История России. Факторный анализ. Том 1. С древнейших времен до Великой Смуты - Сергей Нефедов

Одним из пунктов программы Пересветова было завоевание Казанского ханства. После создания стрелецкого корпуса русская пехота впервые осмелилась идти на Казань «полем», а не «судовой ратью».[1396] Взятие Казани стало первой победой новой армии Ивана IV; пушки разрушили стены крепости, а при штурме особо отличились стрельцы. Подобно взятию Константинополя Мехмедом II, эта победа имела колоссальное моральное значение. При встрече царя в Москве Ивану IV были оказаны необычные почести: «И архиепископ Макарий со всем собором и со всем христианские народом перед царем на землю падают и от радости сердечныя слезы изливающе», – говорит летопись.[1397] Именно с этого времени Ивана IV стали именовать Грозным, причем поначалу его называли так татары – видимо, по аналогии с великим султаном Селимом Явузом. Русские называли царя Грозным как своего защитника, грозного для врагов.[1398]

После взятия Казани произошло то же, что и после овладения Новгородом, Псковом, Рязанью и другими городами: был организован «вывод» («сюргун»), местная знать была выселена в центральные районы России. В Казанской земле была произведена опись и новые земли были розданы в поместья русским воинам. Правительство принимало меры к переселению крестьян в Поволжье. Специальные агенты, «садчики», ездили по деревням и «выкликали» желающих поселиться в новых местах. Переселенцам давали временное освобождение от налогов.[1399]

Так же, как османские султаны, Иван Грозный наделил переселенных иноплеменников – бывших врагов! – поместьями, и они верно служили своему новому повелителю. Как и султан, царь проявлял терпимость в вопросах веры; мусульмане могли строить мечети; они имели своих судей-кади.[1400] После взятия Казани в подданство могущественному московскому государю добровольно перешли бывшие союзники и вассалы казанских татар – татары сибирские, черкесы и ногайцы. Царь был настолько заинтересован в привлечении на свою сторону этих новых подданных, что дозволил ногайцам кочевать в верховьях Дона. Русская армия пополнилась многочисленным мусульманским воинством, только на горной стороне Волги по переписи оказалось 40 тысяч «из луков гораздых стрельцов», и после этого царь, по его собственным словам, смог призвать в свое войско из Поволжья 30 тысяч всадников.[1401] Новые воины царя отлично зарекомендовали себя в битвах с литовцами, но были ненадежны в сражениях с соплеменниками, с крымскими татарами и турками. Поэтому царь стремился заключить мир с Крымом и использовать свою новую армию для завоевания Ливонии. (Конечно, были и другие причины Ливонской войны – необходимо было открыть окно в Европу для получения оружия и металлов). В первом походе на Ливонию русскими войсками командовал казанский хан Шейх-Али, а командиром передового полка был царевич Тохтамыш.[1402] Датский посол Якоб Ульфельдт в 1578 году встретил в Ливонии татарское войско в 25 тысяч всадников. Характерно, что (в соответствии с монгольской стрелковой тактикой) из оружия у них не было ничего, кроме луков, но Ульфельдт отзывается об этих воинах весьма уважительно: «Они могут переносить величайшие трудности, очень легко терпят голод и жажду. Все необходимое для пропитания возят с собой, повозки им не нужны, питаются кониной, порции которой привязаны у них к седлу».[1403] Многие представители татарской знати получили дворянство и вошли в число русской аристократии: подсчитано, что в XVII веке шестая часть русских знатных родов происходила из татар – хотя, конечно, некоторые из них жили на Руси еще с монгольских времен.[1404] В. И. Даль писал, что «русские князья… частью признаны в этом звании из татарских мурз и ханов, или жалованы государями. Народ местами доныне, то шутя, то почетно, всякого татарина кличет князем».[1405]

5.10. Опричнина

Включение в состав Московского царства многочисленных мусульманских народов привело к усилению влияния исламской культуры. Именно это обстоятельство, по мнению Ярослава Пеленского, привело к перениманию Москвой тюрко-мусульманских социально политических институтов.[1406] Завоевание обширных областей всегда сопровождается процессом социального синтеза, с одной стороны, покоренные народы частично перенимают обычаи завоевателей, с другой стороны, завоеватели перенимают некоторые порядки покоренных народов. Однако в данном случае перенимание началось гораздо раньше – завоевание Казани было лишь одним из факторов, способствовавших этому перениманию. Тем не менее появление при царском дворе большой группы татарских и черкесских князей, безусловно, сыграло свою роль. В 1558 году черкесский князь Темрюк прислал в Москву – вероятно, в качестве заложников – своих сыновей Булгоруко и Салтанкула. Молодой Салтанкул понравился царю, Иван дал ему имя Михаила, велел его крестить и учить русской грамоте, а затем женил на дочери знатного боярина Василия Михайловича Юрьева, племянника царицы Анастасии. После смерти Анастасии ее родня, чтобы не потерять влияние, постаралась найти царю «свою» невесту и договорилась с Михаилом Черкасским женить царя на одной из его сестер. Летом 1561 года Михаил привез царю княжну Марию, которая настолько очаровала Ивана, что он без промедления сыграл свадьбу. Таким образом, князь Михаил Черкасский породнился с царем и стал одним из его ближайших советников. Бояре с самого начала ненавидели Марию и ее брата – они опасались их влияния на царя. Как мы увидим далее, эти опасения были не напрасными.[1407]

