One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс

Тогда я перемещаюсь от Черинг-Кросс-роуд на Стрэнд. Почему-то этот район больше всего любят бездомные дети. Я медленно двигаюсь от вокзала до театра «Савой». Здесь тоже много тинейджеров, ночующих в подворотнях в спальных мешках.

Но Изюмки я тут не нахожу, поэтому направляюсь на север, в Ковент-Гарден. По пути мне встречаются самые разные дети, но видно, что бездомных тут единицы. Эти уныло тащат свои подстилки по площади, не обращая внимания на уличных артистов и жуликов, фокусников и мимов, которые заманивают туристов на свои бесхитростные представления. У всех остальных от подобного зрелища создается такое настроение, что хоть вены режь на запястьях. Я молча смотрю на одного чудака, который зарабатывает себе деньги тем, что долгое время не шевелится. Он вообще никуда не движется, будто застыл на месте на целую вечность.

И тут я понимаю, что Изюмка может быть где угодно. И совсем не обязательно в Лондоне.

В этот момент звонит мой мобильный. Это Джеки. Я говорю, что у меня пока никаких новостей нет, но не стоит отчаиваться, пусть она отправляется в Банстед и там ждет моего звонка. Она хочет помочь мне в поисках, но я резонно заявляю, что один из нас должен обязательно сидеть на городском телефоне, потому что Изюмка может позвонить сама. Или еще кто-нибудь. Джеки нехотя соглашается.

Потом, естественно, я интересуюсь, как прошел экзамен. Но Джеки не хочет даже разговаривать на эту тему. Я настаиваю. Она сердится. Ей теперь начинает казаться, что все, о чем она мечтала и считала смыслом жизни, — и продолжение учебы, и книги, и даже любимый роман «Сердце — одинокий охотник» — разом стало корнем всех ее внезапно возникших проблем.

Как будто за мечты наказывают.

Солнце садится, и город меняет свой облик.

Офисные работники спешат по домам, а наружу выходят те, кто ведет ночной образ жизни. Эти люди заполняют улицы в районах Сохо, Ковент-Гарден, Оксфорд-стрит. Я даже не могу представить себе Изюмку где-нибудь в престижном кафе среди громко смеющихся и болтающих ни о чем ночных гуляк. Нет, тут ей уж совсем не место.

Поэтому я решаю прочесать вокзалы, начиная с востока, с Ливерпуль-стрит, куда приходят поезда из Банстеда. Постепенно я передвигаюсь по городу. Лондон-Бридж, Кингс-Кросс, Паддингтон, Виктория… Мне повсюду встречаются группы ребят с рюкзачками и спальными мешками. Но я вдруг понимаю, что не могу точно определить, кто из них бездомный, а кто просто ждет своего поезда. Позже это становится более очевидным. Собирающиеся уезжать то и дело посматривают на доску с расписанием отправления поездов. Которые никуда не торопятся, пялятся в пустоту или тоскливо рассматривают прохожих. Однако и на вокзалах Изюмки не оказывается.

Я уже собираюсь позвонить Джеки, но тут вспоминаю, что еще не побывал на Сент-Панкрас, который своим оформлением напоминает огромный праздничный торт. Конечно, у меня нет причин полагать, что Изюмка окажется именно там. Меня лишь привлекает внешний вид вокзала, с его шпилями, башенками и узкими окошками, словно он возник из волшебной сказки. Здесь добро должно побеждать зло и все просто обязано хорошо заканчиваться. Конечно, вовсе не обязательно Изюмка должна была выбрать это место. Просто ДАННЫЙ вокзал слишком уж отличается от всех остальных. Он уникальный.

Как и сама Изюмка.

Сент-Панкрас размерами меньше других вокзалов. Он больше похож на станцию где-нибудь в пригороде, например в Банстеде, чем на высоченные и бездушные городские соборы. Но, разумеется, ее здесь тоже нет. Уже поздно, народ спешит на последние поезда.

Я собираюсь закончить поиски и отзвониться Джеки, посоветовав ей обратиться в полицию, как вдруг замечаю небольшую фотобудку, в которой автомат делает моментальные снимки.

Рядом с грязными кроссовками лежит книга. Та самая книга, которую я подарил Изюмке. «Почуй страх, слабак!», написанная Скалой. Я стучусь в будку и аккуратно отодвигаю занавеску. Вот и беглянка. Она спит, и волосы надежно закрывают ее лицо. Я зову ее по имени, и Изюмка тут же пробуждается.

— Почему вы так одеты?

— Из-за бабушки.

— А-а-а… Понятно.

— Твоя мама очень переживает за тебя.

— Я больше не смогла выдержать. Это было уже чересчур. Да и никто на моем месте не выдержал бы.

— Ты говоришь про Сэди и Мика?

