Раскинулось море широко - Валерий Белоусов

Я вот чему удивляюсь: как они, такие безответственные, такие инфантильные, живут-то в нашем мире? Как семью строят без чувства ответственности и долга, с готовностью если что – смыться в неизвестном направлении, оставив жену отдуваться? И кто за таких людей выходит?

Не понимаю.

«Мой дорогой Мальчик! Я очень рада, что могу тебе отправить это письмо по радиотелеграфу – наш Оберпочмайстер сообщил, что Имперская Радиостанция в Науэне бесплатно доставит тебе его прямо сегодня, лишь не надо превышать лимита знаков.

У нас всё хорошо. Папа здоров. Мы все очень горды и счастливы тем, что наш Обожаемый Кайзер наградил тебя Das eiserne Kreuz!

По этому поводу пастор Шлаг прочитал в воскресенье специальную проповедь, все плакали от умиления… мы сидели в первом ряду и твой папа лопался от гордости.

Наш бургомистр передаёт тебе большой привет, и сообщает, что местный муниципалитет освобождает нашу семью, родных и близких Германского Героя от уплаты всех местных налогов.

Тебе передаёт привет дочка доктора Швабе. Вот уж не знала, что вы были настолько дружны. На всякий случай, дала ей от ворот поворот. Потому как недостатка в барышнях ты знать явно не будешь – только возвращайся поскорее, мой милый.

Твой непутёвый братец услыхал, что в Мюрвике открыли ещё и Die Schule der Jungen, и тут же туда мало что не убежал. Хорошо, наш шуцман герр Мюллер вовремя его задержал на вокзале. Хватит с нас пока одного Героя в семье! Пусть хоть сначала до четырнадцати лет дорастёт.

Будь здоров, мой любимый. Береги себя. Слушайся хорошенько своих командиров и начальников, ведь их приказ – это наказ твоей далёкой, любящей тебя Родины. С честью исполняй свой воинский долг. Твоя старенькая муттер.»

Примечание на бланке. Отправлено в 14 часов 30 минут. Вручено обербоцманмату Вольфгангу Люту в 15 часов 47 минут.

«Дорогой Васенька, не знаю, как уж тибе и писать-то да идайдёт ли до тибе моё письмо крёстный твой сказал напиши Дествующая Армия а там обязательно найдут чтото мне неверится.

Во первых строках передают тибе привет твой Отец Степан, дядя Панкрат, Тётка Агафья, и все сродники. Живём мы ничего только вот дров опять нарубить негде проклятый кулак Черномордин весь барский лес выкупил так что я рублю лозу по болоту и таскаю на себе да сколь я одна унесу. Потому что твой Батюшка с Рождества не просыхает. Так что мы уж и заплот весь пожгли.

Коровенка у нас совсем худа потому что сена мало накосили проклятый кулак весь барский луг выкупил. Так что снимаем потихоньку солому с крыши.

А тут приезжал становой и грозился почему временнообязанные платежи за землю задержали. А чем платить не знаем. Если можешь, пришли хоть копеечку, говорят у вас в Армии деньги солдатам дают.

Васенька, что ты там Крест получил дело Царское, да на што он тибе с него щей не сваришь. Ты там шибко никуда не лесь и голову не подставляй потому што бес рук бес ног будешь милостыню Христа ради по дворам просить как твой Крестный после севастополя.

Твоя Дашка блядища пошла к кулаку Черномырдину в поломойки и он ея ежеден за цицки треплет и ебет вот сучка-то говорила я тебе не водися с ней.

Желаю тибе сдравствовать да пришли денег скорей а то хлеба до весны не хватит. Твоя матка.»

Адрес «В Действующую Армию старшему матросу Тихова Океану Василию Кожемяке»… Треплет листочек в придорожной канаве, у входа на почту… марки на нём не было, вот что!

… Государь Император внимательно рассматривал лежащие перед ним на полированном полисандре цветные иллюстрации… На одной из них был изображён Император Японии, сидящий на коне… изображён очень тщательно, можно сказать, с любовью… только вот конь стоял на самом краю бездонной пропасти – а два джентльмена – Джон Булль и Дядя Сэм – его в эту пропасть подталкивали… Валентин Серов, не спутаешь.

На другой картине – в лучших васнецовских традициях были изображены русские богатыри Пресвет и Ослябя – фоном для идущих полным ходом на зрителя могучих броненосцев «Пересвет» и «Ослябя»…

На третьей – старый московский поленовский дворик, который пытается поджечь косорылый азиат с кривым самурайским мечом в руке…

«Вот это уже лишнее… в Первопрестольную мы их всяко не пустим, не Отечественная война, слава Богу… передайте Василию Дмитриевичу, чтобы изобразил… ну, Хабаровск или Благовещенск… Владивосток, на худой конец…

А это что?»

