Собор Святой Марии - Ильденфонсо Фальконес

— Кто-то же должен рассказать твоему сыну о сражениях?

Хасдай улыбнулся и протянул Арнау руку, которую тот пожал.

Кастелль-Росселльо был впечатляющей крепостью. Маленький Юсеф сидел напротив Арнау на земле в саду, за домом семьи Крескас. Скрестив ноги и широко открыв глаза, он с удовольствием слушал истории бастайша о войне, каждый раз испытывая беспокойство, когда речь шла об осаде и драках, и радостно улыбаясь, когда все заканчивалось победой.

— Защитники сражались храбро, — говорил Арнау, — но мы, солдаты короля Педро, превосходили их.

Как только Арнау заканчивал, Юсеф требовал, чтобы он переходил к какому-нибудь другому событию.

Арнау рассказывал ему и правдивые, и вымышленные истории. «Мы штурмовали всего лишь два замка, — собрался было признаться он, — все остальные дни, проведенные на войне, я вместе с товарищами занимался грабежами и уничтожением урожая… кроме фиговых деревьев». Но почему-то промолчал.

— Тебе нравятся фиги, Юсеф? — спросил он его однажды, вспоминая искривленные стволы, которые высились посреди всеобщего разрушения.

— Ну хватит, Юсеф, — сказал ему отец, заглянувший к ним в сад и услышавший, как настойчиво малыш просил, чтобы Арнау рассказал ему еще об одном сражении. — Иди спать. — Юсеф послушно попрощался с отцом и Арнау. — Почему ты спросил у ребенка, нравятся ли ему фиги?

— Это длинная история.

Не говоря ни слова, Хасдай сел напротив него. «Расскажи мне ее», — попросил он Арнау взглядом.

— Мы уничтожали все… — признался ему Арнау, кратко поведав о трагических событиях, — кроме фиговых деревьев. Нелепость, правда? Мы опустошали поля, и посреди сожженной нивы стояло одинокое фиговое дерево, которое смотрело на нас, как бы спрашивая, зачем мы это делаем?

Арнау погрузился в свои воспоминания, и Хасдай не решился перебивать его.

— Это была бессмысленная война, — добавил в конце бастайш.

— На следующий год, — задумчиво произнес Хасдай, — король взял Руссильон. Хайме Мальоркский стал перед ним на коленях с непокрытой головой и сдал свои войска. Возможно, первая война, в которой ты участвовал, послужила для…

— Для того чтобы убивать голодом крестьян и их детей, — перебил его Арнау. — Может быть, это делалось с целью, чтобы войска Хайме не смогли обеспечить себя съестными припасами, но почему должны были умирать простые люди? Поверь мне, мы всего лишь игрушки в руках знати. Все эти господа решают свои дела, не принимая во внимание, сколько смертей и нищеты они могут принести остальным.

Хасдай вздохнул.

— Если бы ты знал, Арнау… Мы ведь — собственность короля, мы его.

— Я пошел на войну сражаться, а закончил тем, что сжигал поля простых людей.

Оба мужчины задумались на некоторое время.

— Ладно! — воскликнул Арнау, прерывая молчание. — Теперь ты знаешь, при чем тут фиговые деревья.

Хасдай поднялся и, похлопав Арнау по плечу, пригласил его войти в дом.

— Посвежело, — сказал он, глядя на небо.

Когда Юсеф убегал, оставляя их вдвоем, Арнау и Рахиль обычно беседовали в маленьком саду семьи Крескас. Они не говорили о войне; Арнау рассказывал девочке о жизни бастайшей и о своей покровительнице Святой Марии.

— Мы не верим в Иисуса Христа как в мессию. Мессия еще не явился, и еврейский народ ожидает его пришествия, — сказала как-то Рахиль.

— Говорят, что вы его убили.

— Неправда! — возразила она, помрачнев. — Это нас всегда убивали и изгоняли отовсюду, где бы мы ни находились!

— Говорят, что на Пасху вы приносите в жертву христианского младенца и съедаете его сердце и органы, чтобы исполнить ваши обряды.

Рахиль отрицательно покачала головой.

— Какая глупость! Ты убедился в том, что мы не можем есть мясо, если оно не кошерное. И наша религия не позволяет нам употреблять кровь. Что нам делать с сердцем ребенка, его ручками или ножками? Ты уже познакомился с моим отцом и отцом Саула. Неужели ты думаешь, что они способны съесть ребенка?

Арнау вспомнил лицо Хасдая, его мудрые слова, вспомнил его благоразумие и нежность, сиявшую на лице, когда он смотрел на своих детей. Как такой человек мог съесть сердце ребенка?

— А хостия? — спросил он. — Говорят, что вы используете ее, чтобы мучить Иисуса Христа и возобновить его страдания.

