Когда-то был человеком - Дитрих Киттнер

Все перечисленное еще можно рассматривать как творческую работу, которая приносит удовлетворение. Но, помимо этого, никто с тебя не снимет огромного количества унылых, изматывающих обязанностей, которые к творчеству уже никакого отношения не имеют. Пробивание и организация выступлений, связи с прессой, составление графика… Словом, то, что видит зритель, – это лишь верхушка огромного айсберга. На один написанный текст кабаре приходятся тысячи писем по организации гастролей. Ко всему еще нужно прибавить 60 тысяч километров, которые я ежегодно проезжаю, гастролируя по стране, и 22 километра вручную проложенного кабеля, необходимого, чтобы все осветить и озвучить. Все это редко учитывается при оценке нашей работы.

Я подсчитал однажды, что на каждое выступление приходятся примерно девять часов подготовительной работы. Когда я принимаю участие в забастовке с требованием ввести 35-часовую рабочую неделю, я при преследую и свои личные интересы, поскольку моя рабочая неделя равняется 91,5 часа.

Как-то раз, выступая в Хайденхайме на вечере, организованном профсоюзами, я готовил сцену к выступлению. Особенно долго мне пришлось повозиться с установкой главного прожектора на 8-метровой высоте. Лежа на животе на пыльных балках (левой ногой зацепился за распорку, а правой балансировал в воздухе), я пытался укрепить прибор весом в 3/4 центнера и придать ему нужный наклон. Грязная и трудоемкая работа до седьмого пота.

Тем временем внизу в зале ужинали приятели моих коллег с окрестных предприятий. Они могли наблюдать за моими гимнастическими упражнениями, которые я исполнял, каждую минуту рискуя сломать себе шею. Когда я, потный, перемазавшийся пылью и совершенно задохшийся, через полчаса спустился вниз, пожилой коллега подошел ко мне и спросил: «Это ты будешь потом выступать?»

Тяжело дыша, я подтвердил это.

Тогда он протянул мне свою кружку пива и произнес великие слова: «Теперь я понимаю, почему тебя называют певцом рабочего класса!»

Честно говоря, похвала эта сняла с меня всю усталость.

КЛАССИКА В КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ

Выступление мое в профсоюзном центре по вопросам образования, как всегда, закончилось дискуссией. Мероприятие было в общем-то открытым, и поэтому в зале оказалась небольшая группа леваков, которая пришла в надежде устроить здесь бучу или на худой конец спровоцировать ее. Эти апологеты псевдоромантической революции, которую они весьма приблизительно представляли себе, пытались в бурные 60-е годы внедриться в профсоюзы, чтобы использовать потом их трибуну для провозглашения откровенно антипрофсоюзных идей. Это было для них редкой возможностью сблизиться с рабочими – ведь на их собственные псевдореволюционные митинги рабочие даже по ошибке не заходили.

В тот вечер все шло, как обычно бывает на подобных мероприятиях, где предпринимаются попытки перевербовать кого-то на свою сторону. Самонадеянные критики профсоюзного движения вынуждены были вскоре признать, что они до сих пор не посчитали нужным стать членами профсоюза и платить взносы, (поэтому они быстро от нападок перешли к обороне, что не помешало им и в дальнейшем докучать собранию изложением своих личных взглядов и проблем. Стереотипное «да, это так, но…» было приемом, с помощью которого отщепенцы пытались обойти основные вопросы рабочего движения, превращали дебаты в мучительный сизифов труд. По прошествии почти трех часов эти зануды признали свое поражение и, хлопнув дверью, покинули зал. Все с облегчением вздохнули.

Тогда один из присутствовавших в зале подошел к проигрывателю и положил на диск пластинку с произведениями Генделя. Молодые рабочие, которых нечасто увидишь в городских концертных залах, с удовольствием слушали музыку.

Когда отзвучали последние такты, один парень нарушил тишину, деловито заметив: «Ах, если бы социализм уже победил! Тогда можно было бы наконец спокойно слушать Генделя!»

КАБАРЕ

Однажды мне довелось выступать в Билефельде. Это был акт солидарности с бастующими рабочими. Мы с коллегами были по горло заняты, сооружая импровизированную сцену, когда к нам неслышно подкатил один из тех украшенных мерседесовской звездой автомобилей, которые сами по себе являются показателем высокого социального положения их владельцев и на которых предпочитают разъезжать менеджеры концернов и мясники. Из лимузина вышел господин в белоснежной рубашке и сером в голубизну костюме – летней форме руководителей среднего звена в промышленности. Как я узнал позднее, этот денди был одним из управляющих предприятия. Из толпы послышать несколько иронических замечаний в его адрес. Господин в сером вытянул вперед руки, как бы успокаивая толпу. Он хотел что-то сказать. Воцарилась гробовая тишина.

