Преторианец - Томас Гиффорд

— Мне надо потолковать с нашим мальчиком. Мы должны знать, что на самом деле там произошло.

Он проводил ее до станции, усадил в поезд. Ей надо было успеть к началу спектакля.

Оставаясь в палате один, Годвин сразу засыпал, и его сон прерывало появление врачей и сиделок или еды на подносе — признаки возвращающейся силы. Временами он тихонько постукивал пальцами по пластине в левой части головы. В том месте, куда попала пуля, на виске остался заметный шрам в несколько дюймов длиной; под ним — металлическая пластина и еще тонкая марлевая повязка. Стук выходил гулким и, казалось, исходил из глубины черепа. Подумав об этом, Годвин усмехнулся и прошептал:

— На помощь, на помощь! Я замурован в человеческом черепе…

Временами это казалось ему ужасно смешным. Когда он сказал об этом Сцилле, она странно посмотрела на него и выдавила слабую улыбку.

Годвин хотел знать, что с ним случилось, но у него еще не хватало сил и энергии, чтобы добиться полного ответа. Все силы, которые удавалось собрать, приходилось тратить на Монка Вардана.

Монк временно обосновался в гостинице «Красный лев» в Солсбери. Все время, когда он не спал, он проводил у постели Годвина. Сидел рядом, с сигаретой или попыхивая трубкой, глазея в окно или забравшись в кресло, скрестив длинные паучьи ноги. Годвин показал ему фокус со стуком в голове, и Вардан низко склонился, чтобы послушать, и широкая ухмылка растянула его узкое лицо.

— Отличный фокус для развлечения публики, — сказал он. — В случае чего, он вас прокормит, старина.

— Вы говорили, все будет проще простого, — сказал ему Годвин в тот день, когда врачи дали зеленый свет на разговоры. — Как выяснилось, вы ошибались.

— Что правда, то правда. Вы уже можете об этом поговорить? Рано или поздно придется, знаете ли.

— Все так смешалось… Но я сделаю, что могу. Что вам удалось узнать на своем конце? Как я здесь оказался?

— Как ваша головная боль? Выдержите?

— Бывало хуже.

— По правде сказать, мы из кожи лезли, чтобы выяснить, что произошло. Связи не было. Подлодка, которая должна была вас подобрать, никого не нашла на условленном месте… Чертовски повезло, что они вернулись на следующую ночь, старина, и чертовски повезло, что они вас заметили… Вы помните, как открыли стрельбу со скалы? Ну, вы это сделали. Каким-то образом. И бог весть, где вы раздобыли плотик, чтобы добраться до субмарины… Вы уже тонули, так что они отправили свой спасательный плот вам навстречу, двое подводников выловили вас из моря. — Вардан покачал головой. — Неудивительно, что вы все забыли. Вы были в лихорадке, скорее мертвец, чем живой. Ребята, как увидели вас, едва не выронили обратно… Жуткая рана на голове. Одного парня, как докладывали, вывернуло наизнанку от этого зрелища…

— Как любезно с вашей стороны рассказать мне об этом.

— Вы рассказали жуткую историю, но никто не знал, насколько ей можно доверять. Все погибли, Роммеля не то что убить, даже увидеть не удалось, полное поражение, бойня. Они не сомневались, что вы умрете у них на борту… Говорили, у вас мозги были видны, дружище… Они прикрывали рану бинтами, благодарение Иегове, на борту оказался врач, они предполагали, что в вашей команде могут быть раненые, не то бы у вас мозги так и вытекли на пол — или следует сказать: на палубу?

— Нельзя ли оставить в покое мои мозги? Я уже получил общее представление. Трудновато осознать, что мы говорим обо мне.

— Ну вот, они доставили вас в госпиталь в Александрии, потом переправили в каирский, он лучше оборудован. Но к тому времени вы впали в кому. В конце концов вас доставили сюда — нелегкое испытание, но вы его перенесли. И вот вы, можно сказать, в лоне благодарной нации. Вернулись в отчизну накануне Рождества. Просто подарочек вашей свежеовдовевшей возлюбленной. Мне было приятно лично сообщить ей эту новость. Чувствовал себя рождественским дедом.

— Я ценю вашу заботу, Монк. Вы единственный, кто мог для нее это сделать. Я хочу сказать, больше ведь никто про нас с ней не знал? И до сих пор не знает?

Ему впервые пришло в голову, что теперь это не так уж важно. Макс Худ мертв.

— А что с нашей операцией? Что о ней известно? Какую историю вы преподнесли людям? И война — как идет война?

— Не спешите так, дитя мое, и дядя Монк все вам выложит.

Он зажег трубку и встал, глядя на серое вечернее небо за окном башенки.

