Собор Святой Марии - Ильденфонсо Фальконес

Меняла! А почему нет? Что у него оставалось от прежней жизни? Все близкие ему люди умерли от чумы.

Доводы Хасдая казались разумными и убедительными, и Арнау поверил, что с помощью Сахата лавка заработает. Однако он даже представить себе не мог, какой должна быть жизнь у менялы. Хасдай уверял его, что он станет богатым. Что делают богачи? Внезапно он вспомнил Грау, единственного богача, которого знал, и почувствовал, как его охватывает отвращение. Нет. Он никогда не будет таким, как Грау.

Арнау застраховал свою меняльную лавку с помощью той тысячи марок, которую ему дал Хасдай, и поклялся в магистрате, что будет сообщать о фальшивых монетах и разрезать их на две части специальными ножницами для металла, которые должен иметь каждый меняла. Однако он тут же задался вопросом, сможет ли он это делать, если рядом не будет Сахата. Несмотря на некоторые сомнения, Арнау, однако, передал в магистрат свои огромные бухгалтерские книги, где их заверили печатью, подтверждающей его право на проведение финансовых операций. Таким образом, в тот момент, когда Барселона находилась в хаосе, вызванном эпидемией бубонной чумы, бывший бастайш получил разрешение вести меняльную деятельность. Кроме того, для него определили дни и часы, когда он обязан был находиться у себя в лавке.

Второе правило, о котором сказал ему Хасдай, советуя придерживаться его, касалось Сахата: Никто не должен знать, что мавр — мой подарок. Сахат известен в кругу менял, и, если кто-нибудь догадается об этом, у тебя возникнут проблемы. Как христианин, ты можешь заключать сделки с евреями, но остерегайся, чтобы тебя назвали другом евреев. Есть еще одна проблема, связанная с Сахатом, о которой ты должен знать: немногие менялы-профессионалы поймут мой поступок. Мне делали сотни предложений относительно его продажи, причем одно другого лучше, но я всегда отказывал, учитывая его компетентность, а также любовь к моим детям. Они этого не поймут, — повторил Хасдай, — поэтому пустим слух, что Сахат обращается в христианство.

— Обращается?

— Да. Нам, евреям, запрещено иметь рабов-христиан. Если кто-нибудь из наших рабов обращается в христианство, мы должны отпустить его или продать какому-нибудь христианину.

— А другие менялы поверят, что Сахат решил пройти обращение в христианство?

— Эпидемия чумы способна расшатать любую веру.

— И Сахат готов на такую жертву?

— Готов.

Хасдай и Сахат поговорили об этом не как хозяин и раб, а как два друга, которыми они стали за долгие годы.

— Ты сможешь пойти на это? — спросил его Хасдай.

— Да, — ответил Сахат. — Аллах, да будет прославлен он, поймет меня. Тебе известно, нам запрещено исповедовать нашу веру на христианских землях. Мы выполняем наши обязанности тайно, в глубине наших сердец. Так и будет, сколько бы святой воды мне ни лили на голову.

— Арнау — набожный христианин, — настойчиво продолжал Хасдай, — если он это узнает.

— Он никогда этого не узнает. Мы, рабы, лучше всех владеем искусством лицемерия. Я не имею в виду тебя, но я буду рабом там, куда иду. Часто наша жизнь зависит от этого.

Третье правило осталось в тайне между Хасдаем и Сахатом.

— Я не должен говорить тебе, Сахат, — сказал ему бывший хозяин дрожащим голосом, — о той признательности, которую я испытываю к тебе за твое решение. Я и мои дети будем всегда благодарны тебе за это.

— Это я вас должен благодарить.

— Я полагаю, ты знаешь, на что должен направить свои усилия в первое время.

— Думаю, да.

— Никаких специй. Никаких тканей, оливкового масла и свечей, — советовал Хасдай, в то время как Сахат кивал головой, получая указания, которых он ожидал. — Пока не стабилизируется положение, Каталония не готова возобновить ввоз этих товаров. Рабы, Сахат, рабы. После чумы Каталонии нужна рабочая сила. До сих пор мы не уделяли много внимания работорговле. Ты встретишь их в Византии, Палестине, на Родосе и Кипре. Очевидно, и на рынках Сицилии. Мне известно, что на Сицилии продают много турок и татар. Но я — сторонник продажи рабов на местах их происхождения, а там везде наши партнеры, к которым ты можешь обратиться. Пройдет немного времени, и твой новый хозяин сколотит огромное состояние.

