(Не)настоящий парень - Амалия Март

Острые на красивой спине. Пройтись бы по ним губами. От образов перед глазами все резко восстает. Я же не железный, в конце концов, и благородства во мне — с грош.

Особенно сейчас, после сцены на полу.

Трусиха.

Спускаюсь по лестнице в гущу событий. По гостиной бегают два мелких пацана с пластмассовыми бластерами. Орут, крушат все на своем пути и даже не притормаживают при виде меня. Одна рыжая макушка больно врезается мне в живот, и я сгибаюсь пополам. Меня в этой семье прикончат, точно.

— Никита! — раздается громкий вопль матери сорванцов. Младенец на ее руках тут же принимается истошно орать. Бог ты мой, вот уж радости родительства, сумасшедший дом. — Что я сказала!

Пацан у моих ног округляет глаза и снова срывается с места. Второй с громким звуком пальбы — следом за ним. Сестра Иды громко стонет и принимается судорожно укачивать самого мелкого на руках.

— Принести качели? — галантно предлагаю я. Хотя уместнее пистолет, честное слово.

— Да не, — отмахивается она. — Скоро кормить его, потом, дай бог, даст поспать.

Ненавижу эти колики, ничего не помогает, — делится наболевшим. Женщины всегда дают мне слишком много информации, все, кроме одной закрытой наглухо рыжей фурии.

Хочется посоветовать нервной женщине успокоиться и не орать при ребенке, глядишь, поможет, но судя по ее широкому рту, это задача со звёздочкой.

Совсем они с сестрой не похожи. Слава богу.

— Как спалось? Святогор не мешал? — переводит на меня уставший взгляд и улыбается до ямочки на щеке.

— Нет, на удивление, ни звука не слышали, — усмехаюсь.

— Работают, значит, лотки для яиц, — говорит она, видит немой вопрос в моих глазах и объясняет. — Пашка ими стены обшил, ещё когда второй родился, чтоб не будить весь дом. Типа, звукоизоляция.

— Как… находчиво.

Боже, представляю эту картину.

— Он вообще у меня на все руки, — серьезно говорит она и смотрит так… весомо.

Да боже, не собираюсь я с твоим бугаем достоинством мериться. Тем более, сдается мне, он проиграет.

— Есть чему поучиться, — тешу ее самолюбие и подмигиваю. Все в ее взгляде так и кричит о необходимости самоутвердиться. А я привык угождать женщинам.

Она согласно кивает и разворачивается к кухне, я иду следом. Нос уже щекочет запах еды, а взгляд сразу падает на рыжую косу и сосредоточенный профиль.

Сдувшийся было шарик внутри снова надувается.

«Я люблю тебя!» Было же?

Жарко и эмоционально, в самое с̶е̶р̶д̶ц̶е ухо.

Наклоняю голову набок, вглядываюсь в бледное лицо. Почему тогда так топорно слилась сегодня? Все карты были у нее на руках, я сам вложил ей их в руки.

— Доброе утро, Вовочка, — здоровается ее мама. Со мной — образец доброжелательности, с собственной дочерью — тюремный надзиратель.

— Доброе утро, — громко приветствую присутствующих.

Ида застывает, удерживая чайник с кипятком над очередной чашкой, и кидает на меня быстрый взгляд. Пытаюсь его удержать, но я явно не в форме, мои трюки не работают и, похоже, поднимающийся над кружками пар куда интереснее. Прохожу за стол, сажусь за то же что и вчера место. Не свожу взгляд с упрямой девчонки.

Думал, вижу ее насквозь, а по факту — не разгадать.

Неужели только мне вчерашний вечер окончательно расставил все по местам? И время, что было между нашими встречами, словно схлопнулось, стерев все дурацкие «оно мне не надо»?

Ида отворачивается, ставит чайник на плиту, берется за сахарницу. Пиликает телефон, она тянется в карман штанов. Разблокирует экран, улыбается.

А вот и разгадка, как же я мог потерять этот ключик.

У нее есть пижон.

— Кому яйца? — хлопает кухонная дверь, оповещая о прибытии главы семейства.

Мне, пожалуйста, два. Свои я растерял.

— Так, откручиваешь пробку, заливаешь бензин, — объясняет отец Иды на пальцах, как работает, с его слов, «шайтан-машина». — Менять топливо нужно каждые 60 часов, но мы обычно за день справляемся.

— Угу, — многозначительно мычу, посматривая на лопасти культиватора, с которым меня учат обращаться. Стремная машина. И вовсе не плуг, о котором мне наплели.

— Это самое, с газонокосилкой когда-нибудь общался?

— Бывало, — вру я. Но что там сложного в конце концов. Ручка, лезвия, знай себе — крути.

— Вот принцип действия тот же. Я глубину вскопки уже установил, твоя задача — ровно по колышкам пройтись. Держишь прямо, нажимаешь, — показывает на выпирающий элемент. — Он тяжёлый, смотри, так что приловчиться надо.

— Угу, — серьезно киваю.

Ну, не лопатой махать и то хорошо.

— Дойдешь до края поля, разворачивай на колесе и к следующему ряду. Должна хорошая борозда появиться. Главное вдоль отметок двигайся.

— Угу.

— Пошли, под моим контролем проедешься первый раз, — по-отечески стучит мне по спине. — Пашка пока солому подготовит, в траншеи потом засыплем, и компост.

Я киваю, берусь за массивную ручку, наклоняю машину, как показывал несостоявшийся тесть, и тут же из лёгких весь воздух выбивает. Сколько он весит, мать твою?

— Вот так, переноси вес на колесо, так полегче двигаться будет.

А мне не полегче ни хрена. Зря качалку забросил, надежды отрастить «банки» не было, но хоть мышечной силы прибавилось бы. Хотя к черту спортивный зал — неделя в рабстве у фермеров, и ты прокачался.

Подъезжаем к краю бесконечного поля, в очередной раз пытаюсь высмотреть, где конец у этих соток, но тут даже с биноклем не разглядеть, край загибается к лесу, уходя немного вниз. Чем не доказательство, что земля круглая?

— Ставь сюда, — руководит отец Иды. — Немного из стороны в сторону потруси, — показывает. — Чтоб лезвия в почву зашли поплотнее. Если застрянет где — тоже из стороны в сторону двигай, поле с осени не паханное, может забиться лопасть. Так, вот колья, вот нить натянута, — показывает под ноги. — Это мы вчера ещё разметили все.

Идёшь, значит, вдоль них, ноги по ширине траншеи, чтоб борозды не топтать.

Понятно?