Рахиль замахала руками.

— Мы, евреи, не верим в трансубс. — Девочка вскочила в нетерпении. Она всегда спотыкалась на этом слове, когда разговаривала с отцом. — Трансубстанциация[6], — выпалила она на одном дыхании.

— Во что?

— В тран-суб-стан-ци-а-ци-ю. Для вас это означает, что Иисус Христос есть в хостии, что хостия на самом деле — тело Христово. Мы не верим в это. Для евреев ваша хостия — всего лишь кусок хлеба. Было бы довольно бессмысленно с нашей стороны мучить обыкновенный кусок хлеба.

— Значит, все, в чем вас обвиняют, неправда?

— Конечно.

Арнау хотелось верить Рахили. Девочка смотрела на него открытыми глазами, умоляя его выбросить из головы все предрассудки, с помощью которых христиане стремились ославить ее общину и верование евреев.

— Но ведь вы ростовщики. И вы не можете отрицать этого.

Рахиль собиралась ответить, но в этот момент раздался голос ее отца.

— Нет. Не только мы, — вмешался в разговор Хасдай Крескас, подходя к ним и присаживаясь рядом с дочерью. — По крайней мере, мы не такие, как об этом рассказывают. — Он посмотрел на Арнау, который молчал в ожидании объяснения. — Немногим более чем сто лет тому назад, в 1230 году, христиане тоже давали деньги в рост. Это делали как евреи, так и христиане, но декрет вашего Папы Григория IX запретил христианам давать деньги в рост, и с тех пор только евреи и некоторые другие общины, как, например, ломбардцы, продолжают заниматься ростовщичеством. В течение тысячи двухсот лет вы, христиане, давали деньги под проценты. Прошло немногим более ста лет, как вы не делаете этого в открытую, — Хасдай сделал ударение на последнем слове. — Вот и получается, что только евреи ростовщики.

— Ты сказал, в открытую?

— Да. Есть много христиан, дающих деньги в рост через наше посредничество. Но в любом случае я бы хотел объяснить тебе, почему мы это делаем. Во все времена и повсюду мы, евреи, зависели непосредственно от короля. На протяжении всей истории нас изгоняли из многих стран. Так было на нашей собственной земле, потом в Египте, позже, в 1183 году, во Франции и несколько лет спустя, в 1290 году, в Англии. Евреи вынуждены были эмигрировать из одной страны в другую, бросать все свое добро и умолять королей тех стран, куда мы собирались, о позволении поселиться там. В ответ на это короли, как было с вашими монархами, обычно подчиняли себе еврейские общины и требовали от нас уплаты больших налогов для ведения войн и своих собственных нужд. Если бы мы не получали доходов от денег, мы не смогли бы выполнить непомерные требования ваших государей, а они вернули бы нас туда, откуда мы прибыли.

— Но вы даете взаймы деньги не только королям, — заметил Арнау.

— Конечно. А знаешь почему? — Арнау отрицательно покачал головой, и Хасдай принялся объяснять ему: — Потому что короли не возвращают долги; наоборот, они просят у нас все больше и больше денег на свои войны и личные нужды. С одной стороны, мы вынуждены находить деньги, чтобы давать им взаймы, с другой — отдавать их безвозмездно, чтобы это не было займом.

— Неужели вы не можете отказаться?

— Нас бы тогда выбросили… или, что еще хуже, не стали бы защищать от христиан, как несколько дней назад. Мы бы все погибли.

На этот раз Арнау молча согласился, отметив про себя, что Рахиль была довольна тем, что ее отцу удалось убедить бастайша. Он сам видел разъяренных жителей Барселоны, призывавших расправиться с евреями.

— В любом случае, — продолжил Хасдай, — обрати внимание на то, что мы не даем взаймы денег тем христианам, которые не являются торговцами, не занимаются покупкой и продажей. Прошло почти сто лет, как ваш король Хайме I Завоеватель издал указ о том, что любая долговая расписка, данная менялой-евреем тому, кто не занимается торговлей, считается недействительной. Нам нельзя выписывать долговые расписки на тех, кто не является торговцем, иначе мы никогда ничего не получим назад.

— А какая разница?

— Есть разница, Арнау, есть. Вы, христиане, гордитесь тем, что не даете денег взаймы, подчиняясь указу вашей Церкви, и, разумеется, никто не имеет права обвинять вас в этом. Однако вы делаете то же самое, что и евреи, только называете это по — другому. Да, Церковь запретила займы с процентами между христианами, но сделки все равно заключаются — точно так же, как это происходит между евреями и торговцами. Христиане, обладающие очень большими деньгами, дают взаймы другим христианам, в том числе торговцам, которые затем возвращают и основной долг, и проценты.