— А если он не согласится торговать рабами? Он не кажется человеком…

— Он — хороший человек, — оборвал его Хасдай, подтверждая подозрения Сахата. — Арнау — совестливый, из простой семьи и очень щедрый. Может случиться, что он откажется от работорговли. Поэтому не привози их в Барселону. Пусть Арнау их не видит. Вези их прямо в Перпиньян, Таррагону, Салоу или продавай на Мальорке. На Мальорке находится один из самых крупных рынков рабов на Средиземном море. Пусть другие везут их в Барселону или продают, где захотят. Кастилия тоже очень нуждается в рабах. В любом случае, пока Арнау войдет в курс дела, пройдет довольно времени, прежде чем он заработает достаточно денег. Я предложу ему, чтобы вначале он занялся монетами, обменом, рынками, торговыми путями и главными предметами ввоза и вывоза. Тем временем ты сможешь заниматься своим делом, Сахат. Подумай, мы не умнее других, и всякий, у кого есть немного денег, займется ввозом рабов. Эо будет очень доходное время, но короткое. Пока рынок будет насыщаться, воспользуйся этим.

— Я могу рассчитывать на твою помощь?

— Полностью. Я дам тебе письма ко всем моим партнерам, которых ты уже знаешь. Они предоставят тебе кредит, если понадобятся деньги.

— А книги, в которых нужно записывать рабов? Ведь Арнау может проверить их.

Хасдай заговорщически улыбнулся ему.

— Я уверен, ты сможешь уладить эту маленькую проблему.

34

Этот! — Арнау показал на маленький двухэтажный дом, окруженный забором, с белым крестом на двери. Сахат, уже перекрещенный в Гилльема, тоже кивнул. — Да? — спросил Арнау.

Гилльем снова кивнул, на этот раз с улыбкой на лице.

Арнау еще раз посмотрел на домик и покачал головой. Он всего лишь указал на него, и Гилльем согласился.

Впервые в жизни его желания исполнялись удивительно просто. Будет ли теперь всегда так? Он снова покачал головой.

— Что-нибудь случилось, хозяин?

Арнау пронзительно посмотрел на Гилльема. Сколько раз он говорил ему, что не хочет, чтобы его называли хозяином! Но мавр стоял на своем, отвечая ему, что они должны поддерживать видимость. Гилльем выдержал взгляд Арнау и упрямо продолжил:

— Или тебе не нравится, хозяин?

— Да… конечно, он мне нравится. Он годится?

— Разумеется. Лучше и быть не может. Смотри, — сказал мавр, махнув рукой в сторону дома. — Он находится как раз на углу двух улиц менял: Новые Менялы и Старые Менялы. Что может быть лучше такого расположения?

Арнау проследил за рукой Гилльема. Улица Старых Менял доходила до моря, а улица Новых Менял открывалась прямо перед ними. Но Арнау выбрал ее не поэтому; признаться, он никогда не отдавал себе отчета в том, что это были улицы менял, хотя ходил по ним сотни раз. Дом высился на краю площади Святой Марии, напротив которой находился главный портал храма.

— Доброе предзнаменование, — пробормотал он.

— Что ты говоришь, хозяин?

Арнау резко повернулся к Гилльему. Он терпеть не мог, когда к нему так обращались.

— Какую видимость мы должны соблюдать сейчас? — возмущенно спросил он. — Никто нас не слушает! Никто на нас не смотрит!

— С тех пор как ты стал менялой, многие тебя слушают и еще больше смотрят на тебя, хотя ты и думаешь, что это не так. Ты должен привыкать к этому.

В то же самое утро, пока Арнау пропадал на берегу, любуясь морем и кораблями, Гилльем выяснил, чьей собственностью был дом. Как и следовало ожидать, он принадлежал Церкви. Его арендаторы умерли, и лучшего кандидата, чем меняла, который мог занять дом, не было.

Вечером они поселились в нем. На верхнем этаже были три маленькие комнатки, две из них они меблировали, по одной на каждого. Нижний этаж был оставлен для кухни, которая выходила в небольшой фруктовый сад, и еще одной комнаты, хорошо просматриваемой изнутри. Она была отделена от кухни перегородкой и выходила на улицу. В течение следующих дней Гилльем поставил здесь шкаф, несколько масляных ламп и стол из благородного дерева с двумя стульями с одной стороны и четырьмя с другой.

— Чего-то не хватает, — задумчиво произнес однажды Гилльем и вышел из дому.

Арнау остался один в своей меняльной лавке. Длинный деревянный стол блестел — Арнау протер его не один раз. Он постучал пальцами по спинке стула и задумался.

— Выбери место, которое тебе нравится, — сказал ему Гилльем.

Арнау выбрал справа от будущих клиентов. Тогда Гилльем поменял стулья: справа он поставил стул с подлокотниками, обитый красным шелком, второй стул, для себя, поставил слева. Арнау уселся на свой стул и оглядел пустую комнату. Как странно! Еще несколько месяцев тому назад он занимался тем, что разгружал корабли, а теперь. Никогда еще он не сидел на таком стуле! На одном краю стола лежали в беспорядке книги; все они были в пергаментном переплете, очень прочном, как сказал ему Гилльем, когда они их покупали. Кроме книг, они приобрели перья, чернильницы, весы, несколько сундучков для денег, большие ножницы для металла, чтобы резать фальшивые монеты.