Запрещенные друг другу (СИ) - Александер Арина

Вот тогда его и переклинило. Сначала, конечно, в шутку, а потом… а потом пригрузило по полной. Ещё и воспоминания о матери как назло вынырнули из глубин памяти, наполнив душу невидимым, но таким разрушающим ядом. А ведь у отца тоже в свое время всё было зашибись.

Всё началось с одной невинной дружеской шутки, но она настолько пустила корни в его подсознание, что с годами превратилась в навязчивую паранойю. Ведь не слепой, видел, какими пьяными от страсти глазами смотрели ей вслед мужчины. Он буквально чувствовал их вожделение, читал их мысли. Ч-ч-чёрт…

С той поры его как подменили.

Никаких посиделок с подругами. Нехрен распивать с ними чаи. У каждой своя семья — вот пускай и занимаются своими мужьями, а в его семью нечего лезть. Стало скучно в затянувшемся декрете? Не вопрос. Накупил ей всякой херни для рукоделия, подарил на день рождения компьютер, завалил всевозможными безделушками. Только никакой работы.

И всё было более менее хорошо, всё всех устраивало, пока одним вечером его не огорошили заявлением, что возвращаются на работу. Не посоветовавшись, тупо поставив перед фактом. А потом ещё и Дударев нарисовался собственной персоной, вызвавшись подвести его благоверную домой. Совпадение? Хотелось в это верить, но упрямая ревность рисовала совсем иной расклад.

И как оказалось, не зря…

Вытравила эта ревность у него всё внутри, выжгла там добела. Выела до последней капли, наполнив взамен противной желчью. Сколько не глотал её, так и не смог проглотить, избавиться от чувства изжоги.

Четыре часа ожидания забрали как минимум десять лет жизни. Изгадили прожитое, плюнули на всё хорошее и светлое. Всего лишь один поступок — и его жизнь изменилась в корень.

Чего только не испытал, пока ждал Юлю — невозможно поведать словами. Это непередаваемо. Когда обнаружил в гостиной спящую няньку — едва сердечный удар не хватил. Вот тут-то у него всё и сложилось.

Сначала было желание поехать к Дудареву и плюнуть Юле в лицо. Затем… засадить пулю в лоб её хахалю, а уже после… вышвырнуть с*чку за дверь.

Каких только картин не рисовало разыгравшееся воображение. Их были миллионы, одна краше другой. И на каждом… на каждом с*ка полотне он отрывался на Юльке по полной. Насиловал, избивал, презирал, упивался её слёзами, зверски калечил Дударева.

С каждой прожитой минутой горел в аду, варился с чертями в котле, питался лютой ненавистью. А если бы он не приехал? А если бы не поддался необъяснимому порыву и не преодолел среди ночи на такси 70 километров в холодном поту? И дальше продолжил бы цепляться рогами за небо, успокаивая себя слезливыми обещаниями, что дело не в Дудареве, а в них самих?

Ой, лошара-а-а… Ещё и к психологу предложил обратиться. Да ему уже тогда смеялись в лицо, намекая о некой паузе в отношениях. Уже тогда поставили крест на их семье, а он, дебил, предлагал искать проблему, протягивал руку помощи.

Кто знает, чем бы всё закончилось, если бы не Сашка. Когда он проснулся в первый раз и начал звать Юлю, его словно обухом по голове огрели. Пока прижимал к себе плачущего сына — успел успокоиться, взять себя в руки. Тогда на место бушующей ненависти пришла холодная, взвешенная расчетливость, затмившая приговорённую на погибель любовь. И именно тогда у него созрел грандиозный план, благодаря которому он собирался разрушить намеченный союз, поставив когда-то любимую женщину перед непростым выбором.

Несмотря на насыщенный яркий рассвет, небо в считанные минуты заволокло дождевыми тучами: низкими, тяжелыми, чёрными. Их принес ветер, налетевшей откуда-то с севера, разбросал друг возле дружки, поднял с дорог прибитую за ночь пыль и умчался прочь, оставив после себя ощущения приближающейся грозы.

На какой-то миг стало тихо, и Юля осторожно перевела дыхание, прислушиваясь к стучащему набатом сердцу.

«Всё хорошо. Всё позади. Самое страшное уже миновало».

