Раскинулось море широко - Валерий Белоусов

К несчастью, Махно со товарищи – такими же, как он, люмпенами, в э тот час рыскал по запасным путям большой подмосковной станции, названия которой он не запомнил… нужно ему забивать мудрую голову, знакомую с сочинениями Бакунина и Кропоткина, какими-то кацапскими названиями…

Привело же его сюда вместе с шайкой махновцев вполне законное желание – проэкспроприировать экспроприаторов… то есть украсть чего – нибудь.

Но когда они увидели – что по путям, в полутьме от редких керосиновых фонарей на стрелках, идёт хорошо одетый господин…

Махно с удовольствием нащупал в кармане острейший переплётный нож (из переплётной мастерской его тоже выгнали, и что интересно – тоже за кражу… )

«Ой, люди добрые! Ой, убили!»… Махно, шаривший по карманам зарезанного, поднял кудлатую голову… меж вагонов к маленькой избушке, стоящей у переезда, убегала толстая, закутанная в платок баба… Свидетель!

Махно бросил истекающего кровью человека на мокрый и горячий снег, и погнался за бабой… пинком выбил хрупкую дверь… к печке прижалась побелевшая от ужаса сторожиха на переезде…

А с печки с не меньшим ужасом смотрел мальчонка лет пяти…

… Вытерев нож о ситцевую занавеску, Махно уже собирался уйти – как вдруг в сторожку ввалился здоровенный мужик в замасленном романовском полушубке: «Эй, Степановна, у тебя… да Господи, что тут…»

Махно полоснул мужика по лицу – да только вдруг почувствовал, что куда-то летит…

…«Собрание отделения „Чёрной сотни“ объявляю открытым… Вот этот сучёнок убил хороших людей – инженера Мекка, Василису Кожину и её дитёнка, Васятку… что скажешь, ублюдок?»

«Да кто вы такие, требую полицию…»

«О, полицию требует! Знает, в чём дело… ён малолетка, смертной казни для него нет… а от каторги его аблакат отмажет… да ещё, глядишь, помилуют… ну, соратники, как вы мыслете? Ну и я также…»

Нестора Махно подхватили под белы руки и отволокли со товарищи к деповской котельной… дали раза по кудлатой башке да и сунули в топку.

Так Трибунал «Народной расправы» и начинал свою работу…

А что Вы хотите? Когда революсионный гимназист задерживался с листовками противуправительственного содержания – его не вели в участок, где добрый околоточный надзиратель грозил ему пальчиком, отпуская под надзор родителей… которые потом с гордостью рассказывали в Англицком клюбе, что – вот, мол мой-то, в политику влопался! А гимназист наутро с гордостью рассказывал, дымя папироской в ретираде – как царские жандармы его мучили и как он ссстрадалллл… а учителя жали ему руку как равному… а гимназистки строили глазки… а другим гимназистам, что его слушали – тоже так хотелось… так же поссстрадатть…

Нет. Ничего подобного «Народная расправа не допускала»… в полицию его не вела.

Просто прибивала гимназисту фуражечку гвоздиком к его чересчур разумной голове…

Да Вы не волнуйтесь… это только после первого удара ручником по двухсотке гимназист вскрикивал… а потом только ножками в лакированных сапожках сучил… и вот что странно? Никто почему-то из его одноклассников прокламасии расклеивать больше не хотел…

Или вот… после пламенной речи господина Кони присяжные, рыдая, освобождали прямо в зале суда барышню, которая на почве хронического недоёб… то есть недосыпа, подстрелила губернатора… экая шалунья!

Подумаешь, губернатор… боевой туркестанский генерал, вся грудь в орденах… сатрап! Душитель свободы! Царский палач! Заставлял чухонских детишек русский язык учить по гадкой программе Министерства Образования…

Да. А «Народная расправа» тихонечко к дому борца за свободу придёт, двери выломает – да и, не говоря дурного слова, ласково ея за шейку-то и повесит…

И вот что странно? Другие, иные-прочие барышни после этого случая визжать-визжат, истерики закатывают, посуду бьют, а вот за левольверт браться – ни-ни… как отрезало!

Но, понятно, так активно Народный Трибунал стал работать далеко не сразу – а после «Козьмы и Демиана»…

Глава семнадцатая. Встречный пал.