— После того как вы появились возле школы, мне стало совсем невыносимо там находиться.

— Прости, Изюмка.

— Они от меня больше не отставали и постоянно дразнили. Они доставали меня насчет старенького бойфренда. Они твердили: «Где ты отхватила такое чудо, Булка с изюмом? Он, наверное, тебя подкупил бесплатными обедами?» Я объяснила им, что вы учитель, но это их почему-то еще больше развеселило. Мик сказал, что, может быть, вы и учитель, но все свои конспекты уже давным-давно где-то растрясли и теперь из вас один только песок сыплется. Ну и так далее…

— Вот ведь негодяй этот Мик! И вовсе я не такой уж и старый.

— Я знаю. Вы мужчина среднего возраста.

— Спасибо, Изюмка. Большое тебе спасибо.

— Пожалуйста.

— Прости, если я только усложнил тебе жизнь. Я не хотел.

— Я знаю. Вы просто хотели сообщить мне про бабушку. Я рада, что вы так поступили. И не ваша вина в том, что эти идиоты набросились на меня. Если бы вас не было, они бы придумали что-нибудь еще. Они найдут повод. Для этой компании повод всегда отыщется.

— Так куда же ты собралась?

Изюмка неопределенно пожимает плечами, откидывает с лица прядь волос и внимательно всматривается в табло с расписанием поездов, словно у нее в кармане уже лежит билет.

— Не знаю. Но сейчас мне любое место будет приятней, чем Банстед.

— Ну а я лично в этом не уверен. Там тебя любят. Там твой дом. А новый найти не так-то просто. Уж поверь мне на слово. Ну что, поедем домой, к маме?

Она снова пожимает плечами, надувает губы и прячет глаза за челкой:

— А мне нравится здесь.

— В этой фотобудке?

— Ага.

— Уютная будочка.

— Нормальная.

— Правда?

— Ничуть не хуже всех остальных фотобудок. Самая обыкновенная. Прекратите меня доставать.

Я беру в руки ее книгу:

— Все еще интересуешься Скалой?

— Конечно.

— Я и сам понемногу начинаю проникаться к нему симпатией. Не такой уж плохой пример он подает подрастающему поколению. — Я пролистываю «Почуй страх, слабак!» и понимающе киваю. — Тебе нравится его высказывание, что всегда нужно поступать по-человечески?

— Нормальное высказывание. Но мне больше нравится смотреть, как он локтями и кулаками забивает на ринге своих противников.

— Верно. Ну а как бы поступил Скала, окажись он в таком же положении?

— В каком?

— Ну, если бы над ним начали издеваться. Что бы он сделал? Неужели тоже сбежал бы куда подальше и устроился на ночлег в фотобудке? Или лицом к лицу встретился бы с наглецами, которые его оскорбили?

— Перестаньте. Я же не Скала. Я просто толстуха-неудачница. А он даже и не человек уже, а почти что супермен. Вот почему он такой особенный.

— А мне кажется, что ты намного круче. Мне кажется, что ты смелее и сильнее его.

— Вы с ума сошли?

— Тебе ведь пришлось немало перенести в своей жизни. Сначала расстались твои родители. После их развода начались сплошные неприятности. Теперь твоей маме приходится работать не покладая рук с утра до вечера, чтобы содержать и себя, и тебя. Ты каждый день встречаешься с Сэди, Миком и их прихвостнями. Ты не выдержала бы всего этого, если была бы слабой. Вот почему мне кажется, что храбрости тебе не занимать. А все хулиганы, как правило, большие трусишки. К тому же ты очень милая девочка.

— И что с того, что милая? Это не очень-то помогает в жизни.

— Ну не скажи. Возьмем, к примеру, мою бабушку. Мы же не любили бы ее за то, что она избивала бы всех пенсионеров в округе, правда? И не уважали, если бы умела прокладывать себе путь локтями в автобусе, чтобы занять лучшее местечко. Мы любили ее совсем за другое.

— Конечно. Ну и как прошли эти, как их называют… похороны?

— Это была кремация. Все прошло так, как и должно было пройти. Не лучше и не хуже. Там было много народу. Некоторых людей я не видел долгие годы. Собрались все наши родственники. А еще присутствовали те, кого я не знал раньше. Соседи, друзья. У нее было очень много друзей, Изюмка. Ее любили все. Она вызывала в окружающих любовь. Потом играли гимны. И еще прозвучала песня, которая бабушке очень нравилась. «За мою любимую». Ее поет Синатра.

— Меня такая старая музыка вгоняет в депрессию.

— А что бы ты хотела услышать на похоронах? Рок-н-ролл? Синатра был очень даже к месту. Если бы присутствовала там, ты бы все поняла.

— Я не люблю похороны.

— Это своеобразное прощание с человеком.

— А я не люблю прощаться.