Опыт моей жизни. Книга 2. Любовь в Нью-Йорке - И. Д.

– Ты взгляни на себя, доченька. Так ли уж все плохо? Многие женщины за такого ребенка, как у тебя, все готовы отдать. Вон, Маничкина дочка уже который год лечится, по врачам ходит, никак не может забеременеть. Сколько денег потратили, сколько сил. И сколько таких женщин. А у тебя есть, но ты не ценишь. Хорошенький, здоровенький, умненький. Что еще надо? А ты все по мужикам сохнешь…

Я сижу, понурившись, понимаю, что она права, а переделать себя не могу.

– Моя мама, твоя бабушка, в двадцать лет без мужа осталась с двумя детьми, – продолжает мама. – Нашла же она в себе мужество воспитать нас одна. И времена-то какие были, не то, что сейчас. Что бы ты делала, если бы на ее месте оказалась?

– Я бы удавилась… – глухо говорю я и опускаю голову. Мне стыдно. Я не рисуюсь. Мне действительно стыдно.

Противно за себя. Наверно, я ничтожество. Сашенька зовет меня играть. Нет мучительнее боли, чем угрызения совести, особенно, когда знаешь, что не можешь ничего изменить.

Сашенька увлекает меня на свою кроватку и просит почитать сказку. Я целую его, обнимаю. Мы садимся под одеяло, так он любит, чтобы было поуютней, и я начинаю читать. Через некоторое время, по мере того как я читаю, меня осеняет удивительное осознание.

Вот откуда идут все трещины моей жизни: из любимых с детства книг.

Русалочка полюбила принца роковой любовью, за которую готова была умереть. Она, страдая, терпела равнодушие принца и принесла себя в жертву. Настенька полюбила Чудище, несмотря на все препятствия. Самопожертвование, готовность идти за любимым в огонь и в воду, а главное, верность своему возлюбленному, несмотря ни на что, вот что пронизывает всю русскую литературу и кинематограф, начиная от сказок и мультиков и кончая серьезнейшими работами в русской литературе, как «Анна Каренина», «Евгений Онегин», «Бесприданница»… не удивительно, что теперь модель моего поведения предопределена и запрограммирована всеми этими персонажами и их поведением. Вот откуда все начинается… Вот откуда все идет… Как же я этого раньше не понимала? Ведь воздействие этих фильмов и книг – велико, будет мягко сказано.

* * *

Подушка. Щека, прижатая к подушке. Извилистая линия безжизненно опрокинутого животом вниз моего тела.

Закрытые глаза, темное пространство с красными шариками, ощущение постели, ощущение мягкой тишины. Ощущение безысходности. Ощущение непреодолимой тяжести.

Время идет. Я лежу. Чего я жду? Наступит вечер. Потом ночь. Ночью будет еще хуже. Приму снотворное. Потом будет утро. Что будет утром? То же самое. Чего я жду?

Пахнет подушкой. На внутренней стороне закрытых век отражается мертвенно белая ткань наволочки, почему-то сморщенной…. «Засунув поглубже обе руки в два угла наволочки, она стояла… и Нехлюдов вошел»… Где те времена, когда я любила Толстого? С пронизывающей ясностью я слышу вдруг, лежа на подушках, запах школьной парты, запах деревянного, выкрашенного в вишневый цвет пола в классной комнате… как удивительно, как странно то, что я тогда не понимала и, может, даже не замечала волшебства этих простых запахов, не понимала, какое влияние окажут на мою жизнь речи моих учительниц – стареньких и молодых, убежденных и не убежденных, в очках и без очков. Глупыш! Я поверила всем басням, которые они мне внушили, и эти басни искалечили мою жизнь. В классе было тридцать человек. Почему только я поверила? Да и только ли я поверила? Если бы поверили все – мир бы был уже другой и я бы не была в нем за бортом.

Ясно – поверили не все, далеко не все. Если бы кто-нибудь мог меня научить, объяснить, на путь истинный наставить! Человек предоставлен сам себе в этом мире. Помощь стоит денег. Чтобы были деньги, нужно чего-то добиться. Чтобы чего-то добиться, нужна чья-то помощь, чья-то помощь стоит денег…

Кто поможет мне понять – почему я, здоровый, нормальный человек, в течение долгих лет нахожусь в состоянии, которое граничит с болезнью? Почему я так целиком завишу от Гарика? Почему у меня никого нет, кроме него? Почему у меня нет друзей?

Почему нет профессии, нет работы? Почему? Что виной? Кто виной? Может быть, я не хочу видеть в себе что-то, что всему виной? Может, мне просто легче обвинить во всем эмиграцию?

Почему же все-таки меня не покидает ощущение, что все это началось и затянуло меня в глубокий этот смрад именно в тот далекий и роковой день переезда?

Почему меня не покидает это ощущение?

Мои психологи, все люди с образованием, жизненным опытом, все, не сговариваясь, видят проблему во мне самой. Все, кого я знаю, даже Гарик, считают, что я не хочу ничего делать. А я чувствую, что не могу… Кто прав? Я одна, пацанка, ничего еще в жизни не понявшая, или много разных людей, образованных и опытных? Со стороны им, возможно, видней…

Я чувствую себя придавленной каким-то огромным камнем, против которого я совершенно бессильна, как бы я ни напрягала свой ум, выдержку, волю. Как будто и впрямь меня кто-то околдовал. Как будто надо мной довлеют сверхъестественные силы.

Неужели это я сама во всем виновата?

* * *

Зазвонил телефон… Я подняла голову… Как легковерна надежда! Как живо она реагирует на любые, пусть даже очень слабые маяки!

– Ну что, отъехавшая?! – услышала я в трубке голос Игоря.

– А, Игорь… привет, – сказала я (даже ему я была рада сейчас!).

Каждый звонок воспринимался мной с таким трепетом, с каким хватаешь краюху закаменевшего, покрывшегося плесенью хлеба в суровый голод. Весь организм пронзительно звенит от радости – «пища!!!»

– Ну, что, там есть солидные телки? – спросил Игорь.

– Мне нужно кому-то засадить.

– Я рада, – сказала я, хмурясь, отвращение стало постепенно сменять радость, но все же, я не посылала Игоря к черту.

– Выставь человека, не жмись. Не может быть, чтобы не завалялся там хгде-нибудь один солидный человек! Я устал уже бардаки своими деньхгами вскармливать. Я уже хочу человеку засадить! Нормальному. У-у-у-у-у-у-у… – он зевнул, как видно, потягиваясь.

Голос у него был низкий-низкий, как у человека, который только что проснулся и еще лежит в постели.

– Ты что, только проснулся?

– Ну… Отпахал, бля… До пяти утра. Пришел, завалился спать. Проснулся – засадить некому. Вот лежу… рассматриваю мужской журнал… Амстердамские проститутки!!!.. Соли-и-идные люди! Мне бы одну такую сейчас сюда…

Вдруг он загоготал своим пронзительным писклявым смехом, так, что я чуть не оглохла: Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе!!!

– Что это с тобой?

– Телка тут свои сексуальные фантазии описывает, называется «Май секшуал фантазис»! Она хговорит, что ее самая затаенная мечта – трахнуться с козой! Хе-хе-хе-хе……Вот – продается