— Ваша со Сциллой тайна, разумеется, остается тайной. Это все ваши личные дела.

Он задумчиво выпустил облачко дыма.

Мысль взвилась в сознании Годвина, как вспугнутый шотландский тетерев из куста. «Ваша тайна остается тайной…» Но кто-то ведь о ней знал, верно? Он вспомнил угрожающее послание, доставленное к его дверям. Кто-то собирался его убить, если он не порвет со Сциллой.

— Послушайте, вы в порядке?

— Иногда накатывает легкая дурнота. Мир не устает преподносить мне сюрпризы. А так все хорошо.

— Пожалуй, я должен упомянуть, что хотя ваша тайна и остается тайной, но есть одно обстоятельство… совершенно незначительное, ручаюсь вам. Но Энн Коллистер однажды столкнулась здесь, в госпитале, со Сциллой. Я замял дело, объяснил, что вы с Максом давнишние друзья, и она обязана вам по меньшей мере визитом вежливости. Что-то в этом роде. Уверен, что все обойдется.

— Из ваших слов можно понять, что об операции известно всем?

— Не совсем так, старина, не совсем так. Совсем даже наоборот. Да, между прочим, я посоветовал мисс Коллистер воздержаться от дальнейших посещений, сославшись на запрет костоправа.

— Хорошо, хорошо. Так что с операцией?

— Нет ни малейшего смысла делать кошмар достоянием публики.

— А что со мной?

— Особое поручение….

— Представляю, каково было Гомеру объясняться с моим начальством.

— Ну вообще-то я сам сказал им словечко. Секретное задание. За сотрудничество их ждет награда на небесах.

— Вы шутите.

— Нет, действительно. Думаю, я сумел договориться с вашим Гектором Крайтоном, а вот братца Тисдейла вряд ли удалось убедить. Этот народ всегда в восторге от лимонников,[41] да? Я имею в виду ваше начальство с Мэдисон-авеню. — Монк самодовольно улыбнулся. — Да, так операция. Вот что нам удалось выяснить. Роммеля там не было, вообще не было в Северной Африке… Он был в Риме, праздновал свой день рождения!

Монк явно предполагал поразить его необычайным сообщением.

— Как вы об этом узнали?

— Этот наглец прислал нам весточку — нет, правда, мы получили от проклятущего Роммеля письмо. — Вардан хихикал. — Ну и тип! Письмо! Однако суть в том, что наша разведка, как выяснилось, никуда не годится, так что вы…

— Постойте. Разведка… За разведку отвечал Макс…

— Ну да, у него была какая-то информация… и, как выяснилось, он ошибался. Или не ошибался? Может и нет. Как бы то ни было, Роммель вернулся на следующий день, или вроде того. Замечательное планирование, а? Самое интересное, что он сделал, вернувшись! Он, видите ли, почтил павших. Он приказал похоронить и своих и наших погибших со всеми военными почестями. И поставить над каждой могилой крест из свежего молодого кипариса. Вы же знаете, он фотограф-любитель, так он послал снимки могил семьям… и написал им, заверив, что их родные пали героями. Потрясающая порядочность, согласитесь, если учесть, что мы пытались проделать.

— Какой получится репортаж! — вздохнул Годвин, забывая на минуту обо всем на свете.

— Ну вот, теперь я слышу прежнего Годвина.

— А фотографии и письма, где…

— Да, между прочим, собственноручные. Он прислал все на Даунинг-стрит 10, и работать с почтой поручили мне. Я доставил Сцилле ее письмо под строжайшим секретом. Остальным, боюсь, придется подождать до конца войны, и тогда они узнают, как погибли наши герои. Когда смолкнут выстрелы, мы устроим все очень торжественно. Попросите Сциллу, она покажет вам свое. Потрясающий сувенир!

— За него дорого пришлось заплатить, Монк.

— А, да, это конечно… Все же сквозь тучу пробивается солнечный луч. Подумайте, сколько парней умерли безымянными и остались гнить в грязи. Ну а в отношении личных дел, нет худа без добра, знаете ли…

— Что за чертовщину вы несете?

— Ну, арифметика тут простая, нет? Вы, миссис Худ, Макс… Три минус один равно парочка.

— Надо же такое сказать, Монк.

Годвин чувствовал, как горит его лицо — еще один признак возвращающейся жизни.

— Вы бываете очень неприятным типом.

— Уверяю вас, никого не хотел обидеть. На войне человек теряет чувство такта.

— Я и Макса любил. Я любил их обоих.

— Жизнь станет проще. Теперь вы любите только одну.

— Оставьте это. Просто бросьте. Рассказывайте дальше. Что с операцией «Крестоносец»? От поднятого нами шума вышло хоть сколько-то пользы? Или все было впустую?