С крыла на крыло - Игорь Шелест

 Летчика сопровождали Поликарпов и Косткин. Первый - несколько суетливый, очень оживленный. Второй - сдержанный, как показалось, более откровенный. А вообще Арцеулов понимал, что любопытничать в условиях этой секретности несколько неэтично. Все же кое-что он позволил себе спросить, например:

 - Как центровка?..

 Поликарпов не замедлил с ответом:

 - Ради бога не беспокойтесь, Константин Константинович, все, все в порядке!

 Арцеулов заметил: о чем бы он ни спросил, Николай Николаевич весьма заботливо и даже ревностно торопится ответить, что все хорошо, все продумано, рассчитано и не внушает ни малейшего сомнения.

 В общем впечатление от первого осмотра оказалось благоприятным, и летчик гордился доверием. Конструкторы, тоже довольные, прощаясь, не скрывали надежд получить на своем самолете скорость большую, чем у лучших истребителей иностранных типов.

 Прошло некоторое время, прежде чем ИЛ-400, или, полнее, "истребитель либерти-400" - так назывался новый самолет - привезли в аэродромный ангар "Дукса". Когда Арцеулов увидел собранную машину, его поразил необычайный вид. Большой смелостью по тем временам было применение на истребителе свободного от подкосов и расчалок крыла. Однако озадачило другое: чем обеспечено нормальное центрирование, когда мотор вдвинут совсем в крыло? Чем уравновешен вес хвоста?

 С этим вопросом он и обратился к Поликарпову.

 - Все здесь просчитано, - начал Николай Николаевич. - Константин Константинович, у нас есть свой секрет: в угле установки крыла. Так что...

 "Может быть, они и правы?.. Все-таки специалисты, - подумал Арцеулов, - а зрительное впечатление бывает обманчиво".

 Новый истребитель стал коньком завода "Дукс". Если бы на ИЛ-400 удалось получить задуманный бросок по скорости, завод получил бы крупный заказ на первый советский истребитель. Накал страстей усиливался невозможностью компромисса: либо самый быстрый в мире истребитель, либо... никакой.

 В этой обстановке авторитетное мнение летчика, тем более такого, как Арцеулов, значило много. И надо сказать, администрация не скрывала своего внимания к летчику. Арцеулов это заметил и попросил... три десятка метров перкаля для обтяжки своего планера.

 - Знаете, - смущенно оправдывался он, - невозможно нынче купить материю...

 - Да что вы, Константин Константинович, сами собираетесь обтягивать планер? Помилуй бог! - догадался Немцов. - Где он у вас? Везите! Мы вам его обтянем в наилучшем виде и пролакируем.

 Любезность директора завода оказалась более чем кстати. Вскоре на Ходынке состоялся праздник по случаю открытия Общества друзей воздушного флота и "Добролета". Кружковцы выкатили на аэродром планер А-5. Запустить на нем Арцеулова пробовали при помощи веревки, на бегу. Проезжавший на автомобиле конструктор Прохоровщиков[16] крикнул:

 - Константин Константинович, чего вы мучаетесь?.. Давайте попробуем за автомобилем?

 - Идея!..

 И вот планер уже летит через все Ходынское поле, буксируемый авто. Зрелище было столь удивительным, что публика устремилась к планеру. В тот день на Ходынке и было решено оказать максимальную поддержку зарождающемуся безмоторному авиаспорту.

 Настал день, когда решили порулить на ИЛ-400. Вообще договорились так: сперва побегать, попробовать, как будет вести себя самолет при движении по земле; затем сделать небольшие прыжки и уж потом лететь.

 После первой же пробежки летчик вылез из самолета:

 - Невозможно поднять хвост. Ручка управления - до отказа от себя, а хвостовой костыль пашет землю. Николай Николаевич, - обратился Арцеулов к Поликарпову, - на мой взгляд, шасси слишком вынесено вперед. Что вы на это скажете?

 - Понимаете ли, мы старались, чтобы самолет при пробеге не мог опрокидываться на нос.

 Летчик возразил. Здесь досадное заблуждение: если двухколесное шасси слишком вынесено вперед, самолет на пробеге стремится к прыжкам с носа на хвост, и тут даже опытный летчик иной раз не в силах спасти его от опрокидывания.

 Поликарпов был явно озадачен.

 - Значит, вы хотите сказать, при меньшем относительно центра тяжести выносе шасси...

 - Да, да, самолет лучше слушается рулей и практически все время в руках пилота.

 Спорить не представляло смысла. Если самолет на разбеге не поднимает хвост, нормальный взлет выполнить практически нельзя.

 Усиление узловых мест, перестановка шасси на ИЛ-400 потребовали немало времени, а летчику представилась возможность для всяческих раздумий. Арцеулов понимал, что испытания обязаны выявлять какие-то дефекты: на то они и испытания!.. Но здесь самолет обнаружил серьезные просчеты, еще не поднявшись в воздух, и вольно было подумать: "Что же будет дальше?"

 А тут еще пополз слух, будто Управлением воздушного флота получена из Франции телеграмма примерно в таком духе:

 "Очень сожалеем, что при испытании вашего истребителя разобьется летчик Арцеулов".

 Вот те на!

 Вежливость французов обычно весьма похвальна. Но здесь... Нужно быть дубовым, чтобы не покривиться.

 Друзья Арцеулова принимали все это близко к сердцу. Одни горячились:

 - Чепуха! Не придавай значения! Злющая утка, кому-то понадобилась для срыва испытаний!

 Другие, наоборот, допускали утечку за кордон кое-каких секретов: потому к разговорам относились серьезней.

 Можно понять и Арцеулова: ему чертовски надоело, а надо отшучиваться, стараться быть беспечным.

 Каждое утро он на полетах. На него пристально смотрят инструкторы, курсанты. Начлет обязан учить высшему пилотажу и быть примером выдержки, воли и мужества. В этом смысле он, Арцеулов, некий эталон.

 Рядом с ним учат летать Александр Жуков, Яков Пауль, Михаил Громов, Леонид Минов... Да и среди курсантов, должно быть, немало будущих знаменитостей. Хотя тогда еще даже имя Валерия Чкалова никому ничего не говорило.

 Но наедине с самим собой можно ли избежать в душе каких-то споров?

 Впрочем, не будем гадать: эмоциональное состояние слишком субъективно. Возможно, Арцеулов сразу же внушил себе твердо, что все будет хорошо, а дальше старался быть просто беспечным.

 Им руководила Воля.

 Теперь же, когда я думаю об этом, мне приходит на ум какое-то свое трудное "накануне". И воскресает в сознании полузабытый, но немало откровенный разговор с самим собой.

 Помнится, затеяло будто бы невзначай Сомнение:

 - Как все это неприятно...

 - Понимаю, - с усмешкой перебила Воля, - ищешь лазейки, как выйти из игры?..

 - Ничуть, - стушевалось Сомнение. - Просто хочу поразмышлять свободно.