Ко времени появления Марии при царском дворе отношения Ивана Грозного и бояр были уже напряженными до крайности. Князь Дмитрий Вишневецкий «отъехал» в Литву, глава думы князь Иван Бельский был уличен в том, что собирался последовать примеру Вишневецкого. Однако дума не позволила царю судить изменника – в этом и в других столкновениях проявилось реальное соотношение сил: царь не был самодержцем и не мог настоять на исполнении своей воли.[1408] Число перебежчиков увеличивалось, измена среди военного руководства привела к разгрому русской армии на реке Улле. В этой ситуации Иван Грозный сделал решительный шаг: в декабре 1564 года царь покинул Москву и, угрожая отречением от престола, предъявил ультиматум Боярской думе. Он снова обвинил бояр в том, что они делали «многие убытки» народу, не только не радели о православном народе, но и чинили насилия «крестиянам». Царь обвинял бояр, что «в его государские несовершенные лета» они «земли его государьские себе разоимали, и другом своим и племенником его государьские земли раздавали», в результате чего держат за собой «поместья и вотчины великие». Царь говорил также и об изменах, он жаловался, что ничего не может поделать с изменниками: едва он захочет «понаказать» боярина, как в защиту того выступает Дума и митрополит. Одновременно царь писал московским посадским людям, объясняя, что его гнев обращен против изменников-бояр, а на них, посадских людей, гнева и опалы нет.[1409]

Послание царя вызвало народные волнения – может быть, правильнее сказать, восстание – в Москве. Возбужденные толпы горожан окружили митрополичий двор, где собралась Боярская дума. Представители народа, допущенные к боярам, заявили, что они будут просить царя, чтобы тот «государства не оставлял и их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук сильных избавлял». Таким образом, народ встал на сторону царя, он называл бояр «волками»; его представители угрожали перебить обвиненных царем «лиходеев и изменников». Митрополит и бояре были вынуждены просить милости у царя; они согласились предоставить монарху неограниченные полномочия и выдать «изменников».[1410]

Царь стремился предстать в образе защитника справедливости – и ему это удалось, при поддержке народа Иван IV стал самодержцем. Это было исполнение заветов «воинника Иванца Пересветова». Но дальше начинается нечто странное. Царь вводит опричнину, делит государство на две части с разным управлением, опричнину и земщину. Царь, только что ставший самодержцем, зачем-то передает управление земщиной (основной частью государства) Боярской думе. Боярская дума становится земской думой, в опричнине появляется своя опричная дума, своя казна и свое маленькое войско – тысяча конных опричников и 500 стрельцов.

«Учреждение это всегда казалось очень странным, как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал», – писал об опричнине В. О. Ключевский.[1411] «За последние сто лет ситуация в науке мало изменилась», – добавляет В. Б. Кобрин.[1412] С. Б. Веселовский писал по этому поводу: «Созревание исторической науки движется так медленно, что может поколебать нашу веру в силу человеческого разума вообще, а не только в вопросе о царе Иване и его времени».[1413] «В этих действия царя историки справедливо усматривали нечто загадочное и непонятное… – писал В. И. Корецкий. – Все попытки осмыслить загадочные действия Ивана IV… носят весьма приблизительный характер; главное в них то, что они ведут нас в сторону Востока».[1414] Действительно, в истории создания опричнины с самого начала просматривается «восточный след». Опричник Штаден в своих записках утверждал, что царь учредил опричнину по совету своей жены Марии-черкешенки.[1415] Князь Курбский также отмечал, что перемена в поведении русских князей произошла от влияния «злых жен-чародеиц».[1416] По другим сведениям, совет ввести опричнину исходил от боярина В. М. Юрьева, тестя Михаила Черкасского. Известно, что после введения опричнины царь оставил свой дворец в Кремле и переехал на подворье князя Михаила, который стал одним из командиров опричного корпуса. Народные песни времен Ивана Грозного изображают Марию и Михаила главными виновниками начавшихся казней. Таким образом, говоря об инициаторах опричнины, источники указывают на один круг людей – черкесскую родню царя.[1417]