозь перевернутые литеры,на стену с пятнами, похожими на лица знаменитостей,на крыши автобусов, сверкающих, как рыбы,на тоску, пропитанную автосиренами.

Ни неба,ни горизонта.

Только большой стол, общий для всехи стул,вращающийся, когда я хочу исчезнуть.Странно, что где-то у кого-то есть время грустить;здесь всегда слышатся звонок, телефон, прикази, конечно, запрещается плакать над бумагами,потому что нехорошо, когда расплываются чернила.

С, Гусман де Рохас. «Материнство». XX в.

Стуча на машинке

Монтевидео пятнадцатое ноябрятысяча девятьсот пятьдесят пятого годав детствеМонтевидео был зеленымсовершенно зелеными по нему ходили трамваитеперь я настоящий сеньорно тогда у меня была толстая книгакоторую я мог читать по двадцати пяти сантиметров за ночьи после чтения ночь сгущаласьи я пытался думатькак это такне бытьпадать камнем в колодецУведомляем Вас что сего числамы перевели с Вашего счетаКто это ах да это мамаприближаясь включала свет не пугайсягасила его прежде чем я засыпалТриста двадцать песофирме Менендес и Соларии мне снились тени огромные словно конии слоны и человекообразные чудищачто было все же лучшечем думать захлебываясь от ужасаВ соответствии с нашими правиламиседьмого числа текущего месяцаБыл таким непохожим был зеленымсовершенно зелеными по нему ходили трамваии какое счастье иметь форточкучувствовать себя хозяиномидущей вниз улицызагадыватькакой номер стоит на дверяхи держать пари с самим собойна жесточайших условияхПросим незамедлительно уведомить о врученииЕсли кончал в тринадцать или в семнадцатьшел в кино — посмеяться или поумиратьЧтобы мы смоглизафиксировать это на вашем текущем счетеБыл совершенно зелеными по нему ходили трамваиПраво с аллеями и палой листвоюс запахом эвкалиптов и ранним утромПриветствуем Вас с глубоким уважениемНо с той поры прошли годы и кто знает кто знает

АМАНДА БЕРЕНГЕР[267]

Перевод А. Косс

Удар

Удар пришелся точно — прямо в душу,внезапный и слепящий, словно солнце,недвижное, кровавое, немое, —и негде скрыться, некуда уйтиот яростного света. Я б хотелауснуть, оставить вещи, позабытьбагаж и развернуть, как простыню,дорогу без конца. Но я держусь.Я научусь смотреть не щурясь в пламя.Попробуй-ка сорви цветок-огонь.Наверное, ресницы я спалилаи радость и спалила все в себедо самого нутра. Ну что же, дайте мнезолу никчемно прожитого лета,его венок, сухой и облетевший,дар телу, обреченному любви.

Дороговизна

Спокойно и неумолимосжимается кольцо молчанья,как предвозвестие всеобщей забастовки,но в то же время вверх по венам с хитройминойкарабкается благосостоянье,то гасит свет, то буйствует в огняхпоглядывая вниз, в колодезьбездушный лифта.Как трудно в наше время содержатьтакую отчуждаемую собственность,как сердце,и трудно прокормить беднягунебесной сказочкой,привязанной, как птица, к мачте,плывущей по теченью.Не хватает зарплаты, бессонницамечется, роется в карточкахна продукты первой необходимости,ищет сон, настоящий сахар,ищет ларьки, где отпускают свободнославу, муку, сольи, разумеется, куриные потрохана вес, килограммами, чистые и нетленные.И стоит горе своей горечи,и стоит горя — но все-таки стоит —добраться до непривычной вершины.Но кто отважится полететьна этом пылающем вертолете,чтоб только коснуться тучи, несущейся вдаль?Тот, кто рискнет, скорежится и сгорит,ибо таково милосердиесегодняшнего дня, праздного и бесконечного.

ИДЕА ВИЛАРИНЬО[268]

Перевод С. Гончаренко

Небо, небо

Мир затопила черная лавина.Крутая полночь. И земля пустынна.И тени мертвых шепчутся во мраке…Но в темноте над храмом Магдалинывдруг расцветают огненные маки,и чудный свет струится по долине…О, подарите розу Магдалине!

Она, она, голодная блудница!Готовая на все за корку хлеба…Затоптанная в грязь… О небо, небо!Ей суждено с тобою было слиться…Гримасой перекошенные лицаи тычущие пальцы… Нас одноюсейчас объединила ночь виною.

Сейчас мы все готовы повиниться.Мы в этот час готовы плакать, где быон нас ни заставал… О небо, небо!Но эта ночь не вечно будет длиться.И на рассвете просветлеют лица,и память снова зарастет корою…А ночь придет с одной на всех виною.

Бедный мир

А вдруг его убьют,и, на куски развален,взорвавшийся, как паровой котел,он будет стынуть —кладбище развалиниспепеленных городов и сел,из мирозданья вычеркнут навечно:как мокрой губкойстертый напрочь мел…А может, безрассудны и беспечныему другой готовим мы удел:его очистят. Попросту очистятИ жизнь спадет, как падает парик.И будет лысый шар, крутясьлучитьсяВ сиянии — прекрасен и велик.А выражаясь менее красиво,хоть этот слог для некоторых груб,по их вине он будет плыть, как синий,раздутый, разлагающийся труп.

ИДА ВИТАЛЕ[269]

Перевод Т. Макаровой

Конец праздника

Накрыт надеждой стол существованья.Вода, плоды, вино, мечты и хлеб,любовь — цены немалой! — на тарелках, —все будет страхом, даром, и тревогой,и ежедневным праздником, и долгомна срок, который угадать нельзя;и теплая посуда перед нами,и спутница, и беззаботный голод…Но вот однажды скажут:день настал,плоды земные кончились…Назавтравы на столе найдете на рассветененужные вам сущности вещей,и хлеб сомненья, и пустые кубки,в которых время нехотя жалеето том, что было,и невыносимостьбезвкусного и пресного безделья,и тающую тучу слов чужих,наш прах и пыль кропящую без пользы.

Ежедневные обязанности

О хлебе помни и о темном воске,которым стол для блеска натирают,корицу не забудь и весь наборнеобходимых специй.Поспешай,и исправляй,и бодрствуй,и свершайнеукоснительно обряд домашний.Найди опору в соли, и в муке,и в меде, и вине, тебе не нужном,выдавливай природу из себя,горячий вопль мятущегося тела.Сшивай иглою с бесконечной ниткойкусок с куском разорванного неба,ткань с тканью, вечер с вечером,мечтус мечтою горько-сладкой.

Пусть клубокв твоих руках кружится бесконечно,как ты сама кружишь в хитросплетеньяхиного лабиринта.Не стремись, не опьяняйся мыслями, пряди.

Что проку вспоминать былое,в мифахискать спасения?Ты — Ариадна[270],которой нет наградыи которойкорона никогда не суждена.

Май