«Господа…» – торжественно начал он. Громовой хохот трудяг в голубых рабочих комбинезонах был ему ответом. Господин понял, что совершил промашку, и решил поправиться. «Дорогие коллеги», – снова начал он. Взрыв смеха. Те, кому понятие «классовая борьба» было известно только понаслышке, могли восполнить пробел в образовании, к тому же на живом примере. Рабочие держались за животы от смеха.

Парламентер от руководства еще раз попытался завладеть вниманием: «Мы все сидим в одной лодке…»

То, что началось после этого, смехом уже назвать было нельзя. Это был гомерический хохот, настоящая оргия смеха. Люди фыркали, рычали и повизгивали от удовольствия. И длилось это несколько минут. Ни один кабаретист, клоун или комический актер не смог бы вызвать такую бурю.

Господин, красный как рак, поспешил укрыться в своей роскошной машине. «Господа рабочие» не обращали больше на него никакого внимания, они все еще досмеивались. В состоянии полнейшей паники он дал газ и укатил, но думаю, что, пока он ехал, смех «коллег» еще долго преследовал его.

У меня в этот день публика, сидевшая в зале была в отменном настроении. И это неудивительно при такой запевке.

КАК Я ОДНАЖДЫ ОДЕРЖАЛ НЕОЖИДАННУЮ ПОБЕДУ

В мае 1982 года, несмотря на энергичные протесты населения (включая представителей городских властей и земельного парламента), в Ганновере была организована выставка-продажа электронной военной техники. Город был охвачен волнением.

Все, начиная от простых, скромных обывателей до шокирующих своим видом и поведением панков, были единодушны: «Мы по горло сыты войнами, уберите оружие из этого города!» Размах движения замолчать было невозможно. Даже в полицейском отчете сообщалось, что только в одной самой крупной демонстрации приняли участие 40 тысяч человек. Следовательно, и число присутствующих при этом полицейских исчислялось как минимум пятизначной цифрой. Город и его окрестности напоминали военный лагерь. Во время митинга, возможно с целью отрепетировать все действия на случай введения чрезвычайного положения, в качестве меры устрашения прямо над нашими головами летали шесть или семь полицейских вертолетов. Кто хоть однажды слышал этот действующий на психику рёв, вселяющий ужас и одновременно пробуждающий в людях агрессивные чувства, тот поймет, чего стоило сохранить порядок в многотысячной армии демонстрантов, пришедших выразить свой протест, и не дать спровоцировать людей на эксцессы.

Отряду полицейских в количестве ста человек были даны права взять штурмом коммуникационный центр «Рашплатцпавильон», когда там будет заседать собрание полномочных представителей демонстрантов. Причем боевые действия разрешалось открывать без предупреждения, не дожидаясь какого-нибудь особого повода Стражи закона и порядка бесчинствовали, буквально как вандалы. Два часа спустя в полицейском донесении, как это обычно бывает в таких случаях, говорилось об «ошибке, происшедшей, к сожалению, по вине какого-то начальника полицейского отряда, который вообще был не из этого района».

На следующий день полицейские службы дали своим подопечным указание начать с демонстрантами дискуссии, чтобы «разрядить» обстановку. Полиция и в самом деле в своем рвении слишком далеко зашла и навлекла на себя возмущение общественности. Теперь повсеместно можно было наблюдать оживленные диалоги между теми, кто приехал в зеленых полицейских машинах и униформе того же цвета, и представителями противной стороны.

Об одной такой беседе я хочу вкратце рассказать, поскольку в ней был затронут важный вопрос, касающийся пользы, которую приносят демонстрации. «Ты думаешь, нам нравится стоять здесь? – спросил меня молодой полицейский. – Пять дней без перерыва в наряде, спать можно только в выставочном зале, куда набивают до ста человек. Конечно, у нашего брата поднимается злость на вас. Ну зачем, спрашивается, вы затеяли эту демонстрацию? Это же ничего не даст. «Скажи, – возразил я, – как ты думаешь, только честно: следующая выставка оружия тоже будет проходить в Ганновере?» «Ну, это вряд ли – после того цирка, что был здесь. Конечно, нет. Если на дело смотреть так, то вы и вправду своего добились». Его коллеги, стоявшие рядом, задумчиво и согласно кивнули. Красноречивое признание.