Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1962 году было установлено, что записи не представляли собой какой-либо шифр или код, поэтому стали считать, что они сделаны на прежде неизвестном языке. Их так и не удалось бы перевести, если бы в одном из поселков Дербишира не было найдено несколько записных книжек. Их нашли в поместье, принадлежавшем когда-то сэру Гераклиту Фоггу, баронету. В этих записных книжках имелись заметки, призванные помочь англоязычному ребенку выучить данный язык. Используя эти записи в качестве справочного материала, сэр Беовульф Уильям Клейтон, четвертый баронет, – выдающийся лингвист Оксфордского университета – приступил к работе над материалами, найденными в доме номер семь по Сэвил-роу. Ему удалось перевести, по меньшей мере, треть из того, что уцелело.
Я раньше всех узнал об этом переводе, так как именно мое исследование жизни генерала сэра Уильяма Клейтона, первого баронета и отца Филеаса Фогга, позволило отыскать родной дом Фогга и, следовательно, найти записные книжки, которые, в конечном итоге, и пролили свет на эту историю.
Мой английский коллега – вышеупомянутый лингвист, приходившийся праправнуком сэру Уильяму Клейтону и его десятой жене Маргарет Шоу – тщательно обыскал давно заброшенный Фогг-холл. Сэру Беовульфу удалось обнаружить написанные детской рукой записи, имевшие частичный параллельный перевод. С помощью всех этих заметок, которые предоставил мне сэр Беовульф, я смог воссоздать историю, так и оставшуюся не рассказанной в романе Жюля Верна – историю, записанную в другом дневнике Филеаса Фогга.
1
Верн называл Филеаса Фогга Байроном, носившим усы и бакенбарды, и настолько бесстрастным, что он мог бы прожить, не старея, целую тысячу лет. Было ли это предположение о его возможном долголетии всего лишь совпадением, мимолетной мыслью, которая по воле случая оказалась так близка к правде?
Ведь именно такой срок жизни – в тысячу лет – был отведен Фоггу. Верн писал, что в 1872 году ему было около сорока, так на самом деле и обстояло дело. Но эриданеанский эликсир начинает воздействовать на организм лишь после того, как ему исполняется сорок лет. Сегодня Фогг, будь он еще жив, выглядел бы так, словно состарился всего на год или два. Существует вероятность, что он действительно жив, здоров и находится где-то в Англии. Может ли кто-нибудь указать на его могилу, где на могильном камне было бы высечено его имя, дата рождения – 1832 год, а вслед за ней и дата смерти? Нет, этого никто не в силах сделать.
Мистер Фогг был высок, хорошо сложен, с красивым и благородным лицом – именно такой внешности и ожидаешь от человека, похожего на Байрона. У него были светлые волосы и усы, отсюда можно сделать вывод, что Верн описывал его либо как блондина, либо – как светлого шатена. Но Верн не упоминал цвет его глаз. Однако дотошный исследователь по-прежнему может отыскать полицейские протоколы Скотленд-Ярда и выяснить, что глаза у него были темно-серыми. Что не удивительно для представителя семейства, все члены которого имели серые глаза.
Лицо у Фогга было бледным – естественный результат того, что его кожа подвергалась воздействию солнца всего один раз за день, когда он совершал ровно одну тысячу сто пятьдесят один шаг. В отличие от большинства его современников, зубы у Фогга были просто безукоризненными. Никакого кариеса, и это несмотря на то, что у многих жителей Альбиона середины девятнадцатого века зубы были гнилыми. Данная особенность, наряду с серыми глазами, судя по всему, объяснялась генетикой. С другой стороны, поскольку еще в детстве Фоггу неоднократно давали эликсир, здоровье зубов могло стать результатом воздействия лекарства, изобретенного тысячу лет назад на расстоянии многих световых лет от Земли.
К началу истории – среде второго октября 1872 года – у мистера Фогга, судя по всему, не было никаких родственников. Он проживал в доме номер семь на Сэвил-роу со своим единственным слугой. У Фогга имелись знакомые, но ни одного близкого друга. Его единственными развлечениями были прогулка от дома до Реформ-клуба, чтение газет и игра в вист. По словам Верна, жизнь Фогга в течение многих лет была похожа на движение маятника на часах. На самом деле, под «многими годами» подразумевалось всего четыре: с 1868 по 1872. Но всем казалось, что он стал чем-то вроде местной достопримечательности – молочного фургона или даже дома, настолько он «врос» в окружающую его действительность.
Фогг требовал, чтобы воду для бритья ему нагревали до восьмидесяти шести градусов по Фаренгейту. Тем утром его слуга Джеймс Форстер принес воду в строго назначенное время – в девять часов тридцать семь минут. Он поставил кувшин перед умывальником, и мистер Фогг достал из воды термометр, который показывал температуру в восемьдесят четыре градуса. Подобная оплошность не имела оправданий. У слуги было не так много обязанностей, но выполнять их ему надлежало с особой точностью и аккуратностью. Он должен был будить своего господина точно в восемь утра. Двадцать три минуту спустя ему нужно было принести на подносе чай и тосты. Верн ничего не говорит о том, что еда должна была иметь определенную температуру, но можно предположить, что подобные требования все же предъявлялись. Через десять минут Форстер забирал поднос. После этого ему оставалось только подать господину воду для бритья в девять тридцать семь, а затем – без двадцати десять – помочь одеться.
В одиннадцать тридцать, ни секундой раньше или позже, мистер Фогг выходил из дома и возвращался, только когда все часы Лондона показывали полночь. В отсутствие господина у слуги было не так много дел. Он прибирался по дому, раз в неделю приглашал домработницу, заботился о том, чтобы одежда господина всегда была чистой и отглаженной, убирал постель, оплачивал различные счета и тому подобное. И если не считать совершенно нечеловеческих требований к соблюдению расписания, то Джеймс Форстер большую часть времени был предоставлен самому себе.
Или нет?
Почему, например, Форстер принес воду для бритья, которая
