Полузабытая песня любви - Кэтрин Уэбб

– Пожалуйста, подожди, Мици. Я хочу с тобой поговорить, – проговорила она мягким голосом.

– Я просто хотела… – начала было Димити, но не закончила. То, какой предлог она назовет, не имело значения. Селеста видела ее насквозь.

– Димити, послушай меня… Я знаю, что ты чувствуешь. Поверь мне, я это действительно знаю. Когда его внимание обращено на тебя, кажется, словно светит солнце, правда? А когда его внимание переходит на… Что ж, тогда возникает ощущение, что солнце зашло. Холод и темнота. В течение двух лет он рисовал и писал маслом только меня. Совсем так же, как потом тебя. Я полюбила его и никогда не переставала любить. И я верю: он все еще любит меня, хочет быть вместе со мной и очень любит наших девочек. Мы семья, Димити, а это святое. Ты слышишь, что я тебе говорю? Он оставил тебя и пошел дальше – в своем искусстве, в своем отношении к тебе. И ты тоже должна пойти дальше, потому что ты не можешь ничего вернуть. Прежнее ушло. Я это говорю только потому, что желаю тебе добра. Твоя жизнь… Твоя жизнь должна быть связана с кем-то другим, не с Чарльзом. Понимаешь? – Селеста потуже завернулась в шаль, и Димити увидела мурашки у нее на предплечьях. Девушка ничего не сказала в ответ, и Селеста слегка покачала головой. – Ты еще очень молода, Мици, ты еще дитя…

– Я не дитя! – глядя себе под ноги возразила Димити, чувствуя, как к щекам приливает кровь и все в ней восстает против каждого слова этой марокканки.

– Тогда позволь мне говорить с тобой как женщина с женщиной. Выслушай меня и прими ту правду, которую я тебе скажу. Жизнь и любовь таковы. Временами они станут сокрушать твое сердце и разрывать душу, убивать ее прямо внутри тебя. – Она сжала руку в кулак и крепко прижала к груди. – Такие времена проходят, поверь, и ты снова вернешься к жизни. Но это произойдет лишь тогда, когда ты посмотришь правде в глаза и примешь ее такой, какова она есть. Нужно забыть то, чего ты уже не можешь иметь. Я знаю, ты не желаешь ничего этого слушать, но ты должна. Приходи попозже и побудь с моими девочками – с моей Делфиной, которая тебя любит. А теперь тебе лучше уйти, чтобы вернуться попозже. Мне очень жаль, Мици. Правда. Ты не готова к этому, я теперь это ясно вижу. – Селеста отвернулась, позволив своему взгляду, суровому и печальному, задержаться на Димити еще на мгновение.

Но Димити не могла заставить себя вернуться, чтобы увидеть Делфину. Ни в этот день, ни на следующий. Она не могла этого сделать. Что, если сказанное Селестой окажется правдой и Чарльз никогда больше не захочет ее рисовать? Когда девушка раздумывала об этом, у нее возникало странное ощущение, будто она теряет равновесие, стоя в ветреный день на утесе, на самом краю, когда тонкий слой дерна начинает оседать под ногами. Димити вдруг поняла, что семейство Обри может исчезнуть из ее жизни. Исчезнуть так же внезапно, как оно в ней появилось, и не оставить для нее ни малейшей надежды на спасение. Они были как солнечный свет, освещающий все вокруг, и самые яркие лучи исходили от Чарльза.

На третий день она занималась стиркой, и ей на глаза попалась блузка Валентины. Ее любимая, которую та часто надевала, когда в первый раз встречалась с новым гостем. Она была сшита из полупрозрачной бледно-голубой марлевки, образующей сборки на талии и на рукавах и облегающей грудь. Широкий низкий вырез украшала оборка, и спереди не хватало только одной из деревянных пуговиц. Когда Валентина ее надевала, ей приходилось с усилием втискивать свои груди в лиф, где те вздымались, находясь в состоянии неустойчивого равновесия, и подрагивали, когда она двигалась. Димити осторожно скатала блузку в трубочку и засунула за пояс своей юбки. Не годилось оказаться пойманной за похищением. Даже страшно было представить, каковы могли быть последствия. Перед тем как уйти из дома, она как следует расчесалась, причем с такой яростью, что даже слезы потекли из глаз, когда гребень продирался через ее спутанные волосы, а затем, скрепив их шпильками, соорудила на голове высокую прическу, из которой сзади выбивалось несколько прядей, щекотавших шею. Отойдя подальше от «Дозора» и спрятавшись за живой изгородью, Димити надела блузку Валентины. Она была ниже матери, с более тонкой талией и менее объемным бюстом, но блузка сидела на ней великолепно. У Димити не было зеркала, чтобы проверить, как она выглядит, но когда она посмотрела вниз и увидела свою грудь в глубоком декольте, то поняла, что ее тело принадлежит уже не ребенку.

Димити уселась вблизи тропинки, шедшей вдоль утесов, на лужайке с цветущим клевером. Она поставила рядом корзину с фасолью в стручках и принялась ее лущить. Димити не знала наверняка, придет он или нет, но она часто наблюдала, как Чарльз прогуливается именно этой дорогой, и вскоре действительно заметила его высокую фигуру. Когда девушка увидела, как он приближается широкими шагами, сердце бешено забилось в груди. Она села прямее, отвела плечи назад и поправила блузку, чтобы та лучше их открывала, обнажая линию ключиц и мягкие изгибы под ними, там, где начинались руки. Солнце пригревало кожу. Димити пыталась расслабиться, чтобы лицо не выглядело напряженным, но яркий свет бил в глаза, и приходилось прилагать усилия, чтобы не щуриться. В конце концов ей все-таки пришлось немного прищуриться. Она поджала губы, негодуя на себя за эту слабость, переживая из-за того, что не может снова поднять глаза, – в этом случае мог провалиться весь план, состоявший в том, что он должен был застать ее врасплох. Морской ветер шевелил пряди волос на шее, и его холодные прикосновения вызывали у нее дрожь. И тут Димити услышала слова, которые мечтала услышать целый год, и закрыла глаза от счастья.

– Мици, не двигайся. Оставайся сидеть в точности так, как сидишь, – произнес Чарльз.

Димити не шевелилась, хотя внутри все ликовало и она готова была вот-вот расхохотаться. Мици, не двигайся.

Это был быстрый, полный неопределенности набросок, состоящий из угадываемых форм, немногих незавершенных линий и предполагаемого пространства. Но художнику каким-то образом удалось передать и сияние солнечного света, и хмурый взгляд Димити с отблеском скрываемого ею восторга. Все это было здесь, на бумаге. Чарльз закончил работу, выведя подпись с цветистыми завитушками, которой завершилось движение его руки, его карандаша. Он нахмурился и выдохнул через нос, быстро и решительно. Затем поднял глаза, улыбнулся и показал ей рисунок. То, что она увидела, заставило ее затаить дыхание. Димити почувствовала, как румянец залил ее лицо. Как она и надеялась, на рисунке действительно была женщина, а не ребенок, но Димити оказалась неготовой к тому, какой прелестной была эта женщина с ее гладкой, освещенной солнцем кожей и лицом, на котором отражались самые сокровенные мысли. Димити в изумлении посмотрела на Чарльза.