На последней картинке был изображён русский матрос, ощетинившийся наподобие игол ёжика, штыками… матрос «показывал нос» огорошенному японцу, с руки которого стекали капли крови…«Нас голыми руками не возьмёшь!» -гласила подпись…

«Это из молодых. Маяковский! Вот ещё – на туже тему!»

На этом рисунке роскошный забайкальский казак, взявший за шиворот худосочного японца, охаживал его нагайкой…

- «Забавно… а может ли он и подписи к рисункам написать? Думаю, что нужно такие вещи демонстрировать в витринах на Невском и на Красной Площади… еженедельно меняя! Назовём – Окна Российского Телеграфного Агентства!

Решено. Так, кто теперь у нас из писателей…»

… В 1831 году в подмосковном сельце Раменское, Бронницкого уезда, что протянуло свои песчаные улицы у края дремучего соснового бора, князья Голицыны основали ткацкую фабричку… дело шло ни шатко, ни валко, пока к 70-тым годам не стали владеть этой разорившейся вконец фабричкой потомки гуслицких староверов…

Тогда за её перестройку взялся профессор Московского императорского технического училища Федор Михайлович Дмитриев, будущий учитель известного русского инженера-конструктора В. Г. Шухова.

Прежде всего он построил из несокрушимого красного кирпича рабочие казармы – где каждая семья имела по отдельной комнате! Кстати говоря, в Манчестере в это же время пролетарии спали по двое на одной койке – ибо один работал в дневную, а второй – в ночную смены…

Казармы – трёхэтажные – были с паровым отоплением, с тёплыми ретирадами, на общей кухне неприрывно топились огромные печи… в кубовых постоянно был свежий кипяток!

Кроме того, выстроил инженер отличную баню – в которой за один раз могла помыться вся рабочая смена… больницу с хирургическим и родовспомогательным отделением… школу и фабричное ремесленное училище… столовую и магазин… народный дом с театральной сценой и библиотеку! А уж потом стал строить фабричные корпуса…

Эта работа получила высшую награду на международной выставке «Гигиена и спасение жизни», которая проходила в Брюсселе, и Гран-при на Всемирной выставке в Париже как лучший заводской посёлок в мире…

Квалифицированные ткачи зарабатывали совсем не плохо – во всяком случае, ткачиха, выйдя замуж – уже не испытывала нужды в работе… муж кормил! А детки в заводской школе да яслях содержались бесплатно… Кстати говоря – хозяин фабрики тоже был женат – на красавице-ткачихе…

И сейчас, в Народном доме, который располагался на тихом берегу Борисоглебского озера, раменские пролетарии собрались вовсе не для того, чтобы предать проклятию хозяина-эксплуататора…

Но вопрос был серьёзный…

- «Да, братцы… вот, значится, и работал мой кум на металлическом заводе Дангауэра, что у Тюфелевой рощи, в Дангауэровской слободке… и значить, пришёл им военнай заказ… для флота!

Понятно, мастеровые свою выгоду не упускают… порешили требовать, чтоб в цеху вода ежедён была!»

«Это правильно, это по-божески…»

«Ну ладно, их хозяин точно так и рассудил, поставил им бочку с водой. А они – шалишь, вода должна быть кипячёной!»

«И что же тут такого – это для брюха хорошо!»

«Поставил им хозяин титан, да. А они – чтобы к кипятку чай был, с пряниками!»

«Э, брат, это уж баловство!»

«Знамо дело! Да хозяину деваться некуда – у него военнай заказ… поставил чайник, и пряники на поднос…»

«А они? Мастеровые?»

«А они, робя, постановили, чтобы в титан наливали барское шампанское!»

«Да что же, на них креста нет?»

«Вот так-то инженер цеховой и говорил, стыдил их… говорит, наши русские матросы сейчас без оружия, а вы – так вас и перетак… ну, они, смутьяны, инженера схватили, к крюку крана привязали и в ванну с соляной кислотой и опустили… ногами вперёд, чтоб подольше помучалси…»

«Ах сволочи… да как же это!»

«Да так же… воду мутили у них чужаки… эти самые… есеры… вот, что братцы, дураки-то наделали…»

«Да… дела. А зачем ты нам про то рассказывал?»

«Так мы тоже ведь заказ военнай получили. А утречком ко мне в привокзальном трактире подходил один. Товарищем назвался… Есером!»

«Ах, мать твою за ногу… Чего же делать-то?»

«А делать нам, робя, нечего. Кроме как записываться в „Чёрную сотню!“»

В древнерусском языке черная сотня – это наиболее демократический, не пользующийся льготами разряд тяглого городского населения (при делении населения – по сотням).