А вы знаете, где находятся острова Бонин? Вот и я не знал…

Бонин. Они же Огасавара, вулканический архипелаг из 89 мелких островов в западной части Тихого океана. Вытянут на 150 км по 142°10' в.д. между 26°30' и 27°44' с.ш. Принадлежит Японии Рельеф гористый, высота потухших вулканов до 390 м. Климат тропический, влажный. Тропическая растительность. Возделываются сахарный тростник, рис, табак, кокосовые пальмы. Не обитаемы. Лоция Тихого Океана.

Забавно… если они не обитаемы – то кто же тогда кокосы сеет и табак жнёт? Загадка.

Ну а нам – то что до до этого бонина-монина… Необитаемы, говорите?

«И-тти. И-тти.»

Кабельный пароход «Окинава-Мару», 2300 тонн, с забавным сооружением на носу – вроде огромного барабана, из которого на ярмарках мошенники как-бы вытаскивают выигравшие шары – занимался своим прямым делом.

Прокладывал трансатлантический кабель – Токио – Сан-Франциско…

Острова японские, пароход американский, кабель и инженеры – английские… всё как всегда…

Но всё же кое-кто решил внести разнообразие в тяжёлый и механистический труд японских связистов…

… В серой мгле, которая висела над горизонтом, показался небольшой корабль, идущий под парусами (прямые на фок-мачте, латинские на бизани… грот-мачта стояла «сухая»)… при этом из низкой, широкой трубы усиленно валил густой, чёрный дым (дожигали интерьеры командирской каюты… при этом мичман Зуев говорил совершенно невозможные вещи:«Мать, мать, мать… я понимаю, пианино из кают-компании! В нём дерева много… но какая (пи, пи, пи-иии) мою гитару в топку кинула? Мать…»)

Затрепетали на океанском ветру яркие флажки: «Внимание, на японском судне! Немедленно остановиться!»

Минута замешательства… ответный сигнал: «Кто вы? По какому праву мне приказываете?»

Гордо: «Тебе приказывает – крейсер „Русская Надежда“! Стоп машина, косорылый!»

«Господин капитан второго ранга! Японский кабельщик смайнал за борт конец провода, увеличивает ход!»

«Дайте предупредительный… отставить! Снарядов и так мало… Открыть огонь на поражение! Топи эту сволочь, ребята!»

А знаете, как японские ныряльщицы-ами ловят больших осьминогов? Они ныряют – и когда огромное животное оплетает их своими «tentacles», как на старинных гравюрах стиля «hentai», перекусывают ему нервный узел посреди лба…

Уничтожение всего лишь одного – совершенно безобидного судна (однако, единственного в Японии) – было таким укусом… огромный восьмирукий кракен сразу резко ослабел…

Но с углем надо было что-то срочно решать…«Маньджур» под парусами ходить решительно не мог!

… Префектура Канто на острове Хонсю – самая густо заселённая и промышленно-развитая часть Империи… Хоумленд… Шир… сердце…

Города Токио и Йокогама – начинают уже сливаться в один гигантский мегаполис… впрочем, до урбанизации, которая стала подлинным бедствием в 1945 году, когда знаменитый Токийский пожар, возникший в результате катастрофического землетрясения, превратил столицу в руины – ещё очень далеко… как далеко и до знаменитого полёта «Энолы Гей» – трансатлантического воздушного клипера, первым доставившего в пострадавшие районы груз Международного Красного Креста…

… По улице ехал поезд… именно по улице! Земли в Японии настолько мало, что рельсы проложены без всякой полосы отчуждения, прямо между домами, так что узкоколейный паровозик (примерно такой у нас ездит на Мещёрской дороге между Владимиром и Рязанью) своим резким свистком распугивал прохожих, джин-рикш, и редких, запряжённых в двуколки, маленьких лошадок…

Наконец, поезд бодро выехал из плотной застройки (бумажные домики на бамбуковом каркасе, но перед каждым домиком – крохотный садик) и перед машинистом, справа, засверкало море… ничего удивительного! В Японии везде – куда ни посмотри – то горы, то море… то изящная ветка сосны над прихотливо изогнутым красно-лаковым мостиком…

А в море, на фоне восходящего солнца (как символично!) чернел большой трёхтрубный корабль…

У машиниста, Хибакуши Накаямо, даже в глазах защипало… как красиво!

«Черен гагата зрачок,

Черен день без тебя…

В сером море чернеет корабль!»

Вот на чёрном корабле – что-то огненно блеснуло…

И «Херсон» стал первым кораблём Императорского Флота, успешно обстрелявшим поезд…

«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь. Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем. продолжение невыносимых мук