Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга - Филип Хосе Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дверь постучали. Предвидел ли это Фогг? Джеймс Форстер открыл ее и сказал:
– Новый слуга.
Почему Форстер представил пришедшего таким образом. Этот новоприбывший еще не успел побеседовать с хозяином и уж тем более быть принятым на работу. Почему Форстер говорил так, словно решение уже принято? Возможно он случайно проговорился о том, что все было предопределено заранее?
Даже если так и обстояло дело, то выражение лица Фогга совсем не изменилось, а о Форстере Верн ничего не сказал. Да и с какой стати? Верн ведь не знал о том, что за всем этим стояло.
В комнату вошел человек и поклонился. Он был невысокого роста и крепкого телосложения, имел приятное лицо с румяными щеками и ясными голубыми глазами, а его каштановые волосы были всклокочены.
– Вы француз, – сказал мистер Фогг, – и, полагаю, вас зовут Джон?
– Жан, с вашего позволения, месье. Жан Паспарту…
Фогг задал ему первый секретный вопрос, когда уточнил, не зовут ли его Джоном. И парижанин ответил ему паролем, сказав, что его зовут Паспарту. Поскольку фамилия Фогга [5] указывало на его особую роль в организации, Паспарту тоже, как бы невзначай, сообщил о своей роли. Ведь француз получил это имя не при рождении. Паспарту – что означало «человек, способный пройти где угодно» – его назвали не случайно. И это прозвище намекало не только на любовь француза к путешествиям и ветреность его натуры.
По просьбе Фогга, Паспарту рассказал немного о себе. Он был бродячим певцом и вовсе не обязательно из тех, кто вечно ходит в лохмотьях. Также выступал в цирке наездником и танцевал на проволоке, как знаменитый Блонден. И если Паспарту мог соперничать в мастерстве со своим соотечественником (по крайней мере, он так утверждал), то, вероятно, ему не стоило бросать ремесло канатоходца. Блонден первым пересек Ниагарский водопад по канату в 1100 футов длинной на высоте 160 футов над водой. Он проделывал этот трюк много раз: с завязанными глазами, на ходулях, неся человека на плечах, садясь посередине на кресло, чтобы перекусить и так далее. Всего за одиннадцать лет до описываемых событий Блонден выступал в Хрустальном дворце в Лондоне, где на ходулях крутил сальто на канате, натянутом на высоте 170 футов над землей.
Разумеется, речь не шла о том, что Паспарту обладал в точности такими же способностями, как Блонден, но вполне возможно, что он лишь немногим уступал ему. Однако, как бы там ни было, он ушел из канатоходцев и какое-то время был преподавателем гимнастики. Затем стал пожарным в Париже, но после оставил и это дело и, переехав в Англию, поступил там в услужение.
Разумеется, подобная смена профессий выглядела довольно странной, но он объяснил это тем, что устал от опасности и волнений. Ему хотелось спокойной, домашней жизни. В данный момент он остался без работы, однако, услышав о мистере Фогге – человеке, чья жизнь была образцом спокойствия и размеренности, решил предложить этому человеку свою кандидатуру. Ему даже не хотелось больше, чтобы его продолжали называть Паспарту.
– Меня вполне устраивает Паспарту, – сказал мистер Фогг. – Мне вас рекомендовали. И я слышал о вас много хорошего.
Это было весьма странно – от кого мистер Фогг мог слышать о Паспарту? Всего несколько часов назад он даже не думал о том, чтобы поменять слугу. С того момента, как он уволил Форстера и отправил его подыскивать преемника, Фогг ни с кем больше не контактировал. Он не размещал объявлений в газетах, не писал и не получал писем, не пользовался телефоном. Правда, последнего у него просто не было, ведь Александру Беллу было всего двадцать шесть лет, и пройдет еще почти четыре года, прежде чем он оформит патент на свой электрический телефон.
Мистер Фогг мог послать Форстера в ближайшее отделение телеграфа, но Верн ничего об этом не говорил. Нет, точно так же, как Форстер проговорился, представляя Паспарту, сам Фогг допустил оговорку, упомянув про рекомендации. Остается вопрос, не были ли эти оговорки намеренными, чтобы определенным образом повлиять на гипотетического тайного наблюдателя? Если для Фогга в самом деле не существовало непредвиденного, разве мог он ошибиться? И если Фогг совершил ошибку специально, в таком случае, не уместно ли было предположить, что и Форстер поступил точно так же. А значит, все трое: Фогг, Паспарту и Форстер знали о деталях определенного плана.
– Вам известны мои условия? – спросил Фогг.
Ответ француза показал, что по пути из агентства Форстер ему обо всем рассказал.
Затем Фогг спросил у Паспарту, который сейчас час. Француз вытащил из кармана своего жилета огромные серебряные часы, взглянул на них и ответил:
– Одиннадцать часов двадцать две минуты.
– Ваши часы отстают, – сказал Фогг.
Паспарту ответил, что это невозможно.
Фогг холодно возразил:
– Ваши часы отстают на четыре минуты. Но это несущественно. Достаточно, что я просто упомянул об этой ошибке. Так вот, с этого момента: с одиннадцати часов двадцати шести минут утра среды, второго октября вы поступаете ко мне на службу.
Филеас Фогг встал, взял левой рукой шляпу, надел ее на голову и вышел.
Мистер Фогг был полностью доволен, что Паспарту оказался тем самым человеком, которого прислали ему, чтобы помочь в новом, пока еще неизвестном предприятии. Без сомнения, Форстер сообщил Паспарту в агентстве определенные кодовые фразы. Момент с отстающими часами Паспарту стал еще одним методом для опознания его личности. Кроме того, прозвище француза указывало на его функциональные обязанности, а «громадные» часы были такими большими, потому что содержали в себе не только часовой механизм. Когда мистер Фогг взял шляпу в левую руку, это стало последним сигналом, ведь он был правшой. Если бы он был левшой, то взял бы шляпу в правую руку. Паспарту увидел это последнее подтверждение и был полностью удовлетворен.
После того, как Фогг вышел из комнаты, он еще с минуту стоял и прислушивался. Входная дверь закрылась. Это означало, что его союзник и господин вышел из дома ровно в одиннадцать тридцать. Через несколько секунд дверь снова хлопнула.
