Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

— изобретенный Колонтайцем снегоход «Дружба-2». Для демонстрации его способностей, пришлось даже покинуть теплую избушку, чтобы при луне сделать вокруг нее круг по насту. Костя тоже мотосани опробовал и восхитился простоте конструкции: «Я тоже мог бы такие сделать, будь у меня моторы. Можно было бы на станцию за продуктами ездить каждую неделю». Мысль эта крепко запала в его нетрезвую голову и, когда он на другой день проснулся уже далеко засветло, первое, что подумалось, это то, что неплохо бы съездить на станцию, за опохмелкой. После ковша воды в голове еще больше забродил вчерашний спирт и вместе с ним идея поездки, казавшаяся все более привлекательной и заманчивой. Колонтаец, по неспособности, ослабленного режимным питанием, организма принимать привычные для Кости дозы спиртного, лежал на койке в бессознательном состоянии, неспособный не только воспринимать окружающее, но и шевелиться. Поэтому тревожить его Жуков не стал, одел ватные брюки и телогрейку, поверх теплого подшлемника — маску сварщика, завел моторы снегохода и, спрямляя путь, помчался на станцию, чтобы успеть в магазин до обеденного перерыва. Поддавшему шоферу сорок верст не крюк.

Глава четырнадцатая. Идет охота

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень…

В. В. Высоцкий

Начальник исправительно-трудового учреждения (ИТУ), майор Глухов эту ночь из-за совершенного побега не спал — организовывал погоню и поиск, и попутно разносил подчиненных, не умеряя своих в этом деле природных способностей и опыта, приобретенного за двадцать с лишним лет службы в исправительно-трудовых учреждениях, в просторечии: тюрьмах и колониях. Когда молодой солдат Глухов демобилизовался после службы в органах «Смерша» Белорусского фронта, то с удивлением обнаружил, что жить «на гражданке» не умеет и ни к чему, кроме погонь, задержания и конвоирования не приспособлен. Как применить это свое умение в мирной жизни и хоть как-то устроиться в ней, Глухов не представлял и поэтому с ходу принял предложение военкомата продолжить службу в войсках МВД, попросту — в охране лагерей, которые после войны размножались с той же скоростью, с какой прибывали в страну бывшие военнопленные и прочие перемещенные лица. Спрос на честных служак в НКВД был большой и поэтому, начав с простого надзирателя, Глухов постоянно поднимался по служебной лестнице, дослужившись, можно сказать, до потолка карьеры, после которого можно уже думать и о спокойном отдыхе на пенсии — достиг должности начальника колонии общего режима в областном центре. При колонии имелась производственная зона, в которой, осужденные за малозначительные преступления, умельцы обменивались уголовным опытом и попутно выполняли весьма ответственные заказы для оборонного машиностроения. В прошлом, все заключенные были людьми трудовыми, работать умели и любили, и со своими заданиями справлялись, применяя смекалку, рационализацию и изобретательность. От изобретателей из своей зоны Глухов и пострадал, да так, что слово «изобретатель» для него стало навсегда ругательным, хуже матерного.

Как раз через дорогу от ИТУ, тоже за колючей проволокой, функционировал один из заводов «среднего машиностроения», на котором периодически случались задержки заработной платы рабочим и ИТР. Причин тому было несколько, не будем их разбирать. Да и какая разница рабочему, по чьей вине произошла задержка и по какой причине у его детей чай без сахара, а у него самого — без мясной пищи в глазах круги и треугольники рябят. В таком состоянии не до работы. Недовольство нарастало, голодный бунт зрел и однажды его прорвало: забастовал инструментальный цех. Инструментальщики — элита рабочего класса, специалисты высокой руки, мастера. Без их пресс-форм и оснастки всему заводу стоять и ничем их не заменить. О чрезвычайном происшествии, какого не только в области — в стране не бывало, немедленно донесли и горкому и обкому КПСС. Последовала резолюция: деньги найти и выплатить, а зачинщиков забастовки наказать, чтоб другим неповадно было и родным навсегда заказывали. Так и произошло: деньги выплатили, цех заработал, а виновным признали Димку Кукарского, молодого фрезеровщика, между прочим даже комсомольца, вся вина которого состояла в том, что он выключил цеховой рубильник, после чего рабочие разошлись и никто, включая мастера, не захотел включить его снова. Объективно оказалось, что никто ничего плохого не делал, запретного не совершал и активно протест не выражал, за исключением Кукарского. Его одного и арестовали, а потом и судили показательным судом за хулиганство с особым цинизмом, призыв к массовым беспорядкам и сопротивление властям. Выездная сессия вкатила Димке «на всю катушку» и назначила отбывать срок в колонии, что напротив. Друзья по цеху первое время носили Димке передачи, а потом забыли и перестали — ну сколько можно. С крыши цеха в производственной зоне можно было увидеть, как по заводской территории ходят девчата в белых халатах, возле инструментального цеха на столике режутся «в козла» его вчерашние товарищи. И среди них, с веселым и довольным лицом, тот, кто шепнул ему на ухо в злополучный день забастовки: «Выключай рубильник и выдерни рукоятку». Дмитрий его на допросах не выдал, а он за это даже не навестил ни разу. Вот тебе и рабочая солидарность. После таких раздумий, Димка загрустил, и надумал искать справедливости и пересмотра дела в Москве. Обычно считается, что в Москве справедливости значительно больше, чем в остальном мире, не говоря уже о Сибири. От писем в Москву никогда толку не бывало: они всегда возвращались для рассмотрения к тому, на кого жаловались. Перспективнее считался визит на личный прием к высокопоставленным лицам из Генпрокуратуры. Но для этого требовалась самая малость — свобода передвижения. И Димка надумал как получить эту малость на короткое время.

С воли, от трансформаторной подстанции, через опутанный колючкой забор, воздушная линия электропередачи, из голого алюминиевого провода большого сечения, шла с подъемом вверх, на крышу двухэтажного цеха в производственной зоне, на которую был возможен доступ. Димка оценил это обстоятельство и надумал улететь на свободу по воздуху, а точнее — по проводу. В цехе производственной зоны он свободно выточил себе ролик из гетинакса на подшипниках, надел его на Т-образную рукоятку и спрятал на чердаке цеха. В один из декабрьских дней, когда темнеет еще до окончания смены, он пробрался на чердак, накинул ролик на провод под напряжением и, как на салазках скатился по нему за забор, а там по столбу спустился на землю. Сигнализация, естественно, не сработала и постовые на вышках сквозь дрему ничего