Однако сколько не успокаивала себя, спускаясь на кухню, а предчувствие всё равно было нехорошее. Пробуждение оказалось не только устрашающим, но ещё и жутко болезненным. И пускай её не изнасиловали, но ощущения были двойственными. Не было близости, во всем остальном… аж выть хотелось от безысходности. Болело не только истерзанное тело, но и душа. И что самое худшее — времени на передышку ей так и не дали. Не позволили собраться с мыслями, привести себя в порядок. Утро как-никак, скоро на работу, хотя… в таком состоянии только и работать с детьми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Переступив порог кухни, и полностью игнорируя хищный прищур мужа, Юля первым делом позвонила Тане и, извинившись за столь ранний звонок, попросила подменить её на работе. Подруга, конечно, не отказала, но тут же посыпались вопросы, всё ли у неё хорошо. Пришлось солгать, что всё супер, просто простуда слегка настигла и Зыкина, наивняга, пообещала помочь с группой до понедельника, заявив, что нечего ей больной тащиться в садик и заражать детишек.

— Спасибо, Танюш, — поблагодарила, едва шевеля языком. Со стороны послушать — и правда одолела хворь: хрипела, кашляла, тяжело дышала.

— Да пока как бы и не за что. Ты главное поправляйся побыстрее, а мы тут как-то и без тебя справимся.

— Браво! — захлопал в ладоши Глеб, как только Юля повесила трубку. — Твоя актерская игра выше всяких похвал. И как я раньше не разглядел в тебе этот талант?

От звука его голоса Юлин затылок свело судорогой. Никак не прокомментировала его выпад. Напряглась, став одним сплошным нервным клубком и выпустив оборонительные иголки, как-то вся сжалась. Даже смотреть в его сторону не могла, не то, что говорить. Конечно, её реакция была бы более уравновешенной, не действуй Глеб так агрессивно, но что случилось, то случилось, чего уж теперь причитать.

Чувствуя, что ещё немного и рухнет на пол, привалилась спиной к ближайшему шкафу и сцепила за спиной руки. Глеб подошел к столу и, упершись сжатыми кулаками в столешницу, некоторое время молча смотрел в окно, нервно играя желваками.

Неконтролируемое желание сломить, сделать ей больно снова напомнило о себе. Знал, что не сможет действовать осознанно, что потеряет контроль, но не думал, что так быстро. Пришлось шумно выдохнуть и мысленно дать установку успокоиться. Хватит с них на сегодня. Достаточно. Всё самое важное уже было сказано, осталось подвести итоги.

— Значит так, — переключился на неё, яростно сверкая глазами, — через час я уеду и оставлю тебя сам на сам с твоей совестью. Даже не вздумай мчаться к своему еб*рю, так как я позвонил Марине и она пробудет с тобой до моего возвращения. Ты же у нас, как оказалось, заболела, вот и не будешь скучать.

У Юли от возмущения перехватило и без того затрудненное дыхание. Он сейчас серьёзно?

— Глеб, не вмешивай сюда Марину! — От одной только мысли, что придется с ней контактировать, хотелось рвать на себе волосы. — Давай мы спокойно поговорим, как взрослые люди и…

— Никаких «и». Сейчас ты заткнешься и внимательно выслушаешь меня, — перебил грубо, качнувшись в её направлении. — Когда я уеду, то хочу быть уверен, что по возвращении домой застану сына в родных стенах, — клацнул зубами, пребывая на грани. От недавнего спокойствия не осталось и следа. — Даже не вздумай увести его у меня под носом. Я тебя найду в два счёта, заберу, а потом жестко накажу. Заруби это себе на носу.

Юля невозмутимо выдержала его маневр, добела закусив губу. Думал, что испугается? Так нечего уже бояться. Разве что ударит, и то… вряд ли бы смог сделать больнее, чем уже сделал.

— Дети всегда остаются с матерями, и ты не вправе лишить меня сына, какой бы я выбор не сделала! — Тут она посмотрела в жестокие глаза и поняла — вправе. Ещё как вправе. Не знала, как у него получится, но промелькнувшая на мужском лице улыбка заверила её в обратном.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ошибаешься, Юляш, Сашка уже мой. Своей бездумной выходкой ты вручила мне главный козырь и теперь, как бы ни махала тут кулаками, но уже заведомо проиграла.

Юля непонимающе уставилась на мужа, пытаясь распознать подвох. Липкий страх пополз по спине, окутывая лапками не только грудную клетку, но и горло, мысли, сердце. Он не может так поступить. Только не лишая её материнских прав.