Девять королев - Пол Андерсон

Глава семнадцатая

Отпраздновав победу, Ис вернулся к мирной жизни. Дел хватало. Помимо обыденных работ и восстановления разрушенного ураганом пора было готовиться к ежегодному празднеству летнего солнцестояния. Зато люди смело смотрели в будущее. Скотты повержены, саксы, без сомнения, учтут этот урок, римляне Арморики остались в стороне от гражданской войны, и — из дворца дошли слухи — Максим успешно действует на юге. Неудивительно, что все несколько расслабились.

В том числе и Грациллоний. У него тоже набралось множество дел: встречи с суффетами, организация обороны, налаживание внешних связей, восстановление опустошенной Колконором казны. Кроме того, он старался, не роняя достоинства короля и префекта, тем не менее налаживать отношения с простым народом, узнавать его нужды, изучать сильные и слабые стороны.

Выпадали и часы досуга. Он устроил себе столярную мастерскую, выезжал верхом, охотился или выходил в море. И мог уделять больше времени Дахилис. Что до остальных жен, то Грациллоний, не зная, как загладить нанесенную им обиду, пока встречался с ними только на людях. Дахилис тоже не затрагивала эту тему. Он понимал и знал, что она помнит — время, которое они проводили вдвоем, принадлежало ее Сестрам, но оба молчаливо согласились оставить все как есть до той поры, пока не настанет время ей оставаться одной на ложе. И Грациллоний, и его солдаты, митраисты и христиане, имели возможность соблюдать чтимое ими воскресенье.

И у него еще находилось время наставлять Кинана в вере. Он принимал деметца в одной из небольших и скромно обставленных комнат дворца. Первый визит Кинана случился в дождливый день, и слабый свет из узких оконных проемов придавал помещению вид тайного святилища. Слуга проводил гостя в комнату и прикрыл за ним дверь. Солдат отсалютовал. Парень был в римской тунике и сандалиях, чисто выбрит, причесан и отмыт до блеска.

— Приветствую, — Грациллоний не стал вставать с кресла. — Вольно. Что это с тобой?

— Центурион… так добр… — смущенно пробормотал Кинан.

Грациллоний некоторое время изучал красивое сумрачное лицо, сильное тело — под позолотой цивилизации скрывался мрачный горец.

— Я же сказал, вольно. За стенами этой комнаты ты — солдат, я — офицер. Но здесь… первое, что тебе предстоит усвоить, — для Митры не существует земных рангов. Перед его лицом нет ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни простолюдинов, ни свободных, ни рабов, — Грациллоний улыбнулся. — Так что тебя тревожит?

Кинан напрягся и выпалил:

— Ты не такой, как прежде, командир. Я только сейчас заметил…

Грациллоний задумался. Исанская одежда — он привык к ней, хотя, выходя к легионерам, обычно одевался по римскому обычаю. Бородка и усы — коротко подстрижены, но густы и хорошо заметны. Волосы еще коротковаты, чтобы собирать в пучок на затылке, однако уже закрывают уши, и приходится надевать обруч, чтобы они не падали на лоб. В последнее время он ловил себя на том, что и думает по-исански. Неудивительно, если парень заподозрил, что центуриона околдовали!

— Не забывай, мне чаще приходится бывать королем, чем префектом, — Грациллоний нарочно заговорил на простонародной латыни. — И помни, Митра судит не по наружности. В счет идет то, что у тебя внутри, в душе. Садись же!

Гость повиновался, и он налил им обоим вина.

— Поговорим.

Момент для шуток неподходящий, да и Кинан не примет легкомысленного тона, но надо же как-то пробиться сквозь его скованность и яростную гордость, которые разделяют их.

— Прежде всего, — продолжал Грациллоний, — мне хотелось бы получше узнать тебя. Я взял тебя в свой отряд потому, что видел, как ты сражался под Валом. Ты дерешься словно демон. Но почему ты вызвался идти со мной?

Кинан подобрался.

— Приключение, центурион!

— Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? Послушай, сынок, Митра не примет того, кто боится сказать правду. И Он отвергнет меня, если я накажу тебя за честный ответ.

Кровь бросилась в лицо молодому деметцу. Он выкрикнул, сжав кулаки:

— Ладно! Мне в самом деле надоели учения и маршировка. Хотелось путешествий и сражений. Но я не хотел идти с Максимом драться против римлян. Моя родная деревня лежит на побережье. Я был на охоте, когда там побывали скотты. Они перебили мужчин — и моего отца, и старшего брата. Мать изнасиловали всей шайкой. Младшего брата и сестер захватили, чтобы продать в рабство. Я поклялся отомстить. Чтобы вступить в армию, пришлось прибавить себе лет и солгать о вере. Но как я торжествовал, когда мы рубили этих тварей на севере, а потом — здесь! Это было отмщение! Потом это чудовище… и еще почести, которые воздали Эпиллу, — вот что привело меня к вашему богу.

Юноша расплакался, кашляя и захлебываясь. Сейчас в нем не осталось ничего римского — страстный кельт!

Грациллоний дал ему выплакаться, успокоил, утешил и наконец начал беседу:

— Я далеко не лучший из наставников, многого и сам не понимаю. Я всего лишь Персиянин — это четвертая степень посвящения. Но, может, и к лучшему для тебя услышать первый рассказ на языке простого солдата. Персиянин… наша вера происходит из Персии — старого, но достойного врага Рима. Нередко от врагов узнают больше, чем от друзей. Да и война порой сменялась миром, и не одни только персы разделяли эту веру. Греки, а позже — римляне внесли в нее немало своего. Так слушай же. Прежде всего и превыше всего — Единственный, от которого исходит все сущее…

Он оборвал себя. Концепция Времени — Эона, Хроноса, Сатурна, Источника — не для новопосвященных. Да и не Единому мы приносим молитвы.

— Превыше всех богов, — продолжал Грациллоний, — Ахура-Мазда. Его также называют Ормазд, Юпитер, Зевс — у каждого народа свое имя. Это не имеет значения: он — Сущий, Высший, Вечный Бог. — Он поймал себя на том, что невольно сбивается на слова Льва, наставлявшего в свое время его самого. Ладно, самому-то ему ни за что так складно не сказать. — Ниже всех богов — Ариман — Зло, Хаос, создатель ада, дьяволов и несчастий. История мира — это история войны между Ахура-Маздой и Ариманом. И в твоей душе, парень, идет та же война. Боги сражаются за нее, как за целое мироздание. Но тебе не приходится беспомощно стоять в стороне. Ты сам — воин. А твой командир — Митра Непобедимый. Он — бог света, истины, справедливости и добродетели. Эти свойства мира рождаются, страдают и умирают подобно смертным — и потому образ Митры воплощают факельщики-дадофоры. Один факел в их руках воздет кверху и пылает, другой — опущен и угас. Господь наш Митра порожден скалой. Иные говорят, что скала та была мировым яйцом. Случилось это на берегу реки под священным древом. Только пастухи видели Его рождение, и пришли поклониться Ему, и принесли дары. Но Митра был голоден и наг под холодными ветрами. С фигового дерева срывал он плоды, чтобы утолить голод, из листьев его сделал себе одеяние. И тогда вошла в него Сила.